160 шагов до тебя

Глава 45. 160 васильков на проволоке

Я едва поспевала за Эммой, путаясь в подоле платья, пока она упорно тянула меня за собой через центр города. Всю дорогу девушка что-то мычала, но я ни слова не понимала и уже нервничала. Что там еще могло случиться?

Когда мы прошли мост и вдали показался пустырь, я сообразила, что она ведет меня к тому месту, где стоял белый фургон Алекса.

– Эмма, мы ведь могли на машине сюда быстрее добраться!

То, что я увидела, вызвало мое изумление, будто я попала в цветочную страну. Теперь по периметру стояли металлические фонари. К трем из них была прикреплена колючая проволока, на которую несколько бродяг цепляли цветы. О боги: это были васильки! С одним из бомжей я уже разговаривала – на нем по прежнему был плед с феями. Двух других узнала по сланцам, торчащим из коробок, когда только пробовала пробираться в фургон Алекса. Две женщины, одетые не к месту в пестрые платья и спортивные штаны, приводили в порядок спальные места под коробками. Чуть поодаль у костра группа других бомжей, среди них пара женщин, грели руки у костра.

Леонардо только что закрепил плафон на одном из фонарей и слез со стремянки. В вечернем свете головки васильков печально свернулись, будто грустили.

– Так много васильков! – я поежилась от зябкой февральской сырости.

– Да, сто шестьдесят! На каждый шаг нужно цеплять один василек! – ответил бородач в розовом пледе, который откликался на имя Дарио, и нырнул в корзину за очередным цветком, где еще лежала целая охапка васильков.

Кажется, Леонардо тоже провел эту ночь за чтением дневника, раз решил разместить сто шестьдесят васильков на колючей проволоке – те ужасные сто шестьдесят часов, которые Монтанье подвергал Алекса пыткам. Недавно я заинтересовалась васильками и прочла, что они означали не только любовь и верность. В Японии, например, их до сих пор считают цветами правды жизни, а в Древнем Риме они символизировали служителей неба, посланных на землю, ради того, чтобы проповедовать людям веру.

Это был теперь и мой символ того, что все мечты исполняются. Хотя мечта – это не цель, это путь навстречу с ней. Только потом придется решать, что дальше с ними делать. Леонардо вытер руки бумажной салфеткой, приблизился ко мне и звучно поцеловал:

– Привет, красавица! Не удивляйся. Здесь будет манифестация в защиту «невидимых». Так называют бездомных, которых мы, обычные люди, не замечаем. А за каждым из них стоит история и трагедия жизни. Завтра сюда придет мэр с людьми. Некоторые из них хорошо знали деда. Они помогут устроить этих бедолаг в приюте. Тех, кто захочет, конечно.

Он поправил манжету рубашки, пригладил слегка взъерошенные волосы. Посредине лба я заметила у него две морщины, которых не было еще вчера.

– Ты помогла мне лучше узнать деда. Жаль, что я не его породы.

– Я тоже характером не в свою бабушку, – согласилась я. – Поэтому мы и встретили друг друга!

Тут в наш разговор вмешался Дарио:

– Да, Баббо меня спас, иначе я бы сдох, как собака. До последнего дня он заботился о тех, кого не замечают сытые люди.

Второй бомж, худой и беззубый, расправил лепестки на цветке и шепеляво прибавил:

– У меня часто болела голова, и он водил меня в аптеку. Давление мерить. Баббо дал мне таблетку и делал примочки, когда у меня поднялась температура.

Дарио подошел к костру и, как шаман, поводил над огнем руками:

– Он продавал свою технику на блошином рынке, чтобы отвести меня к специалисту. Мне поставили диагноз лейкемия, и Баббо доставал для меня дорогостоящие препараты. Звал еще с ним в церковь молиться. Но Богу нет до нас дела, если он забрал единственного человека, который о нас заботился.

Третий клошар, тот, что стоял подальше, поправил олимпийку, поеденную молью, и достал серый пластмассовый футляр:

– Видишь мои очки? Это его подарок. Как-то в прошлом году я сказал ему: «Баббо, я так люблю читать, но ни хрена не вижу. А на помойке столько книг можно отыскать! Но где мне достать очки?». Тогда он куда-то исчез, а вечером надел на меня эти. Я был так счастлив! Мы его любили. Он ведь был нам как отец…

Тут его перебил Дарио:

– Я скажу вам кое-что важное. Пару недель назад наш приходской священник дал Баббо ключ от комнаты. Там можно было выпить горячего чаю, принять душ. Так вот, Баббо в тот вечер пошел туда, а обратно не вернулся.

– Вы хотите сказать, что кто-то его выследил? – спросил Леонардо.

– А что, для этого нужно быть сыщиком? Он ведь повсюду просил для нас одежду, писал плакаты: «Моим братьям не хватает одеял, обуви, еды». И люди приносили, что могли. Он даже списки вел, все у него было в каталог внесено. Вот каким был наш папа! – сказал деловито мужчина в очках.

Эмма пыталась закрепить василек между прутьями, но у нее ничего не получалось. Тогда я бережно взяла из ее рук васильковый стебелек и зацепила его за металлический шип.

Когда на пустырь опустились холодные сумерки, над полем замолкли птицы. Лишь поленья потрескивали в костре, напоминая мне о печальных событиях этих дней. Легкий ветерок трепал маленькие резные листья васильков и подол моего платья. Я подошла к костру, чтобы погреть руки, посмотрела на проволочное заграждение, которое теперь напоминало мемориальную стену. Закончив работу, бродяги собрались у костра, я же залюбовалась Леонардо, который собирал инструменты в коробку. Может, я давно не видела мужчину, который бы работал, засучив рукава. И это был мой мужчина! По крайней мере, я в это верила.

Лео остановился разглядывая молоток и сказал:

– Мне так о многом тебе надо рассказать.

Я опешила, остановилась и вытянулась струной, в голове уже прозвучали первый мотив «Пятой симфонии» Бетховена. Действительно, зачем я раньше времени хочу надеть на себя фату? А если он не свободен? Может, он тоже хочет от меня эту проклятую картину? Мои хаотичные, пессимистичные мысли нарушил звонок Делла Сета.

– В кондитерской уже переживают, что тебя нет? – уточнил Лео.

– Нет, это риэлтор. Насчет клиента.

– Погоди! – подорвался Лео, бросив молоток на землю. – Не отвечай ему. Тебе не нужно ничего продавать!

Я покачала головой, стараясь освободить мобильный из-под его руки:

– Я так долго ждала этой сделки. Правда, чуть меньше, чем ждала тебя.

Он поменялся в лице и после короткой паузы, признался:

– Клиент Делла Сета – это я, Ассоль. Иоланда, моя невеста, попросила меня это сделать. Прости, я должен был тебе об этом сразу сказать.

– Я бы все равно не продала ее! – Я выпрямилась, вытерла тыльной стороной руки нос, который щекотали слезы разочарования. – У нее отныне мой характер. Не думаю, что Иоланде это понравится!

– Ассоль, я тогда очень злился на тебя. Иоланда мне указала на объявление, когда мы проходили мимо агентства Делла Сета. Я сразу узнал это место. У Энцо было все – ты, ребенок. А у меня?

– И ты торговался, как заправский купец.

– Не мог раскрыть свою личность. Я побывал в муниципалитете, чтобы понять, есть ли за ней долговая история. А на площади встретил деда. Он не сразу узнал меня. Пришлось потрудиться, чтобы доказать ему, что я – его внук. Ехать со мной в Швейцарию он отказался. Попросил меня отыскать один ключ. Там я найду то, что искал все это время Массакра.

– Картина?

Он кивнул:

– И не только. Мэр обещал хорошее вознаграждение, если мы сдадим ее в музей.

– Не знаю, чем тебе помочь. У меня было столько неприятностей из-за этой картины, что я уже начинаю ее ненавидеть. Мне бы не хотелось, чтобы она развела еще и нас с тобой.

– Я хочу знать обо всем, что с тобой приключилось. А картина… Продав ее, ты сможешь выплатить свои долги и никому не продавать кондитерскую.

Я обняла его лицо ладонями и заглянула в глаза:

– Могу я тебя попросить о чем-то очень важном?

– Все, что я в силах для тебя сделать, – послушно ответил он, обнимая меня в ответ.

– Попроси от меня у Иоланды, чтобы она позволила тебе отвезти меня в фиолетовую лагуну.

Я обняла его крепко-крепко, словно собиралась расстаться с ним навсегда, – А сейчас мне нужно вернуться в кондитерскую. Прости.

Он взял чемоданчик с инструментами и проводил меня до машины:

– Подбросить тебя?

– Не беспокойся! Нужно придумать вескую причину для Делла Сета, почему я решила ее не продавать.

Что со мной не так?! Аччиденти! Откуда эта горечь разочарования? Ведь я грезила о нем все эти годы.