160 шагов до тебя

Глава 30. Кондитерская опечатана?!

Ночью мне снились кошмары. Мужчина-чучело превращался в Поля, потом в Энцо, они царапали мою изнывающую от боли плоть, раздирали ее на куски. Муж надавил мне на горло так, что я не в состоянии была кричать, издавая предсмертные хрипы, пока, наконец, не проснулась.

Сев на диване, я огляделась и уставилась на фотографию бабушки. Смотрела на нее так долго, надеясь получить хоть какой-то знак поддержки в такой момент. Как в прошлый раз. Но, похоже, она решила, что мне нужно остаться со своим горем один на один. Я поплелась в душ, чтобы смыть со своей опороченной женской сути грязь. Шагая по ступенькам, я оперлась на перила и разрыдалась. И виной этому была вовсе не жалость к себе. Нет! Это было осознание, что возможно, вот так же страдая, бабушка потеряла последнюю надежду услышать меня тогда, зная о своем приближающемся конце.

А я делала вид, что счастлива в браке, даже не задумываясь, что по всем счетам когда-то приходится платить. А за свой эгоизм – вдвойне!

Пять минут ручьев соленых слез и десять под горячим душем способны творить чудеса. А если к этому добавить двойной кофе, то можно найти немного сил, чтобы перевернуть старую главу жизни, упаковать ее в герметичную банку и отправить в чулан плохих воспоминаний. Да и выбора у меня другого не было: в кондитерская в это утро нуждалась во мне.

На лицо, конечно, придется потратить время и тональный крем, но в принципе, оно пострадало меньше всего. Благо, что гематомы на животе, руках и спине можно спрятать под платьем, а вот с надорванной душой придется еще поработать. Хорошо, что я зазубрила все важные для меня номера наизусть – моей помощницы, Энн, адвоката Гуидо и, разумеется, кондитерской. Я набрала Лею. Она была в дороге.

– Только не говори, что ты уже на месте! – взволнованно прощебетала она. – А что голос твоим голосом?

– Плохо спала.

– Ой, я тоже переживаю. Все пройдет отлично, Ассоль! – тараторила она без умолку. – Обещаю, сегодня никаких катастроф!

“Слава богу, она ни о чем не подозревает!” – подумала я.

Потом тон ее голоса стал вдруг грустным:

– Ой, Беата… Знаешь, она совсем плоха.

От слов Леи у меня внутри все сжалось. Огорчение смешалось с виной: только не сейчас! Оставляя все на потом, я так и не дошла до нее. А вдруг Беата завтра умрет? И у меня появится еще один камень на душе. Но все казалось таким сложным: вот я приду к ней с опущенным забралом, а она будет сердито молчать в ответ. Хорошо, если еще пустит в дом. Самое простое – это сильно-сильно ее обнять, как делала раньше, не слушая ее упреков и раскрывая свои чувства. Но где взять смелости? А ведь Беата была той батарейкой, которая могла зарядить меня счастьем от воспоминаний о тех временах, когда в моей жизни было все иначе: со мной были она, бабушка и Лео.

– Встретимся в кондитерской, – ответила я помощнице, стараясь держать себя в руках, будто ничего не случилось.

Нет-нет! Сейчас нельзя раскисать! Я должна встретить швейцарского покупателя от Деллла Сета с достоинством и показать ему, что дела в кондитерской идут отлично, а нашим конкурентам до нас, как Ламбруско до Бароло. Ведь любимому бабушкиному детищу сейчас нужна моя энергетика, а мне – хотя бы немного ее предприимчивости и силы духа.

Я поднялась в комнату Сандры. Открыла ее платяной шкаф, вытащила темно-красное платье из бархата, которое обещало придать мне строгий и элегантный вид. Оно оставалось актуальным даже двадцать лет спустя. Закрутила волосы в шишку, примерила бабушкины серьги с гранатами, выпрямилась и поглядела на себя в зеркало. За эту ночь я повзрослела. Даже если взгляд теперь какой-то надломленный, зато он гордый. Теперь я стала еще больше похожа на бабулю.

Неужели мне нужен был столь суровый урок, чтобы, наконец, прозреть? С чего я решила, что хорошо знала мужа? Если допустить, что партнер – это мое зеркало, то можно всерьез испортить себе жизнь! Ведь мы – две совершенно разные вселенные, и у меня вряд ли получится изучить его законы. Зато во всем, что произошло, стало очевидно одно: все эти годы Энцо двигал меркантильный интерес, а не любовь.

Внизу зазвонил телефон.

– Ассоль, это катастрофа! – воскликнула Лея и разрыдалась в трубку.

За несколько секунд, пока она успокаивалась, я успела прокрутить в голове все возможные варианты: выключили свет, у Антонио не подошло тесто для круассанов, моя помощница не нашла креповую бумагу для комплиментов, Бернардо ошибся портретами или, наконец, его работник разбил стекло.

– Кондитерская опечатана! – заикалась она в перерывах между всхлипываниями. – Туда невозможно войти! Нас не пускают! Все кончено!

Я бросила трубку, сбежала вниз, натянула плащ, захлопнула дверь. В машине открыла бардачок. Слава богу, следуя совету Энн, я додумалась держать там права.

Припарковалась у площади Святого Франческо и заметила, что у входа в «Фа-соль» толпятся люди. Я ужасно нервничала и спотыкалась, пока дошла до нее. Антонио активно жестикулировал, что-то объясняя полицейскому, который записывал его слова. Лея то и дело утирала красный нос.

Когда я приблизилась, Антонио с досадой воскликнул:

– Ассоль, я пробовал им объяснить, что ты ни при чем. А они ни в какую.

Подошла к двери с наклеенной на ней белой бумажной полоской с надписью «ОПЕЧАТАНО». Тот факт, что мне запрещалось переступать порог моей же собственности, наводил на мысль, что в последнее время мне приходилось лавировать между соблюдением чьих-то границ и нарушением собственных. И теперь это меня взбесило! Все же я старалась держать гнев в узде фразами «все будет хорошо», «все разрешится».

Ко мне подходили наши клиенты, работники банка, хозяева магазинчиков, ремесленники. Интересовались произошедшим, называли это недоразумением. Милые люди, благодаря которым сейчас я ощущала внимание и поддержку.

Второй полицейский маленького роста подошел к двери и что-то дописал рядом с «Опечатано». Лея ходила за мной по пятам, повторяя:

– Как же теперь? Что дальше будет?

Я вздохнула, чтобы перебороть накативший приступ гнева, и обратилась к высокому, в очках, худощавому полицейскому:

– Так что тут, собственно, произошло? Это смертный приговор всей моей предпраздничной торговле!

– Вы синьора Массакра?

– Ну, фамилию я свою после замужества не меняла. Поэтому синьора Надеждина, Ассоль Надеждина.

– Мы опечатали кондитерскую, синьора Ассоль.

– Да, я это вижу. Но за что? – недоумевала я.

Он протянул мне бумагу:

– Вы должны были предупредить синьора Энцо Массакра, что он не может держать открытым магазин после двадцати ноль ноль, не сообщив об этом в компетентные органы. К тому же у вас уже не первый год не уплачен налог на недвижимость.

– Мой муж не имел никакого права этого делать, а вы – опечатывать! – Как тут можно было оставаться хладнокровной! – Какой неуплаченный налог? Это невозможно.

– У меня есть приказ, – он потыкал ручкой в бумажные листы в металлическом держателе.

– А у меня больше нет шанса что-то изменить, – обреченно призналась я.

– Вы можете опротестовать решение через своего адвоката, – дружелюбно подсказал полицейский в форме, убирая ручку в папку и передавая мне акт.

Я убрала его в сумку и попросила телефон у Леи, чтобы набрать Гуидо, сотрудник которого занимался в том числе и уплатой налогов.

Пока я пробовала пробиться к Гуидо сквозь бесконечные «занято», подъехала Энн и, не обращая внимание на полицейских, припарковалась на площади.

– Фасолина, ты обалдела? Почему на мобильный не отвечаешь, а? Я всю ночь тебе писала, звонила. Даже дома у тебя только что была.

Но я не слушала ее, снова и снова набирая номер Гуидо. Подруга с непониманием оглянулась на растущую толпу зевак:

– Солька, я не поняла, а что тут за шоу?

– Давай ты отвезешь меня к Гуидо, раз уж приехала. По дороге все расскажу.

– Тебя обокрали? – не успокаивалась подруга.

– На обратном пути надо будет заехать симку новую купить, – не слушала я ее.

Выгораживать мужа после всего, что случилось этой ночью, я не собиралась. Когда ты вдруг осознаешь, что кто-то тебя использовал, он становится твоим заклятым врагом.

По дороге я все-таки дозвонилась до адвоката. Гуидо подтвердил, что будет ждать меня у себя. Мы вошли в кабинет, и я, прежде чем что-либо рассказывать, закатала рукава, показала синяки, после чего в подробностях изложила события прошлой ночи. Он всплеснул руками:

– Да ты с ума сошла! Неужели надо было этого дожидаться?

– Гуидо, ты сам мне посоветовал вернуться к мужу, чтобы не преступать закон!

Я обратила внимание, как Энн из милашки вдруг превратилась в разъяренного быка:

– А если бы они ее убили? Вы в курсе, что этот Монтанье бандит?

Гуидо состроил брезгливую гримасу, вышел в коридор и что-то сказал секретарше. Потом снова вернулся на место:

– Массакра у нас попляшет! Ты сделала все правильно. Увидишь, он как миленький подпишет согласие на развод!

– О да! – воскликнула с горечью. – За эту ночь я выяснила о нем столько, сколько не знала все тринадцать лет брака.

– Я ничуть не удивляюсь, зная репутацию этого Монтанье, – добавила Энн.

– Каков мой следующий шаг? – решительно спросила я.

– Заявить обо всем в полицию. Феминицид не сойдет им с рук. Жаль, что без свидетелей.

– У меня есть свидетель! – воскликнула я. – Марко в курсе. Это он меня до города подбросил. А еще и брат его тестя.

– Тюрьма по ним плачет! Ну все. У меня сегодня важная встреча, – Гуидо дал понять, что нам пора уходить.

Пока Энн везла меня в полицию, она не переставала возбужденно болтать:

– Что-то мне подсказывает, что и отъезд твоего Леонардо связан с кознями этих двоих. Фасолина, у меня до сих пор холодок по спине, когда я думаю, что этой ночью старый развратник мог убить тебя, а тело бросить где-нибудь лесу.

– Энн, пожалуйста! – взмолилась я.

Но она не унималась:

– Похоже, этот урод обладает искусством гипноза. Ибо никак не могу себе объяснить, почему ты до сих пор за ним замужем! Вот увидишь, мы посадим твоего Массакру за наркоту, за предательство…

– И убийство, – всхлипнула я. – Энн, это он отвез Феличиту на живодерню!

Я отвернулась к окну, чтобы успокоиться. Моя ласковая, беззащитная Феличита!

– Мы посадим твоего Массакру, и у тебя будет новая жизнь! Обещаю! – Потом Энн сменила тон и уже жалобно добавила:

– Только и ты пообещай мне одну вещь.

Я вытаращилась на нее еще мокрыми от слез глазами, и она попросила:

– Не водись ты больше с бомжами, а?