Алтарь для Спящего бога

Глава 7. Лорд Вивьен

Тучи нависли над Лареком – тяжёлые, глухие, по-зимнему хмурые. Они несли на крыльях своих снег и ледяной ветер. Дорога виляла между запорошёнными снегом полями и холмами опустевшего предместья, которое когда-то звалось Простором. Покрытые снежными шапками, деревья такого далёкого леса ласкали взгляд Оскольда. Всё своё детство и отрочество он провёл близ Зимнего придела среди непроходимых лесов, пока не сбежал с отрядом наёмников. Дорога привела его на Свободные острова. Если быть верным истории, привёл его туда шторм, разметавший корабль и команду о прибрежные рифы. Именно там, на солёном берегу Лазурного моря он повстречал друга, верного товарища и брата. И с той поры, куда бы путь их ни лежал, Оскольд следовал за ним – ибо не знал в этом мире человека достойнее.

Сила Альгара и пугала, и тревожила, но Оскольд знал побратима и верил: беда, что стряслась в Брейсвике, была не им замыслена.

Дорога до Раата показалась Оскольду бесконечной, полной бессонных ночей, мокрых пелёнок и поисков козьего молока. Стоило же пока не названному младенчику попасть в заботливые руки Аники и Глафиры, как крикливый поросёнок затих и стал радовать всех окружающих беззубой улыбкой.

Отдохнув в доме названой сестры, хотя скорее матери – Аника всегда относилась к Оскольду с особой материнской небрежностью, – он отправился в Ларек. По дороге посетил пару домов приятия, покутил в меру, развеялся и был готов вновь занять своё место подле брата, дабы всякие злоумышленники не лишили славное королевство столь выдающегося воина. И раз Альгар решил осесть в Лареке, то самому Оскольду предстояло сделать то же самое. Когда на крепостной стене Брейсвика он держал на руках кричащего и неприятно пахнущего испорченными пелёнками малька, то в его голову впервые пришла очень непривычная и безумная идея ― жениться. После мятежа в округе осталось множество вдовушек, коих не испугает приблудный воин, а близость его к герцогу, наоборот ― лишь будет преимуществом. Ему было что-то около тридцати, хорошо собой, силён, остроумен. Знал, как завладеть не только сердцем, но и бабьим телом, Оскольд знал. Оставалось лишь найти кого по душе. Именно этим он и собирался заняться в ближайшее время. Глядишь, к весне обзаведётся уютной пухленькой вдовушкой. Правда, пухленьких сейчас маловато, но ничего ― откормит. Желательно, чтобы у неё уже были дети: один или два. Хоть он и бывал на родине давно, а всё же оставался верен заветам отца: «Если какая баба уже имеет дитё, пусть и не в законном браке рождённое, стало быть, здорова. Может и гулящая, так на то у мужика глаза есть, да розги, а если вдовая, то и место своё знает». Оскольд залихватски свистнул и пустил конька в галоп.

Городские улицы встретили его непривычным шумом, суетливостью спешащих по своим делам людей и… жизнью. Оскольд невольно почувствовал удовлетворение увиденным ― как ни крути, а он тоже приложил усилия к положительному исходу их предприятия. Именно такой ― довольный и воодушевлённый ― он въехал в замок. Оставив коня на попечение встрёпанного мальчишки, он поинтересовался, где герцог, и, узнав, что тот уже как пару часов «ужасненько занят». Стало быть, можно прогуляться до бани и хорошенько попариться. Пока топилась печь и отмокали веники, Оскольд отправился на задний двор, дабы присмотреться к кому с кухни. На стол герцогу подавали не изыски какие ― не время для того – но всяко вкусно. Значит, баба какая хорошо готовила, что, в свою очередь, и сам Оскольд не останется голодным. А то, что кухарка, да неблагородного рода, ему всё равно. Сам за печкой родился.

Двор был пуст, лишь из курятника доносилось нервное кудахтанье. На заборе сидел здоровенный чёрный кот. Оскольд почесал того за ухом.

– Ну что, шерстяное пузико, пойдём смотрины проведём. А?

Кот прикрыл зелёные глаза, соскочил со своего насеста в снег, деловито отряхнулся и пошёл по протоптанной тропинке в сторону хозяйственных построек. Остановился, обернулся на Оскольда и призывно мяукнул.

– Эт ты брат, за собой меня зовёшь, что ли?

Кот ещё раз мявкнул ― уже громче, и медленно потрусил по тропе.

– Засмеют, коли кому расскажу ― кот меня ведёт. Может, ты, усатый, суженую мою нашёл?

Не теряя из вида чёрный пушистый хвост, Оскольд пошёл следом. Вскоре он услышал женские всхлипы. Кот огляделся на мужчину, фыркнул, перепрыгнул сугроб, да и был таков. Почесав заросшею щёку, Оскольд фыркнул, подражая коту, затянул пояс на полушубке, сбил набок шапку, приосанился и двинулся вперёд, спасать бабу… от слёз.

Собственно, баба оказалась совсем молоденькой девкой, да и на заплаканном лице с разбитыми губами и синяками сложно было разглядеть красоту. Девчонке на вскидку было годков четырнадцать. Она сидела на брёвнышке, кутаясь в шерстяной плат, из-под которого виднелись домашние платье и туфельки, и предавалась какой-то своей печали. Впрочем, судя по синякам, причина была понятна.

– Эт ты, красна девица, чего же слёзы льёшь? Обидел кто? Так укажи на обидчика, я вмиг ему ась-ась дам!

Девица подавилась очередным всхлипом и в ужасе уставилась на Оскольда. А тот, завладев её вниманием, опустился на одно колено, как в балладах, да заключил холодные тонкие пальцы в свои руки.

– Скажи, красава, кто? Я его вмиг в бараний рог скручу.

Незнакомка всхлипнула, вытерла тыльной стороной ладони щёку и икнула.

– Ни… никто.

– Как жешь никто? Глаза мои пока при мне. Вот как тебя расписали.

А та вновь в слёзы. Оскольд скинул с себя полушубок, да обмотал им девичьи ножки, а там сел рядышком и приобнял. Девка взревела пуще прежнего, уткнувшись ему в плечо.

– Ну-ну, красава. Слёзы то, что ― вода солёная! От них проку только, если похлёбку посолить.

– Я не красивая, ― провыла девица.

– Как так? Али я ослеп, скажешь?

– Он… он…

Оскольд огляделся, прикинул в уме, поднялся да подхватил на руки девку. Та затихла, смотря на него огромными, серо-голубыми глазами.

– Давай-ка я тебя в тепло отнесу. Глядишь, ещё простуду подхватишь.

– Нет! Он меня опять накажет.

– Ну так я тебя в обиду не дам.

Спустя время, укутанная в три полотенца с головы до ног девка, сидела в предбаннике, старательно отводила глаза от сидящего у окна мужчины и цедила горячий липовый чай. Оскольд, пристроив на узеньком подоконнике мутноватое зеркальце, брился.

– То, что ты мне рассказала, красава, очень важно. Понимаешь?

Девка грустно кивнула.

– Твой отец подлость задумал, да такую, от которой вовек не отмоешься, ― Оскольд последний раз скользнул лезвием по подбородку, обтёр полотенцем от пены и повернулся к Даниэлле. ― Вот скажи, ты за герцога хочешь замуж?

– Нет! ― чётко воскликнула девка, помотав головой, отчего холстина, накрученная на восточный манер, свалилась.

У неё оказались длинные, чёрные, как безлунная ночь волосы. Высыхая, они барашками скручивались и спускались до самых колен.

– Вот и ладненько. Так, а сколько тебе годков, красава?

– Пятнадцать… будет.

– Эко ж, ― удивился Оскольд. ― Да тебе больше двенадцати не дашь! Поди, голодом морят. Накось скушай пирожок.

И протянул ей с блюда румяный пирожок. Та схватила его и уже готова была откусить, но грустно опустила ресницы.

– Папочка заругает.

– Папочка заругает, тьфу, ― передразнил её Оскольд. ― Папочка твой ― поганка, какая есть. Ешь давай, а то…

Она подняла испуганные глаза, но плакать не собиралась. И то хорошо. Сложно с этими девками.

– А то силком накормлю. Пряниками и вареньем.

Даниэлла прыснула и принялась жевать пирожок. Отмытая и согретая, девка оказалась чудо как хороша. Откормить, конечно, надобно, да то дело такое ― наживное.

– А скажи-ка, девка, ты ещё девка, али нет?

Та похлопала ресницами.

– Не парень, точно.

– Тьфу ты, имею в виду девство при тебе или растеряла уже?

Даниэлла зарделась, что маков цвет. Опустила очи долу и прошептала:

– При мне.

Не врала.

– Что же нам делать, красава с тобой, ― протянул Оскольд и заел пирожком.

– Не красава я, ― буркнула девка и утёрла нос.

– Чего?

– Не красава я! Этот… герцог сказал, что… что я селёдка. Бледная, ― и вновь заплакала, вцепившись в так и недоеденный пирожок.

Оскольд поднял глаза к низкому потолку баньки, попросил у Приходящего терпения, да пересел на скамью к Даниэлле. Обнял её осторожно.

– Да какая ж ты селёдка, ― тепло сказал он, приподняв её личико за подбородок. ― Вон глаза какие яркие. А волосы? Отполированный гагат. Стан твой так тонок ― одной ладонью обхватить можно. А стоит улыбки губ твоих алых коснуться, как птицы поют и посредь ночи солнце встаёт.

Плакать перестала, осторожно улыбнулась и тут же охнула, прижав руку к ранке на губе.

– Больно?

– Больно, ― кивнула Даниэлла. ― Немножечко.

– Я знаю одно средство, ― лукаво прищурился Оскольд. ― Только это есть большущий секрет. Обещай, что не расскажешь?

– Обещаю, ― и в глазах такая уверенность, что сразу понятно ― сдержит слово.

– Закрой глаза.

Он наклонился и коснулся ранки губами. От её губ пахло пирожком с капустой и липой. Пахло домом. Вот шерстяной учудил ― как знал. Подрасти бы чуток невесте только. Оскольд отстранился, не разжимая рук, и спросил:

– А за меня пойдёшь?

– Что?

– За меня замуж пойдёшь? Может, я не знатен, да и богатством не сказать, чтобы обременён, но рядом с герцогом нашим стою. Ратными подвигами обласкан.

В её глазах на мгновение вспыхнула надежда и тут же погасла.

– Так вы ж не лорд.

– Да что там лордство это, красава? Попрошу, герцог мне его даст не глядя.

– Ну если даст, ― задумалась Даниэлла. ― А ежели папочка рассердится?

– Тьфу ты заладила, папочка, папочка. Ну, красава, давай? Авось и я не дурен собой, да и… ― Оскольд хотел добавить пару тех слов, что обычно говорит куда более опытным бабам, но вовремя остановился. ― Мы герцога спасём, да и тебя от папеньки выручим, чтоб ему вечный радикулит в поясницу.

Даниэлла прыснула и, подумав, кинула.

– Только вот тебе придётся немного подыграть мне, красава. Сможешь?

– Смогу. А что нужно?

.

Возвращение брата обрадовало Альгара. Друг был чист, гладко выбрит и свеж собой.

– Вернулся?

– И уже поработал, братец, ― Оси оскалился не хуже волка.

– Как это?

– Ты же знаешь, я скор на расправу. И у меня есть новости ― я женюсь!

Альгар, которому в этот день выпало немало пустой болтовни, устало опустился в кресло.

– Поздравляю.

– И что, не пытаешься отговорить? Мол, я себе жизнь порчу. Это же ярмо на всю жизнь!

– Это ярмо на всю жизнь, ― бесцветным голосом повторил Альгар. ― Устал я, братец. Не до шуток сейчас.

– Да какие шутки? ― воскликнул Оскольд. ― Женюсь я. Только вот… Скажи, ты ведь можешь из меня лорда сделать? Настоящего, по всем правилам.

– Допустим, могу. Это займёт время…

– Мне нужно сейчас. Вот прямо сейчас и не часом позже.

– Так припекло?

– Скажем, я обесчестил честь леди и хочу поступить как порядочный благородный лорд и жениться на ней, дабы не пришлой несчастной коротать свой век в отверженных и остриженных, а мне её коса ух как по душе пришлась. Да и отец её сильно строг ― забьёт девку насмерть.

Герцог поперхнулся и тут же рассмеялся так, что звякнули кубки на столике.

– Кого это ты так?

– Не скажу, братец. Сие есть тайна великая. Так можешь ли дать мне это самое лордство?

– Найди Кеке, он знает, что делать, ― усмехнулся герцог.

Оскольд ушёл довольный и скалящийся. А на прощание попросил «братца» не теряться, быть удивлённым, а потом приказать выпороть его, Оскольда, зад за разврат. Эта брошенная впопыхах фраза показалась Альгару просто не очень смешной шуткой. Зря.

К полудню, когда зимнее солнце взошло над крышами, по дому прокатился шум. Мистер Фрим вошёл поспешно – лицо у него было бело как снег за окнами, а в глазах застыл страх.

– Господин мой! Там лорды! Они требуют справедливости!

Альгар, у которого за последние несколько часов успела разболеться голова ― и это у него! ― рыкнул на управляющего, схватил меч и быстро спустился.

Внизу стояли почти все члены городского совета. Их возглавлял лорд Эндерс. Рядом с ним опустила взгляд его дочь Даниэла, поникшая и побитая. Остальные лорды хранили гробовое молчание, исподлобья наблюдая за происходящим – кто с тревогой, кто с плохо скрываемым раздражением. За плечом Альгара словно из ниоткуда возник Кеке. Он хмыкнул, похоже, понимая, к чему всё идёт, но ничего не сказал. Сам Альгар, которого уже порядком всё достало, сдвинул брови и громко, перекрывая толпу, прокричал:

– Что за базар, благородные лорды?

Гомон утих. Лорд Эндерс вышел вперёд, подталкивая дочь.

– Я требую справедливости, мой герцог! Сегодня ночью случилось страшное! Моя дочь, пребывая в смятении, ошиблась дверью в темноте. И этим воспользовались! ― лорд толкнул девушку вперёд, и та упала на колени. ― Мы оба знаем, кто это!

Альгар усмехнулся ― оно и верно, им троим известно, кто, когда и как подпихнул девицу ему в спальню. И что девица эта осталась чиста, если, конечно, до того не распахнула свои закрома.

– Говорите прямо, лорд Эндерс, ― попросил герцог, понимая, что будет дальше.

– Это в ваш покой забрела моя дочь, и, вместо того, чтобы прогнать её, вы воспользовались ею!

Даниэла тихо всхлипнула.

– Ничего подобного, лорд Эндерс! Девица была отправлена обратно, дабы не смущать мой покой в столь поздний час, ― на это лорды заулыбались.

Девушка всхлипнула, уже громче.

– Доктор, приглашённый мной на рассвете, подтвердил, что дочь моя более не… девица!

– Пригласите его сюда, пусть он мне это скажет!

– Я отправил его прочь, дабы вы не смогли его испугать. Но вот бумага, ― лорд потряс над головой каким-то документом. ― А позже моя дочь имела разговор со жрецом. Отец мой!

До того стоявший в тени жрец Триединых сделал несколько шагов вперёд. Отец Лукерий оглядел лорда Эндерса, герцога, после подошёл к Даниэле и положил ладонь на неё плечо.

– Боюсь, что девица пребывает в полном душевном расстройстве и не смогла толком ничего объяснить. Если позволите, я бы рекомендовал на пару дней отправить её в обитель при храме, дабы она провела время в молитвах и нашла спокойствие своей душе.

– Не нужно монашек, отец мой! ― Оскольд появился, держа в руках скудный букет ромашек (знамо дело, стянул из храмовой теплицы). Он подошёл к лорду Эндерсу, смерил того взглядом и бухнулся на колени рядом с его дочерью. ― Мой повелитель, сие есть моя вина. Я воспользовался неведеньем благородной и невинной девы. И не раз, ― Даниэла хлюпнула носом особо сильно. ― И после ещё в баньке, да. Тому есть свидетели! Так позволь мне, нерадивому твоему вассалу исполнить долг чести и взять в жёны сию… прекрасную деву или обоих вели… того, на кол… То есть на плаху. ― Даниэла издала какой-то странный звук, уже меньше всего походящий на слёзы. ― То есть накажи.

И выставил перед собой злосчастные ромашки, словно меч.

– Убери цветы, дурак. Выпорю и дело с концом, – сквозь зубы прошипел Альгар.

– Выпори, ― голова Оскольда склонилась ниже. ― И жени. Дай благословение.

А ромашки он сунул Даниэле, которая прижала их к себе, словно драгоценность какую.

– Да как ты посмел? Да я тебя! – возопил лорд Эндерс, хватаясь за меч, но его удержали стоящие рядом лорды.

Отца блудной дочери оттащили в сторону, опасаясь, что тот и вправду возьмётся за меч. Жрец, до того внимательно слушавший «жениха», прищурился и обратился к герцогу:

– Я предлагаю выслушать девицу. Она уж точно знает кто и когда.

Альгар благодарно кивнул ему и приказал:

– Встаньте. Оба!

Оскольд подскочил и протянул Даниэле руку, помогая встать. Та подняла смущённый и явно виноватый взгляд на герцога.

– Говори, но говори правду, ― сказал ей отец Лукерий.

Девушка всхлипнула, сжала несчастные ромашки и начала:

– Это он, ― она кивнула на Оскольда. ― Я ошиблась дверью. Темно было. А он… он…

– Воспользовался, ― подсказал Оскольд, за что получил окрик герцога.

– Да, воспользовался. Он так говорил красиво, что я ошиблась… И подумала, что это вы, ваше сиятельство. А потом…

Даниэла издала нечеловеческий вой и уткнулась в ромашки разрыдавшись. Но Альгар был готов поклясться, что перед этим она стрельнула глазами в сторону Оскольда, а тот кивнул ей!

– Как видите, благородные господа, это был я! И как человек честный и благородный, готов исполнить свой долг и жениться! Что скажете, папочка? ― «братец» повернулся к лорду Эндерсу. ― Благословите непутёвую дочь и назовите меня «сыном»!

На лорда Эндерса было страшно смотреть ― красный от гнева, с трясущимися руками. Он сжал кулаки и в ярости прокричал:

– Да чтоб я, дочь свою за шелудивого пса? За безродного приблуду? За шута? Да я с тебя своими руками шкуру спущу!

– Ныне я лорд… как там его… А! Лорд Вивьен. Милостью нашего герцога.

Оскольд выхватил из-за пазухи подписанный утром документ и протянул его лорду Эндерсу. Тот выхватил бумагу и с яростью уставился на неё. Прочие лорды смотрели на происходящее, словно на уличное представление. Впрочем, представлением оно и было.

– Позвольте бумажечку обратно, ― улыбнулся Оскольд, забирая документ. Лорд, помедлив, всё же отпустил его. ―Благодарствую. Так что, папочка, дадите благословение?

Последнее слово оказалось за отцом Лукерием, который со свойственной далеко не всем людям проницательностью, подвёл черту под этим утренним безобразием:

– Если позволите, я считаю это самым лучшим исходом дела. И девица свою честь сохранит, и вы, лорд Эндерс тоже.

.

― Шут ты братец, вот кто.

– Как есть, повелитель мой.

Оскольд развалился в кресле, явно довольный показанным представлением. На стуле у стеночки сидела Даниэла, а рядом с ней фарфоровой статуэткой застыла леди Гленна. Она сама изъявила желание присмотреть за невестой новоявленного лорда Вивьена, и Альгару это казалось верным. Тем самым Даниэла до свадьбы должна была жить в доме герцога под присмотром леди Гленны.

– И зачем всё это надобно было? ― Альгар постарался быть суровым.

– А затем, чтобы спасти твою свободу, братец…

Его прервал стук в дверь и, получив разрешение, слуги внесли подносы с едой и напитками, после чего также молча удалились. Оскольд сцапал с блюда пирожок и сунул его наречённой, со словами:

– Держи красава.

Та схватила угощение, бросила настороженный взгляд на леди Гленну, но, дождавшись её молчаливого согласия, откусила. Альгар попросил, уже значительно мягче:

– И всё же расскажи, что случилось?

Оскольд отпил не меньше половины кубка и начала свой рассказ.

– И не жалеешь, братец? ― настороженно спросил Альгар, пристально смотря на друга после рассказа.

Тот подмигнул окончательно смутившейся Даниэле.

– А чего жалеть? Всем нам однажды, как говорится. К тому же этот «папочка». Нет, ладно девку замуж пихнуть ― дело благое. Но бить? И за что? За то, что перед герцогом ноги не раздвинула! Дикари они тут, братец. Все как есть дикари.

Леди Гленна кашлянула и, дождавшись кивка герцога, попросила:

– Если позволите, ваше сиятельство, я отведу леди в её комнату.

– Идите. Если ей что-то понадобиться, скажите Кеке.

Гленна легко качнула головой, подхватила свою подопечную под руку и направилась к выходу.

– Стоять! ― приказ Оскольд, схватил с тарелки хлеб и куриную ногу и, подбежав к Даниэле, сунул снедь ей в руки. ― Накось красава, перекусишь.

Та что-то пролепетала в ответ и вышла, ведомая своей новой наставницей. Оскольд вернулся на место и разлил по кубкам оставшееся вино и спросил:

– А теперь, мой сиятельный брат, расскажи, что же такое приключилось сегодня с тобой?

Альгар, который за последние пару часов уже и забыл про утренний инцидент, поморщился.

– Нашлась Эрия Кальдерон.

– Ого!

– Она пыталась меня убить, ― Альгар залпом опустошил кубок, поморщился.

– Ого…гошеньки, ― протянул Оскольд. ― Как я могу судить, у неё это не получилось?

– Упала в обморок и пребывает в беспамятстве. Лекарь уверен, это скоро пройдёт. Ума не приложу, что с ней теперь делать.

– Жениться, ― рассмеялся Оскольд, за что получил тяжёлый взгляд герцога. ― А что с ней делать? Близкие все уже предстали пред Сессилем, имущество, что осталось, можешь вернуть, если Тервуд не успел его растранжирить. А дальше пусть сама решает. По местным традициям её надо бы замуж пристроить, но если хочешь извиниться, то лучше дай волю.

– Не могу, ― отвёл взгляд Альгар.

– Отчего? Уедет она в одно из западных королевств, подальше от всего этого ужаса (Спасибо скажет!) ― и дело с концом. Забудется всё как страшный сон.

Герцог в очередной раз наградил друга тяжёлым взглядом.

– Не выйдет забыть. Ты, братец мой, видать, не знаешь, что Кальдероны стоят в очереди на престол, пусть и десятые по списку. Отпущу ― так найдутся, кто решит: первых в списке можно и подвинуть. И всё сначала, ― Альгар резко рубанул рукой по воздуху, словно отрубая голову.

– Дела-а-а, ― протянул Оскольд, отпив из кубка вина. ― И то верно ― задачка. Может королю написать? Он человек хоть и горячий, но попусту кровь проливать не любит. Его же родственница ― пусть сам и решает.

Альгар побарабанил пальцами по столу, устремив свой взор в окно. В воздухе парили снежинки, но серость дня пронизывали не по-зимнему яркие лучи солнца. Ещё не скоро холода отступят, согревая землю и даруя этой обугленной земле надежду на возрождение.

– Может, ты и прав, братец, ― протянул герцог. ― А до того отправлю-ка я её к Анике. Пусть поуспокоиться, иначе ещё кого-нибудь вздумает прирезать.

– Не боишься, что она и Анику… того?

Альгар запрокинул голову и рассмеялся.

– Да ты, видать, братец, шутить изволишь? Давай-ка, найди мне гонца быстрого, надо бы нашей леди Кальдерон подходящего охранника приставить.

Оскольд широко улыбнулся и бросился выполнять приказ герцога. Но стоило Альгару расслабиться и закрыть глаза, как пришёл мистер Фрим и сообщил о приезде магов и Ордена Муаров. Альгар резко выпрямился. Он не верил в судьбу, но внутри что-то всё же ёкнуло в предчувствии беды.