160 шагов до тебя

Глава 20. Конверты в ящике

По возвращении в кондитерскую меня ждало удивительное зрелище: Лея, обвив руками вдавленную в плечи шею Антонио, раскачивалась в такт песенке, которую мурлыкала. Она всячески пыталась вовлечь мужа в свой танец, но муж, напоминавший исхудавшего за зиму медведя, не поддавался и недоуменно бубнил:

– Что это ты задумала?

– Дорогой, мы с тобой уже столько не танцевали. Давай же! – ворковала Лея, вытягивая его руку, словно готовилась увлечь мужа в страстном танго.

Но Антонио явно был не в духе:

– Перестань! А если нас увидят? – ворчал он, освобождаясь из объятий жены.

– Ты мой муж! Как хочу, так и верчу! – игриво щебетала Лея. – Послушай, а давай проведем день Святого Валентина в “Пантерайе”?

Я была настолько опустошена кражей, что предпочла удалиться со своими переживаниями в туалетную комнату, чтобы не пришлось рассказывать о случившемся. Что я могу изменить? Лишь для одной меня этот простенький кулон с цепочкой – нечто большее, чем просто золотая безделушка.

Слава богу, Лея с Антонио ничего не заметили, репетируя День влюбленных. Везёт им! А я одна. Нет, это, конечно, намного лучше, чем проводить праздник с Энцо. Или может, все-таки с ним? Хотя бы синюю розу мне подарит, а потом я закажу пиццу на дом. Не идти же с ним в ресторан! Оплачивать счет за ужин моей картой – еще полбеды. Наихудшим самоистязанием будет смотреть, как целуются влюбленные за соседними столиками. Но я же мазохистка! Ну, нет, лучше уж одной.

Придя в чувство, я вышла в зал, где Лея уже выкладывала оставшиеся пирожные на один поднос. Если посетителей больше не будет, мы соберем их в пакет, который Антонио завезет в церковный детский приют.

Я принялась проверять список заказов. Игривая до этого момента гримаса Леи сменилась озабоченностью:

– Ассоль, ты что-то решила с праздником Святого Валентина?

– Следовать твоему совету. Правда, бабушкин рецептарий все еще не нашла, – сказала я с нарочито деловым видом глядя на витрину с тортами. Все думала, стоит ли обратиться в полицию и заявить на воровку, но каждый раз вспоминала фиолетовые от холода пальцы, и мне становилось ее жаль. Лее не следовало знать, какая я все-таки растяпа – позволила себя обокрасть, да еще и сама пошла в руки воровке.

А еще мне было жаль себя с перспективой снова провести День влюбленных без любимого. Моя помощница пошарила по карманам, потом исчезла в гардеробе и через несколько мгновений вышла оттуда с немного помятой белой визиткой:

– Жаль, что не нашла. Там был ее фирменный рецепт тирамису. Кстати, раз ты решила последовать моему совету, то вот еще один. Возьми, это номер фотографа. Зовут Бернардо. Скажи ему, что от меня.

Когда я набрала номер, мне ответил приветливый голос, и мы договорились встретиться завтра, во второй половине дня. Обсудили детали, наряд, макияж, прическу. Я добавила, что хотела бы нечто очень натуральное и непосредственное.

– Разумеется. Только возьмите с собой шляпу, – посоветовал Бернардо.

– Шляпу? Но я не ношу шляп! – возразила я.

– Найдите, – настаивал фотограф.

– Не понимаю.

– Женщину в шляпке забыть нельзя, – он говорил с лёгкой насмешкой и раздражением, будто объяснял истину, не знать которую было непростительно. – И постарайтесь выспаться! Лицо должно быть свежим.

Положив трубку, я вдруг вспомнила старую черную бабушкину шляпу с вуалью. Траурно и не совсем по случаю, но где я сейчас буду искать другую? А что, если придумать какую-то деталь и сделать ее более праздничной? Сорвать в саду свежую розу и приколоть к ленте, например? Надо спросить Энн. Она знает толк в одежде и сможет мне помочь. В этом вопросе я ей доверяю и даже немного завидую, ведь моя подруга, как никто другой, умеет стильно одеваться.

А ведь бабушка в этом смысле всегда была для меня отличным примером. Обязательно уговорю Аньку поработать над моим гардеробом.

Прежде чем зайти во двор, я обратила внимание на два белых бумажных уголка, выглядывающих из почтового ящика. Наверняка счета за коммунальные услуги и телефон. Но почему так рано? Ведь обычно они приходят в середине месяца. Хотя им все равно, что я не платежеспособна, что муж без спросу берет деньги в кассе моей кондитерской, что я все еще не пришла к соглашению с бизнес-консультантом в моей безнадежной ситуации. Ну, Делла Сета, где же твой покупатель? Мне так нужны деньги! Дай мне хоть какую-то надежду.

Завтра после фотосессии обязательно займусь бухгалтерией. А сегодня лучше об этом не думать. И если Энцо позвонит, то скажу: «Или будешь помогать мне в бизнесе и параллельно займешься рекламой, или найди другую работу и перестань втихую грабить меня по вечерам».

На первом письме красовалась серая печать муниципальной полиции. Аччиденти! Что случилось? Неужели из-за долгов? Так быстро? Или я кому-то перешла дорогу? Нарушила правила дорожного движения? Нагрубила клиенту?

Я надорвала конверт и торопливо достала лист бумаги с печатями, быстро пробежалась по тексту. По спине пополз холодок: речь шла о том, что по итальянским законам я не имею права надолго отлучаться из нашего с мужем семейного гнезда. И, если не вернусь к нему в течение двух дней, то он вправе подать на развод и запросить алименты как представитель менее социально защищенного класса.

Я набрала номер Гуидо, адвоката, клиенткой которого еще задолго до моего приезда в Италию была Сандра. Он многое знал обо мне и даже помогал оформлять наследство после того, как бабушки не стало.

– Привет, Гуидо, – я услышала напряжение в собственном голосе.

– Здравствуй, Ассоль. Уже получила уведомление? Ты с ума сошла, а? Так сложно было позвонить? Понимаешь, что ты теперь преступница? Статья пятьсот пятидесятая уголовного кодекса! Мне звонил его адвокат. Ты рискуешь нешуточно.

– Я что-то натворила? – с испугом спросила я.

– Твой муж безработный и не упустит шанса общипать тебя, как курицу. Знаю я их породу. Зачем ты ушла из дома? – Он нервно закашлял, и я слышала в трубке, как он тяжело задышал.

– Гуидо, мне нужно было немного побыть наедине с собой, только и всего.

После короткой паузы уже более спокойно и даже заинтересовано спросил:

– Он тебе изменяет?

– Нет, вроде, – смутившись, ответила я, понимая, что мне придется приоткрыть ему завесу своей интимной жизни, которую я редко обсуждала даже с Энн. Но сейчас Гуидо был единственным человеком в мире, который смог бы вытащить меня из надвигающихся неприятностей. Бабушка так и говорила: “Он порой грубиян, но таких профессионалов, табак его побери, днем с огнем не сыщешь!”.

– Он на тебя руку поднял? – возмутился Гуидо так, что я снова услышала хрип на другом конце провода, и он снова закашлял. Кажется, у него была злокачественная опухоль в гортани.

– Еще чего не хватало! – вспылила я, ибо уже не раз слышала о том, как легко мужчины здесь поднимали руку на жен. Посетители кондитерской до сих пор обсуждали некогда образцовую семью врача, который из ревности убил свою беременную жену. И всякий раз подобные истории возмущали меня до глубины души: разве ревность может быть настолько сильной, чтобы взять на себя роль Бога и лишить жизни близкого человека?

– У вас с ним проблемы в сексе? – в голосе адвоката послышалось нечто среднее между иронией и отеческой заботой. У него тоже была дочь, Линда, моя ровесница, которая училась в одном классе с Леонардо и теперь жила где-то за границей.

– Нет, Гуидо, это только у меня проблемы! Я потеряла ребенка, и мне было необходимо время, чтобы прийти в себя. Разве нет такого закона? – вспылила я. Ему не понять, что я чувствовала, когда потеряла ребенка!

Похоже, Гуидо почувствовал, что задел меня за больное, и его голос потеплел:

– Надо было сразу обратиться ко мне, а не самодеятельностью заниматься. Ты поставила свою подпись, когда замуж за него выходила, а это равносильно договору с этим человеком. И, если уж решишь разводиться, то надо искать вескую причину. В твоем случае это не так-то и просто, но… Возвращайся домой, Ассоль, возвращайся сегодня же. Как отец тебе советую.

Я вспомнила про украденную бродяжкой цепочку с жемчугом. Пазл собрался – украли мое семейное счастье, и шансы вдохнуть вторую жизнь в брак стали ещё ниже.

Бабушка однажды сказала: «Когда-нибудь ты пожалеешь, что так легко оставляешь то, что тебе принадлежит».

Мне захотелось плакать! Как же я была счастлива… Мы так дружно жили с бабушкой. А потом из-за одного моего неправильного решения все сломалось.

“Когда твоя бабушка умрет, меня рядом не будет, и ты останешься одна, совершенно одна! Но ты можешь выбрать меня, прямо сейчас!” – кричал мне Энцо под дождем, когда мы, наконец, нашли сбежавшую из дома Феличиту. Приспичило же мне мыть её дорогущим швейцарским шампунем, да еще и бабушкиной мочалкой! У каждого из нас есть вещи, которыми мы не желаем делиться с другими, даже если это самые близкие нам люди.

Хотя и не в шампуне вовсе дело. Она ведь звала меня потом обратно, но я отвергла ее. Полагала, что доверилась инстинкту, а на самом деле это был страх остаться одной. И он взял надо мной верх. Сейчас моя жизнь похожа на снежный ком из фобий и проблем, и я не знаю, как из него выбраться.

Тянуть бусины ящика, подаренного мне на восемнадцатилетие, оказалось увлекательным занятием, и я вдруг поняла, что моя жизнь и есть ящик с потайными отделениями. Ничего другого не делаю, как открываю что-то новое, что скрыто внутри. Вот только сюрпризы, которые преподносит жизнь – не столь приятны.

“Твои серо-желтые стрекозьи глаза сводят меня с ума!” – гласила записка в том ящике. Не может быть, чтобы эту фразу написал когда-то Энцо! Ведь он ни разу мне ничего подобного не говорил. Жизнь его так потрепала, что он не помнит, что с ним было тринадцать лет назад, когда мы поженились, или его чувства ко мне охладели? Сомневаюсь, что он вообще меня когда-то любил.

Я набрала номер своего гинеколога:

– Привет, Сильвия!

– Синьора Массакра, приветствую! Надеюсь, ты звонишь мне с хорошими новостями? Всё идёт по плану? – вкрадчиво спросила доктор.

– Еще нет. Я не готова пока снова пробовать. Выпишешь мне противозачаточные? А я чуть позже заеду за ними.

Ну что же, вернусь к Энцо и со временем попробую смириться с ситуацией. Не платить же мне ему алименты! Нет любви, значит, будем искать другой фундамент для нашего союза. Хотя и дружбу я довольно быстро исключила. Ведь нам так и не удалось смотреть с ним в одном направлении. Ну почему всё так непросто?

Я сложила в ящик с секретом все самое дорогое, что хранила сейчас в сердце, включая записку, и вернула его на полку.

Проходя мимо кухни, увидела в окно, как какие-то незнакомые, ничем не примечательные мужчина и женщина, подходили к дому, где прежде жили Де Анджелис. Похоже, эта пара купила у них дом, но я об этом только догадывалась. Все-таки надо будет как-нибудь с ними познакомиться.

И тут я вспомнила, что еще не искала рецептарий в бабушкиной комнате. Там я сняла с шифоньера ее черную шляпу. Сердце екнуло. Я погладила ее и положила на кровать. Провела рукой вдоль крышки шкафа в поисках твердого корешка записной книжки. Но не обнаружила ничего, помимо тонкого слоя пыли.

Иногда мы ищем потерянные вещи где угодно, только не там, где на самом деле им место. Я открыла прикроватную тумбочку орехового цвета. Там до сих пор лежали бабушкины носовые платочки, а в глубине ящика я заметила зеленую коробку, притянула ее к себе и открыла шершавую, бархатную крышку. Внутри находились сигары, бумажные пакеты с табаком, зажигалки. А вот и ключ с головкой в виде ромашки. Не припомню, чтобы бабушка им что-то открывала. На самом дне шкатулки виднелась книжка в фиолетовом, похожем на жаккардовый, переплете с желтыми бархатными цветами. Бабушкин рецептарий! Я вытащила его, пролистала, останавливаясь на названиях рецептов, обведенных в рамку бабушкиной рукой: “Венские булочки”, “Улитки с изюмом и кремом”, “Круассаны от Маризы с фисташковым кремом”… А когда почти долистала до страницы с рецептом тирамису, то обнаружила, что больше половины листов вырвано. На следующей целой странице синие чернила поплыли то ли от дождя, то ли от слез, и мой взгляд упал на текст со знакомым именем:

“Алекс, зачем ты пришел в мою жизнь? Чтобы снова ее разрушить? Почему ты никогда мне ничего не рассказывал об этой девочке? Я смирилась с тем, что ты был женат. Но ЭТО! Для меня ты больше не существуешь.”

В горле застрял ком, на глаза навернулись слезы. Выходит, ее предала не только я одна! Бедная бабушка! Чтобы не разрыдаться, я часто вдыхала едкий травяной запах, который исходил из коробки. Когда-то он мне казался самым отвратительным на свете, а теперь стал особенно родным. Теперь я понимаю, почему индейцы курят трубку мира. Она сближает людей!

Я взяла сигару с зажигалкой, спустилась на кухню, где на столе все еще стояла бабушкина пепельница из светло-серых ракушек. Достала зажигалку, прикурила. Но затяжку сделать не удалось – дым сильно защекотал ноздри и горло, я больше не смогла держать его во рту и сглотнула. Приступ кашля раздирал горло, и в конвульсиях я отложила сигару в пепельницу, поднялась и налила себе воды. Сделала несколько глотков, но у меня закружилась голова, я принялась блуждать взглядом по кухне в поисках опоры. Остановилась на столике у стены, где за вазой с сушеной лавандой я встретила бабушкин гордый взгляд с фотографии десять на пятнадцать в черной рамке:

– Прости, ба. Как же я была неправа! Если бы можно было все вернуть назад и начать сначала, я бы сделала все по-другому!

Снова взяла в руки сигару и, наконец, сделала свою первую в жизни затяжку. Говорят, предметы хранят частичку тех, кому они принадлежали. Горькие сигары, кольцо на пальце, которое подарила бабушка, рецептарий и запись, сделанная ее рукой – все это будто говорило мне: «я тебя слышу». Было в этом что-то мистическое и пугающее.

Записка об Алексе разрушила мои представления о том, что ее жизнь, в отличие от моей, сложилась удачно. Что у нас за женская карма такая? Неужели я никогда не смогу найти свое счастье? Знать бы еще, где его искать.

Я сделала ещё одну затяжку, стараясь раскрыть для себя вкус табака. Получилось уже немного лучше, даже если наслаждения от курения я все еще не получала. Сквозь клубы дыма снова взглянула на бабушкину фотографию, любуясь ее гордыми аристократическими чертами, и вслух сказала:

– Баааа! Сегодня я возвращаюсь к нему. Так надо. По закону. Даже если я совсем этого не хочу. Но не хочу и алименты ему платить. Понимаешь?

В какой-то момент мне показалось, что с фотографии на меня смотрят совершенно живые глаза, и, печально улыбнувшись в белом дыму, подсвеченном солнечными лучами из окна, Сандра мягким, почти несвойственным ей тоном, ответила:

– Так ты ведь актриса, милая. А он играет с тобой, понимаешь?

– Ба, я запуталась. Не знаю, как мне дальше быть, куда идти. Ба, скажи, где мне его искать?

Но ожившая на несколько мгновений бабушка снова стала матовой фотографией с черной розочкой на рамке, которую я приделала на следующий после ее похорон день.