Алтарь для Спящего бога

Глава 16. Чудеса в ночь на Бейтрин

Бейтрин слыл родом из глубокой древности. Поговаривали, что на изломе Зимы, в самую длинную и самую стылую пору духи приходят из Преисподней и забирают любого, кто сунет нос из дома. Вся семья собиралась у очага. Они рассказывали друг другу байки, а то и какую-нибудь страшную историю. Со временем страх превратили в праздник. Еду готовили загодя, порой с самого лета. На столе обязательно должны были стоять какое-нибудь мясо и сладости. Обменивались подарками, поздравлениями. И как-то позабыли, что именно в эту ночь древнее зло поднимает голову. Когда Аника напоминала Альгару об этом, то тот лишь посмеивался: самое древнее и самое злое зло вхоже в людские дома чаще, чем кто-либо мог представить.

Едва первый луч солнца коснулся заснеженного леса, а петух со двора расправил пёстрые крылья и пропел свою утреннюю песню, дом наполнился звуками и запахами. Альгар, повёдший эту ночь в полусне-полуяви, с интересом наблюдал из окна, как Вест гоняет по двору курей, которым надлежало в этот праздник занять почётное место в центре стола. Те же, словно кокетки, ускользали прямиком из-под рук мальчики. Вест, словно неловкий медвежонок, плюхался в снег, но тут же, поправив шапку, поднимался и бросался вперёд.

Умывшись и одевшись, Альгар отправился на звук младенческого плача. Глафира, немного сонная, но уже одетая, сидела у себя в комнате и укачивала младенца. Второй, её собственный сын, уже сладко спал в колыбели.

– Я смотрю, они совсем тебя замучили, – сказал Альгар, притворяя за собой дверь.

Глаша бросила на него недовольный взгляд.

– Этот твой подарочек, братец, что мартовский кот. Сразу видно – лорд. То ему пелёнки жмут, то платочек сбился, то ещё какая хворь.

Альгар подошёл ближе и коснулся лба мальчика рукой. Тот замолчал, похлопал огромными глазами, да и уснул. Детей успокоить было проще – их разум чист, что слеза.

– Приходящий, благослови тебя, – вздохнула Глаша и аккуратно положила ребёнка в колыбель.

– Нам надо поговорить.

– Здесь? – она с опаской оглянулась на детей.

– Они не проснутся, – усмехнулся Альгар. – Во-первых, по поводу этого мальчика. Если он доставляет слишком много беспокойства, я найду достойную семью.

Глафира поразмыслила немного, разглядывая личико спокойно спящего младенца.

– Не надо. Пока ему нужно только молоко, чистые пелёнки, да место, где спать. Это я так, ворчу. Рук у нас вона сколько – есть кому подержать. Но когда он подрастёт…

– Тогда он займёт место своего деда. У него больше нет живых родственников, посему я стану его опекуном. Король одобрил такой шаг.

Кажется, Глаша вздохнула с облегчением. Она подняла голову и впервые улыбнулась.

– Ну раз одобрил, значит, надо подумать об имянаречении. Проведём церемонию после Бейтрина, что скажешь?

– Добро. Во-вторых, Вест.

Улыбка погасла. Глаша нахмурилась и отвернулась, пряча взгляд.

– Кома рассказал?

– У меня свои глаза есть, – Альгар присел рядом и взял её руки в свои. – Случай или судьба приведут его в Священную рощу. Сейчас он юн, но что если ему будет двадцать? Тридцать?

– Разве я могу вернуться? – голос Глаши дрожал. Едва-едва, но даже этого было достаточно, чтобы понять – она боится.

Глафира сбежала вместе с воеводой своего отца, вышла за него замуж, и они счастливо прожили без малого десять лет. И прожили бы ещё больше, если бы Бажен не погиб в самом начале мятежа. Как и полагается, ушёл брат смертью воина, но рана от потери не затянулась и по сей день. Однако [[Белун Топчий]] не забыл свою дочь, хоть и был разгневан её необдуманным поступком.

– Твой отец прислал письмо. Он готов принять тебя обратно. Вместе с детьми, – Альгар достал письмо из кармана и вложил его в руки Глафиры.

– Ты гонишь нас? – с обидой спросила она.

– Никогда. Мой дом – твой дом. Мой хлеб – твой хлеб, сестра. Но я начинаю понимать, что кроме нашей семьи есть ещё и другая. Та, что дала жизнь. Та семья, чья кровь течёт в твоих жилах. От неё не отмахнёшься пустым словом. Её не забудешь, как прошлогодний снег. Твой отец всё ещё помнит тебя и не отрекался. А Весту следует быть среди своих, дабы позже, когда он вырастет, не случилось беды.

– А как же быть с Кома? Он тоже… может вернуться?

– Белун ничего не писал про него. Да и захочет ли Кома вернуться?

Глаша прижала письмо к сердцу и вытерла выступившие слёзы.

– Он слишком горд, чтобы вернуться. И слишком совестливый, чтобы просить прощения. Считает, что не заслужил его. Вон, даже имя себе другое выбрал. Я могу написать отцу?

Альгар сжал руку Глаши и ободрительно улыбнулся.

– Можешь. Я дам гонца.

.

Эрия всегда любила Бейтрин. Шумную возню вокруг ещё ненакрытого стола, запахи, идущие с кухни, суетливую кутерьму и груды подарков, свежий запах ели и то тепло, что может быть только дома. Раат не был её домом. Не был он и пристанищем друзей. Впрочем, и тюрьмой он тоже не был.

Как-то так получилось, что Аника быстро нашла ей занятие, и ещё не настал полдень, а Эрия вовсю бегала по комнатам, то ища скатерть, то расставляя посуду, то помогая на кухне выкладывать угощение. Она даже тихо рассмеялась, когда в кухню ворвался взопревший, в шапке набекрень Вест, победно нёсший в руках курицу.

Но стоило приготовлениям стихнуть, Эрия отправилась к себе. Она не будет сидеть со всеми за столом и не станет портить праздник своим мрачным видом. Да к тому же сидеть рядом и вкушать с одного блюда с человеком, который повинен в её несчастьях, было выше её сил.

Потому стоило кому-то постучаться в дверь, как она резко ответила:

– Я не спущусь!

Дверь отворилась и в комнату вошла Аника. Старуха пристально посмотрела на Эрию, хмыкнула, да прикрыла за собой дверь.

– Затворничество в такой день – грех.

– У меня нет настроения.

Аника присела на кровать рядом с девушкой, но не спешила хватать за руки или обнимать.

– Я расскажу тебе одну историю. Она старая, старше меня, хотя это удивительно.

«Когда-то давно, когда мир был молод и все народы едины, а смерть ещё не коснулась рукой ни одного человека, жил да был Даха-Тор. Он ходил по земле и играл на тростниковой свирели. Сыграет он одну мелодию – все счастливы, сыграет вторую – смеются, сыграет третью – пускаются в пляс.

Однажды Даха-Тор встретил красавицу Кару. Влюбился так, что все прочие радости померкли. Он играл для неё самые лучшие песни, а та улыбалась. Только сердце Кары было безответно к чувствам Даха-Тора, ибо своё сердце она уже отдала другому – простому пастуху Хавьяру.

Даха-Тор придумал такую мелодию, что должна была заставить Кару забыть о своей любви, и обратиться к нему, но всё тщетно. Рассердился свирельщик на своего соперника, да и сыграл на своей свирели самый страшный мотив. Упал пастух Хавьяр, да больше не встал.

Так умер первый человек.

Даха-Тор, увидев, что случилось, разломал свою свирель и убежал прочь. Больше не играл он ни одной мелодии, ибо отдал он свой дар за ревность и злобу.

Говорят, что именно с того времени люди стали умирать, а радости и счастья стало меньше, оттого ценность их возросла неимоверно».

– Я хочу сказать, что… твоя печаль не станет меньше, как и твоя злость. Но здесь нет врагов для тебя. К тому же, поверь, Альг сам боится больше твоего.

– Он-то?! – скривилась Эрия.

– В жизни не бывает всё просто. А тебе, девочка, следует направить свой гнев на что-нибудь иное.

– И на что же?

– Например, подумать, что делать дальше.

– Я хочу уехать! Прочь отсюда. От него, его даров и его войны. Прочь из этой страны.

Аника нахмурилась.

– Куда? Вот и я о том же. Вначале подумай, куда уехать, а потом беги. А если ты боишься, что Альг начнёт тебя неволить или попытается что-то сделать, скажи мне. Я на этого змея управу найду.

.

– Славься ночь в Бейтрин. Пусть столы ломятся от яств, а огонь жарко горит в очаге, и ни один злой дух не переступит нашего порога. Пусть ель, символ нескончаемой жизни, хранит дома людей. Пусть в каждое сердце заглянет радость. Пройдут холода и землю укроет зелёный ковёр, возростится на полях пшеница, соберут славный урожай, а следом вновь снега укроют покрывалом землю эту, и мы соберёмся у стола, и будем вкушать вино и мясо, а огонь согреет наши сердца.

Славься Бейтрин, славься земля наша, истощённая голодом и войной – придёт день и мы воспрянем из пучины мрака и холода. Каждый как один, но вместе едины. Жёны наши и мужья, дети наши, все мы здесь были, есть и будем. Вот мёд, свидетели моих слов!

Альгар замолчал, кивнул Оскольду и тот поднял кубок.

– Те, кто с нами, и те, кто ушли к Предкам, мы помним всех, и каждый в наших сердцах.

Встал Кома, поднял едва дрогнувшую руку с мёдом.

– От Зимнего предела до синего моря, пусть Приходящий защитит детей, жён, братьев и сестёр. Будь ты человек или зверь, у огня нашего найдётся тебе место.

Румп постучал кружкой по столу, отбивая только ему понятный ритм. Его голос звучал хрипло, но с каждым словом наливался всё большей силой.

– В ночь, что темнее прочих, в ночь, когда из предвечного Хаоса встают Тени, огонь, защити нас. Придёт время, мы вернёмся к истокам, станем Хаосом, но возродимся после как что-то новое, что-то ещё неизведанное.

Выпили. Эрия бросила настороженный взгляд, но каждый, кто сидел за столом, смотрел в свой кубок. Ей вспомнился последний Бейтрин, когда Ларек уже был в осаде. Мама раздала всем слугам по небольшому мешочку муки, масла и мыла. Эрии достался отрез ткани на платье, Марсали – кружево, а Сани – небольшой кинжал. На праздничном столе не было мяса – только засоленная репа, оставшийся с лета, мёд, да ячменные лепёшки, муку для которых Эрия смолола сама на небольшой каменной мельнице.

Эрия вздрогнула, когда её легонько толкнула Гленна, сидящая по левую руку. Она передала блюдо с картофелем. Аппетита не было, и она передала его дальше. Кома, сидящей по правую руку, нахмурился, но ничего не сказал.

За столом уже вовсю шли разговоры, сливавшиеся в единый гул. Будь у Эрии шанс, она бы тотчас же ушла к себе, но тогда непременно кто-то попытается её остановить.

Настало время раздавать подарки. Глафира всем подарила по рубахе, а девушкам ещё по небольшой плетёной верёвочке для волос. От Анике достались пахнущие нардом, гвоздикой и лимоном маленькие шарики в деревянных коробочках. Однако Альгару она преподнесла свёрток, и когда тот развернул его, то всем предстала ярко-алая рубаха из тонкого льна с мелкой вышивкой по всему полотну. Альгар тут же надел её и довольно улыбнулся. Она ему совершенно не шла, да что там – он выглядел, словно шут, вырядившийся в базарный день! Только, видимо, «шут» этого не понимал. Он с трепетом огладил тонкую ткань и обнял старуху.

Сам герцог оказался менее изобретательным и женщинам преподнёс ленты, да бусы, а мужчинам оружие. Даже Весту достался небольшой кинжальчик, который мальчишка тут же повесил себе на пояс.

К середине ночи у Эрии скопилась целая куча даров: от лент и булавок до одежды. Даже Кома и тот преподнёс ей симпатичные зимние сапожки на волчьем меху со словами: «Чтобы сподручнее было бегать». На это девушка вздёрнула нос, что вызвало лишь смех её тюремщика.

Вскоре Оскольд поднялся, сунул в руки Кома флейту и, со словами «Сыграй, брат!» потянул Даниэлу от стола. Кома недовольно фыркнул, но приложил флейту к губам и заиграл. Следом Альгар утянул Анику в танец, а позже поднялись Глафира и Вест.

Эрия встала, поймав настороженный взгляд Гленны.

– Мне жарко. Подышу свежим воздухом, – бросила ей девушка и тихо проскользнула мимо танцующих.

У входа она взяла чей-то плащ, укуталась и вышла из дома. Мерцали звёзды. Полумесяц едва освещал своим скудным светом двор. Эрия облокотилась о перила крыльца и прикрыла глаза.

Ей почудился шёпот. Она открыла глаза.

Внизу у самого крыльца стоял отец. Он улыбался. На нём был всё тот же любимый потрёпанный халат, подпоясанный на Халифский манер широким поясом в три охвата.

– Наконец-то я нашёл тебя! – отец сделал шаг вперёд, к самому крыльцу.

– Папа? – осторожно спросила Эрия, сама шагая к ступенькам. – Это ты? Но как?

– Конечно, я, девочка. Кто же ещё? Спустись ко мне.

Словно и не было мятежа, ареста, того страшного, промозглого утра и виселицы. Подул ветер, принёсший запах гвоздики и кардамона. Матушка сама делала смеси из трав и масла, заказывала у алхимика специальный воск, клала их в мешочки и прокладывала одежду. Для каждого члена семьи свой запах. Для отца – гвоздика и кардамон.

– Ну что ты, разве не рада меня видеть? Мы уедем далёко-далёко. Я нашёл хорошее место, на западе, у наших родственников. Ты ведь помнишь тётушку Нару?

Эрия помнила её. Пухленькая, маленькая, она приезжала несколько лет тому назад. Нару вышла замуж ещё в ранней юности и уехала из Ларека. И ведь, правда, про неё Эрия не вспомнила. Может, потому, что у тётушки был скверный характер и она не скрывала, нелюбовь к семье брата?

– Твоя мама, брат и сестра уже там. Ну же, пойдём! Я заберу тебя отсюда.

И она решилась. Ноги сами понесли её вниз в объятия отца. Эрия обняла его, уткнулась лицом в старый, выцветших халат, и разрыдалась. Пусть он заберёт её отсюда. От всего того ужаса, что следовал за ней последние месяцы.

– Я пойду с тобой, папа, – тихо сказала она. – Забери меня.

– Не слушай его!

Руки отца разжались, и неведомая сила отбросила его в сторону. Эрия пошатнулась, но устояла на ногах. Рядом стояла Марсали. Сестра схватила за ладонь холодными пальцами и толкнула в сторону дома.

– Он не наш отец. Уходи! – Эрия продолжила стоять на месте. – Иди к людям. К огню! Ну же, глупенькая моя сестра…

– Я так и думал, – прохрипел отец выпрямившись. – Я искал тебя так долго и где нашёл? В доме врага! Ты понесёшь наказание, предательница!

Марсали, маленькая её сестрёнка, повернулась к отцу… нет. Это не был их отец. Лицо его оплыло, словно свечка, и вместо человека там стояла тёмная, призрачная фигура, не имевшая никаких черт.

– Марсали! – воскликнула Эрия, хватая сестру за руку, и потянула за собой к дому.

– Нет, – та вырвала ладонь. – Меня уже нет, как и его.

Тень бросилась вперёд и Эрия закрыла лицо руками. Дыхнуло жаром, как от очага, и, стоило открыть глаза, тень поглотил столб огня. Марсали шагнула назад. Огонь унялся, и на месте призрака осталась только проталина в снегу. Сестра повернулась к дому и благодарно улыбнулась.

– Спасибо, мэтр.

Румп нахмурился и поднял руку, но Марсали покачала головой:

– Я не тень, мэтр. Не тратьте силы – у вас их и так осталось мало.

Маг опустил руку и хмыкнул.

– Раз ты не тень, то… – но замолчал, поражённо разглядывая девочку.

Марсали повернулась к ничего не понимающей Эрии и взяла её за руки.

– Только сегодня могу поговорить с тобой в последний раз, сестра моя. Как жаль: тебе начертан не твой путь, но что поделать. Все мы идём чужой дорогой.

– Я не понимаю, – Эрия сжала ледяные пальцы сестры. – Как ты можешь быть здесь. Я же видела…

– Ты ещё не понимаешь, но вскоре тебе всё откроется. Будь у меня больше времени… Просто запомни: когда к тебе придёт Старейшина, выслушай его. Только не гони. Прошу. Я знаю, у тебя характер, что неудержимое пламя. Смири его, хотя бы ради меня.

Образ Марсали стал таить, но в последний момент она потянулась вперёд и коснулась холодными губами щеки Эрии. Роза и мускат, вот чем матушка перекладывала одежду сестры. Она растаяла, оставив после себя лишь слегка уловимый аромат, да и тот унёс холодный ночной ветер.

– Идите ко мне. Быстрее! – попросил маг.

Эрия на негнущихся ногах поднялась по ступенькам, а когда обернулась, то еле слышно вскрикнула, закрыв рот ладонью. Весь двор покрывала, словно тёмная вода, тень. Она клубилась и что-то шептала.

– Их так много!

– Они бессильны. Этот дом живой. А там, где живые, нет места теням, – фыркнул Румп, поправляя рукава старой мантии.

– Я всегда думала, что это сказки.

– Обычно они ходят поодиночке, да и едва ли обладают какой-то силой. Но не в этот раз.

– Почему?

Старый маг огладил скудную бородку, топорщащуюся во все стороны, словно пенька, и оценивающе посмотрел на Эрию.

– Их привлекает сюда сила, сродная с ними.

– Ваша?

Старик каркающе рассмеялся, запрокинув голову, и ему вторил шёпот теней.

– Моя сила от богов, юная леди. Эта же прямиком из самой Преисподней… Не придавайте случившемуся большого значения – тени любят морочить голову. Как и старики. Лучше проводите меня в дом, а то что-то совсем холодно стало.

.

Даниэла ушла наверх ещё до того, как Оскольд окончательно свалился под стол. Гленна помогла женщинам прибраться, да едва в окна заглянул первый свет нового дня, тоже отправилась к себе. Они встретились в узком коридоре второго этажа. Кома слегка поклонился, пропуская Гленну, но как только та прошла мимо, быстрым движением схватил её руку и прижал ладонь к губам. Кожу опалило жаркое дыхание. Прошептал едва слышно: «На счастье», а в следующее мгновение отпустил и поспешил вниз по лестнице. Гленна прижала руку к груди, едва найдя в себе силы, справиться с дыханием.

В комнате, которую отвели для неё и Даниэллы, пахло мхом и мёдом. Обозлившись на саму себя, Гленна стянула платье, да разобрала кровать. Из складок одеяла выпал свёрток. Развернула и на ладонь выпал небольшой накосник вышитый жемчугом и мелким бисером. Широкая зелёная лента приятно холодила пальцы. Не надо было гадать, кто положил его сюда.

Гленна не имела права надеть его, но кто запретит ей сохранить этот дар?

.

Первые лучи нового года ласкали сверкающий снег и касались кучки одежды, сложенной под деревом. От неё к лесу вели следы босых человеческих ступней, но те прерывались, на границе предлеска.

Большой бурый медведь встряхнул богатой шкурой и упал на спину, кувыркаясь в сугробе. Он рычал и фырчал, раскидывая вокруг себя снег. После поднялся, потряс головой и отправился в сторону леса.

Следящая за ним Глаша схватила одежду и сунула в сумку. Медведь остановился, обернулся и недовольно фыркнув, пошёл дальше.

– Ты главное возвращайся к ужину, братец, – вздохнула женщина и направилась в сторону дома.

.

Она снизошла до него, подобно самому прекрасному существу. Лицо её заслонял свет. Ан почувствовал себя настолько поражённым, что рухнул на колени. Она протянула руку, коснулась лба его и сказала:

– Тебе, как и многим до тебя, начертан тяжёлый путь. Пройти по нему не оступившись, бывает сложнее, чем кажется в начале, – её тёплые пальцы коснулись щеки. – Есть ещё шанс отступить: эта дорога добровольная, но однажды приняв решение, ты не сможешь более свернуть, не получив наказания.

Ан щурился от яркого света, стараясь разглядеть лицо. Ему казалось, что когда-то он видел его – во снах, в бесконечной череде виде́ний.

– Кто ты, госпожа?

– Ты уже это знаешь. Мои дочери следуют за такими, как ты. Вы связаны как связаны небо и земля. И покуда данное слово живо, ни один из вас не сможет свернуть, – свет померк, являя Хуртулею знакомое лицо. – Этот новый путь откроет тебе бесконечный мир со всеми его знаниями, чудесами и неизведанным. И он же принесёт тебе великую печаль.

Ан и так это понимал. Будет ли он, как и старый Джузеппе, вести к Алтарю обречённых или же отступит сейчас? Но потеряет силу, и возможность увидеть сокрытое даже для Архимагистра знания. Однако ещё более страшное подозрение постигло его в тот момент.

– Ты не человек, госпожа.

Она не стала отвечать. И это её молчаливое согласие тогда зародило в Хуртулее сомнение. Именно она шла к Алтарю в первый раз. Её он видел в виде́ниях Хаоса. Она, пленница своего слова, являлась ему в снах с самого детства.

– Ты Маара. Тебя пленили в Хаосе и…

– Ты сообразительный мальчик, – она отняла ладонь и улыбнулась. – Но в одном ты ошибся – никто меня не пленил.

– Потому и все прочие идут добровольно.

Маара согласно прикрыла глаза.

– У тебя есть ещё вопросы?

Ан опустил голову и тихо спросил:

– Возможно ли остановить всё это?

– Возможно. Больше того – оно уже происходит. Потребовалось столько жизней, чтобы достигнуть нужного момента! Но тебе решать, где поставить точку. Ни Он, ни мои дочери не смогут этого остановить. Все мы связаны словом. А ты…

– Связан силой. Так? Клятвы магов… другие.

– Верно.

– Значит, их всех ведёт клятва, а нас ведёт… сила.

– Сила куда умнее и изворотливее простых слов, скреплённых кровью. Ты верно мыслишь.

– Но что нужно сделать?

Ан вскинул голову, стараясь разглядеть в светлом лике Маары верный ответ. Но дева была печальна.

– Люди сами вольны выбирать свою судьбу. Пойти направо или налево. Помочь в нужную минуту или отступить. Простить или отвернуть. Затаить злость или сбросить её как поношенное платье. Принять выбор судьбы или проложить свою дорогу. Никто не может предсказать, что люди выберут. Что выберешь ты?

Ан зажмурился, вспоминая дом: тепло печи и материнскую улыбку, их маленькую деревеньку в глуши близ гор, охоту и рыбалку, и то, как мальчишкой в короткие летние месяцы он бегал с другими детьми ловить кузнечиков, вкус хлеба и ключевой воды.

Он никогда не вернётся домой. Не увидит мать, отца, братьев и сестёр. Никогда слишком долго для одной жизни.

Слова клятвы сами возникли в его голове, словно ждали того момента, когда он примет решение. Он говорил уверенно, впервые полностью понимая последствия. Маара выслушала до конца и протянула руку, помогая Ану подняться.

– Прежде чем ты в полной мере осознаешь мой подарок, твой мир изменится трижды.

Она подалась вперёд, целуя его в лоб. Хуртулей вдохнул запах трав и мёда.

– Госпожа, я ещё увижу тебя?

– Увидишь, Антонио.

Маара в последний раз подарила ему улыбку и с силой толкнула. Хуртулей упал и тут же почувствовал, как в нос и рот затекает вода. Он вынырнул из-под воды и сильно закашлялся. Кто-то схватил его за плечи и перекинул через край колодца, сильно ударил по спине, выбивая из лёгких остатки воды.

– Вот так, парень, молодец, – голос Джузеппе дрожал.

Он помог вылезти из колодца и протянул уже приготовленную одежду. Ан, словно в трансе, вытерся и натянул мантию. Затянув пояс, он выпрямился и взглянул на учителя. Тот стоял прямо и оглаживал свою бороду, кончик которой был заправлен за пояс. С минуту учитель пристально разглядывал Хуртулея, а после низко поклонился.

– Добро пожаловать, мой ученик.

Ан преисполнился такой гордости, что сам в невольном порыве поклонился в ответ.

– Благодарю вас, учитель.

Они молча шли по длинным подземным коридорам. Выход вывел их в покрытый свежим снегом двор. Джузеппе закрыл за ними простую деревянную дверь, взмахнул рукой и дверь, подёрнувшись дымкой, стала неотличима от стены. Ан прошёл в центр двора и поднял голову, разглядывая в колодце башен тёмное ночное небо. Снежинки падали на его лицо и приятно кололи разгорячённые щёки.

– Терпение вознаградилось старицей? – усмехнулся учитель, встав рядом и также подняв глаза к небу.

– Стократно, – ответил ученик и резко повернулся к Джузеппе. – Вы знали?

Тот хитро усмехнулся:

– Конечно, знал. Все старейшины проходят этим путём.

– И кто-нибудь отказался?

– Нет. Против природы не попрёшь. Знания и сила – это то, от чего такие, как мы не можем отвернуться, – внезапно учитель нахмурился, явно что-то вспомнив. – Ты сделал свой выбор. Теперь повернуть назад не получится, даже если захочешь.

– Я не хочу, – твёрдо ответил Хуртулей и, помедлив, уточнил: – Значит, Маара тоже была… богиней? Она… я не очень понял, что произошло.

– Есть легенда. До сего дня я не говорил тебе о ней. Змей настолько потерял рассудок, что сума сошла даже земля, – Джузеппе притопнул ногой. – Она разверзлась, и из Хаоса в наш мир пришли тени. Теперь лишь на изломе зимы они могут выйти из Хаоса и то, только когда сон Спящего становиться глубже, чем надо. Потому так важно провести ритуал.

– Но легенда… Птица, Змей и Медведь правили Старыми землями. Птица и Змей начали войну. Птицу заперли в горе и Медведя обратили в настоящего медведя. Маара, дочь князя, добровольно взошла на Алтарь и тем самым запечатала Змея в колодце. То же сделала и её дочь. Разве не так?

– Мой юный ученик, запомни: легенды лгут. Их придумали, чтобы люди крепче спали по ночам.

– Тогда почему не может лгать легенда про Хаос?

Учитель открыл рот и замер. Он положил руку на плечо Хуртулея.

– Никто не знает, что в действительности произошло. Одно ясно – стоит Змею проснуться, как мир ждёт лишь пепел.

Ан опустил голову. Вопросы в его голове наскакивали друг на друга.

– Значит, Маара тоже богиня? Тогда эти жертвы не её дочери?

– Отчего же? Разве бог не может выпустить в мир своего ребёнка? Как Эрия Кальдерон потомок Маары, так и мы с тобой своего рода потомки Птицы, что даровала нам великий дар.

– А кого породил Медведь?

– Зверолюдей. Тех, кто обращается в медведей.

Хуртулей в который раз за этот долгий день удивился:

– Так это правда? Князья Топчие могут оборачиваться зверями?

– Медведем, мой ученик, – подмигнул ему Джузеппе. – Да и не только Топчие. И не просто так.

– Тогда кого породил Змей?

Учитель нахмурился и тихо ответил:

– Будем надеяться, что никого, – Ан поёжился, то ли от его голоса, то ли от зимнего ветра. – Змей несёт лишь безумие и Хаос. Как думаешь, что может породить такой бог?

На Мерной башне прозвенел колокол, отмеряя предрассветный час. Над обителью ордена небо едва порозовело.

– Что же, Антонио Хуртулей, добро пожаловать в новый год. Пусть сила будет оберегать наши стремления.

Ан прикрыл глаза, вспоминая лицо Маары. Она сказала, что можно остановить жертвы. Это значит, что у него свой путь, отличный от тех, кто был до него.