Алтарь для Спящего бога

Глава 21. Милосердие

Кома поцеловал Анику в лоб, прошептал ей несколько слов и ушёл, забрав Гленну. Румп сжал плечо Альгара и заглянул в глаза, ища опасность. Удостоверившись, что эта ночь пройдёт тихо, он тоже вышел. Вслед за ним комнату покинули и остальные. Только Эрия осталась на лавке в углу. Она уснула сразу после заката и тихо посапывала, завернувшись в тёплое шерстяное одеяло, да Оскольд постанывал на кровати.

Альгар рассказывал Анике о прошлом. Обо всём том, что не решался рассказать раньше. О своих надеждах, желаниях, о том, как ему её будет не хватать, и о том, как он устал провожать друзей к предкам. О будущем он тоже говорил. О страхе быть запертым, и о Пряхе, что обещала ему долгожданное освобождение. А перед глазами стояла испуганная девочка, что потом выросла в красивую женщину, перед которой склонялись и короли, и султаны. Другие будут приходить и уходить, но только Аника останется навсегда первой и единственной.

– Как же я без тебя, сестрёнка? Кто охолонит меня теперь?

Он целовал холодные пальцы, ласково гладил по голове, звал, но только когда робкий рассвет пробился сквозь сдвинутые ставни, осознал: дальше он пойдёт в одиночестве.

– Ани…

Все эти годы, а прошло их без малого восемь десятков, он не замечал, как склоняется спина его сёстры, как косы покрываются инеем седины, как морщины прокладывают свои глубокие борозды на родном лице.

К чему бессмертие, если его не с кем разделить?

Зашевелился Оскольд, открыл глаза. Пошатываясь, он подошёл к Альгару и опустился рядом на скамью. Лицо брата было красноватым, но огонь не изувечил его. Куда больше досталось телу.

– Эх, братуша, – просипел он.

– Что мне делать Оси?

Брат склонился и поцеловал Анику в лоб, пригладил гладкие волосы.

– Жить, – ответил он. – Как жила она: уверенно, дыша полной грудью. Она не спрашивала: «Что делать?». Она делала.

Завозилась Эрия, высунула взлохмаченную голову из-под одеяла и рассеянно посмотрела на Альгара. Слышала ли она его исповедь? Какая разница.

А Эрия слышала. Не всё. И даже то, что достигло её уха, не понимала. И ей бы радоваться, что месть свершилась. Что человек, причинивший ей страдания – страдает так же. Но не такой ценой.

Сочувствие – вот то чувство, поселившееся внутри. Оно, словно маленький ребёнок, молило её сердце если не о прощении, то хотя бы о понимании.

Плотник, получив лично от герцога несколько монет, сколотил гроб. Трое мужиков с тоской смотрели на кладбище и неуверенно сжимали в руках черенки лопат. Оно и понятно, мёрзлую землю копать тяжко. Их опасения развеял Румп. Маг, казалось, постаревший за эту ночь ещё больше, лишь взмахнул рукой, и земля сама расступилась, открывая чёрную утробу могилы.

Оскольд порывался нести гроб, но его пыл тут же остудили – тот едва стоял на ногах. Потому в последнюю дорогу сестру несли Альгар и Кома.

Плакала Глафира, прижимая к себе Веста. Хлюпала носом Даниэла и рядом с ней утирал рукавом глаза Оскольд. Нахмурил брови Кома, сжимая пальцы на рукояти топора. Обнимала себя леди Гленна. А Эрия… она не могла плакать, но ей действительно было больно. Пусть старушку она знала всего несколько недель. Пусть она была сестрой врага, но в мире, котором они живут, давно всё смешалось. Больше не было правильного и неправильного. Не осталось врагов и друзей.

Только сожаление.

Именно оно плескалось в глазах Альгара. Эрия вспомнила слова Аники: «…ответственность за эту ошибку целиком лежит на Альгаре. И он будет её нести, словно полный до краёв кубок. Но… оттого отопьёт он из этого кубка или понесёт дальше, зависит жизнь и благополучие этой земли. Стоит ему напиться вдоволь, как мир вновь покатится…»

Зачем старуха ей это сказала? Что она знала, и о чём умолчала? Теперь никто не узнает.

Подошёл жрец. Сухо и обыденно проговорил заупокойную. Эрия поморщилась – служитель Триединых даже не старался. Ему бросили несколько монет и отослали прочь.

Гроб опустили в могилу. Альгар подошёл к самому краю. Заговорил и каждое его слово падало, словно камень.

– Мой дом – твой дом. Мой хлеб – твой хлеб, сестра. Придёт время, и мы соберёмся у стола, и будем вкушать вино и мясо, а огонь согреет наши сердца. Придёт день, и мы воспрянем из пучины мрака и холода. Каждый как один, но вместе едины. Жёны наши и мужья, дети наши, все мы здесь были, есть и будем. Вот кровь, свидетель моих слов!

Он выхватил из ножен на поясе кинжал и полоснул себя по руке. Кровь пролилась на землю.

– Те, кто с нами, и те, кто ушли к Предкам, мы помним всех, и каждый в наших сердцах, – прохрипел Оскольд и также рассёк ладонь.

– Будь ты человек или зверь, у огня нашего найдётся тебе место. Мой дом – твой дом, сестра. Приходящий свидетель, – кровь Кома оросила могилу.

– Навеки сестра наша. Как было раньше, так и будет впредь. Единой крови, не в жизни, так в смерти, – Глафира порезала ладонь, даже не поморщившись.

Все умолкли, смотря в чёрный провал в земле.

– И все мы соединимся в Хаосе, и единым потоком возродимся вновь, – дрогнувшим голосом закончил Румп и поднял руки. Тотчас же из глубины могилы поднялся столб пламени. Все отшатнулись. Плавился снег, и, казалось, сама земля обращается пеплом. Но продлилось всё недолго. Румп опустил руки, и вместе с ним унялся огонь, а земля сомкнулась.

– Едины при жизни, станем едины и после смерти, – прошептал маг, словно жених, произносящий клятву на камне в день своей свадьбы.

Они пошли в сторону старостеново дома, только Альгар остался стоять у могилы, опустив голову. Эрия обернулась, пытаясь рассмотреть на бледном лице хоть что-то. Ей впервые стало его жаль. И это чувство пугало.

.

В сарае было тепло. Кудахтали куры, обеспокоенно мычала корова, в дальнем углу недовольно блеяла коза. Для убивца освободили угол.

Она обнимала его голову и прижимала к своему плечу. Его рыжие, спутанные пряди торчали во все стороны. Её, чёрные, блестящие, спадали ему на грудь, словно защищая.

– Ты смог остановиться, – прошептала Айне.

– А он нет, – также тихо ответил Альгар.

– Он не ты. Он не борется с собой всю жизнь.

– Я тоже не боролся с этим большую часть жизни.

Она подняла свои огромные, в полутьме так и вовсе бездонные глаза. Айне не плакала. Она вообще редко это делала.

– Она была моей дочерью.

– А она была моей сестрой.

Альгар всегда ею восхищался. Айне отринула своё предназначение, стать ригхской ведьмой, пройти посвящение и уйти от мирской жизни, преодолела море, смогла прельстить одного из магов ордена Муаров, о которых ходила шутка, что в штанах у них пусто, сумела пережить потерю дочери и вот теперь…

– Ты давно могла освободить его. Почему не стала?

– Мир жаждет равновесия. Жизнь за жизнь. Смерть за смерть. Ты не остановишься, а он не будет молить о прощении, – Айне опустила глаза, не желая, чтобы Альгар видел её слёз. – Иногда я вижу будущее. То одну ниточку, то другую. До вчерашнего дня они все были белыми, безликими, а теперь налились серебром. Они пришли в движение и сплетаются, образуя канву, но смысл её от меня ускользает. Лишь одно я могу тебе сказать…

Она вскинула голову и упрямо посмотрела на Альгара.

– Если я пощажу его?

Медленный кивок и тихая мелодия монеток рассыпалась по сараю.

Ей страшно. Потяни за эту нить и узнаешь всё сам. Негоже человечке перечить Богу.

Альгар усмехнулся: то ли своему внутреннему голосу, то ли самой ведьме.

– Не утруждайся, Айне. Мне не надо знать будущее, чтобы предугадать свою судьбу. Нить в руках А нить Пряхи свидетельство сделанного выбора, не более. А будущее, видимое тобой – просто один из возможных вариантов. Ни ты, ни я, ни даже Пряха не знаем, какой выбор станет тем единственным, что спасёт и вернёт утраченное, – он прикрыл глаза и добавил. – А утраченное не вернуть, как бы все мы не хотели. Прощай Айне, и пусть вы будете счастливы.

Он развернулся и вышел наружу, всё ещё сомневаясь, что поступает верно.

Был ли это тот самый выбор, о котором говорила Пряха? И откуда Айне знает её? Неважно. Альгар поступил так, как считал верным. Он не простит, не забудет, но и мстить не желал. Хватит с них со всех этого проклятого чувства. Именно в тот момент, смотря на Айне и Мартала, Альгар окончательно понял, что чувствует Эрия, глядя на него. От этого во рту стало горько, а на сердце тяжко.

Не забудет и не простит. Всей жизни не хватит, чтобы вычерпать этот колодец отчаянья и боли до дна. Никому из них.

.

Гленна вернулась в дом Агафьи. Всю дорогу Кома выглядел так, словно готов был вот-вот накинуться на любого проходящего мимо. Едва они оказались в отведённой им комнате одни, Гленна собрала всю решимость и самым суровым тоном сказала:

– Мне надо осмотреть твои раны. Вчера их никто не обработал.

Кома внезапно улыбнулся, словно ожидал услышать совсем другие слова. Резко подошёл и крепко обнял.

– Не переживай так, – тихо сказал он, обдав горячим дыханием макушку. – Всё уже зажило, почти следа не осталось. Но мне радостно, что ты так обо мне заботишься.

Он вдруг напрягся, как-то странно хмыкнул и заглянул ей в глаза.

– И совсем не болит? – Гленна едва смогла услышать собственный голос за стуком сердца.

– Совсем, – он продолжал улыбаться. – В последние дни случилось слишком многое. Тебе надо отдохнуть.

– Надо.

Он долго и неотрывно смотрел ей в глаза, то ли ища какой-то ответ, то ли любуясь.

– Останешься? – Тихо спросила Гленна, удивляясь собственной смелости.

Но Кома медленно покачал головой.

– Это был сон. Ведение, что исчезло в непроглядной зимней ночи. Ты сама попросила оставить это там. Так, пусть там оно и останется. Я не тот мужчина, что может дать покой и благость, а иного я тебе не желаю.

Отпустил, развернулся и выскочил прочь из комнаты, словно желал убежать.

– Зимние ночью бывает светлее дня, – прошептала она.

Гленна опустилась на кровать, не зная, куда себя деть. Дрожали руки, кружилась голова, а сердце сжималось от неясной боли. Когда-то такое уже было с ней. Внезапная дурнота, усталость и рассеянность.

И, наверное, она бы погрешила на пережитый ужас, если бы не ещё один надёжный признак. За прошедший месяц к ней кровь так и не пришла.

Гленна выудила из кармана маленькую бутылочку с девичьей травой и пристально на неё уставилась. Глафира знала и потому… помогла?

Нет. В доброту людей Гленна давно уже перестала верить. Она вылила зелье в ночной горшок, а бутылочку спрятала среди своих вещей. Что делать дальше леди не знала… Хотя какая она теперь леди, если уже дважды опозорила себя. Возможно, герцог будет добрее брата, и на этот раз она сможет оставить ребёнка при себе.

Слёзы накатили внезапно. Гленна упала на кровать, уткнулась в подушку, стараясь заглушить сдавленные всхлипы, и оплакивала как свою прошлую, так и будущую жизнь.