Атомное комбо

14 глава

Ранди начал курить. Это ещё не "Вторая Трагедия Всей Моей Жизни", но её преддверие.

Это обнаружилось случайно, я не была к подобному готова, поэтому едва не потеряла сознание от одного лишь его вида с сигаретой в зубах. Он тащился домой, едва переставляя ноги, из последних сил втягивая в себя дым ртом и носом, словно с некоторых пор чистый воздух стал для него ядовит.

Остановившись на крыльце, он сделал последнюю глубокую затяжку и, как будто мог почувствовать мой взгляд, обернулся. Окурок, который уже оставлял ожоги на его губах и пальцах, утонул в луже. Вёдра, которые я тащила от колонки с соседней улицы, выпали у меня из рук. По улице разлетелся дребезг, на который обернулись солдаты, отыскивая взглядом возмутителей спокойствия… и тут же отворачиваясь.

Мокрая по пояс, я стояла там и смотрела на Ранди. Он же задержал дыхание, боясь сделать выдох и, тем самым, расписаться в своём преступлении. Мы играли в гляделки с минуту, пока Ранди не сдался, с наслаждением освобождая лёгкие от дыма.

Сигареты — местная валюта. Сигареты можно было обменять на всё, что угодно, но не всё, что угодно, можно было обменять на сигареты. Их никогда не продавали и не покупали пачками — исключительно поштучно. И вот вопрос: как Ранди до сих пор не помер, если половину своего пайка он отдаёт мне, а вторую половину меняет на эти самые проклятые сигареты?

— Похоже, ты не только носишь на себе врагов, — начала я без должного приветствия. Вот он, стоял передо мной: скорее полумёртвый, чем полуживой, усталый, долгожданный, а всё, что мне хотелось — причинить ему хоть каплю боли. — Ты ещё носишь на себе их запах. Причём это делаешь по своей воле и, видно, с удовольствием! Провонял до костей их гадкими сигаретами!

Ранди опустил глаза, чтобы посмотреть на плавающий в луже окурок.

— Пэм…

— Ты собой доволен? — Вместо крика из горла вылетал сиплый шёпот. Я чувствовала боль от уже затянувшихся сигаретных ожогов на руках. — Что ожидать от тебя завтра? Что ты нацепишь на себя их форму? Хотя тебе же не впервой, да?

— Пэм…

— Видимо, требуя от тебя неукоснительной верности, верности в любой мелочи, я хочу слишком многого!

— А ты просто прикажи.

Я оторопела.

— А? Ты за кого меня принимаешь?

— За кого принимаю? — Ранди неловко ухмыльнулся. — Не думаю, что смогу это объяснить. Не с моим словарным запасом. Ты единственный человек, способный меня понимать. Единственный, кого я понимать способен. Ты научила меня говорить. Дала имя мне и всему, что меня окружает. Первое слово, которое я произнёс, было твоим именем. За кого я тебя принимаю? Не знаю… Если комендант мой хозяин, то кто ты? Я знаю лишь, что прикажи ты мне сдохнуть, и не окажись рядом оружия, верёвки или обрыва, я бы просто разбил себе голову об тротуар. Такой верности тебе недостаточно? И если эти чёртовы сигареты заставили тебя сомневаться во мне… Хватит одного твоего слова.

— Нет. Нет, просто я…

Совершенно растерялась.

Мимо шли люди, поворачивая в нашу сторону головы, одни — с недовольством, другие — с любопытством. Но, всё, что они слышали — надсадный шум, лихорадочную дрожь голоса, одержимые интонации, и никакого смысла. И слава Богу.

— Что мне сделать, Пэм?

Это было за гранью моего понимания: он требовал от ребёнка приказов. Ответов. Указания направления. Того, чего я не знала и не могла знать в силу юного возраста и несмышлености. Я была такой же потерянной, как и он, но Ранди хотя бы был старше и сильнее… Поэтому его слова показались мне результатом переутомления, бредом, даже следствием курения этих проклятых сигарет.

Ранди выглядел сумасшедшим… А для меня не было ничего страшнее, чем потерять его вот таким образом.

— Считаешь меня предателем? Не хочешь больше видеть? Мне умереть? — Он не шутил, к сожалению. — Я не заставлю тебя это делать или на это смотреть. Я всё сделаю сам, просто поверь.

— Ты… что это с тобой? — Мой голос совершенно обессилил от страха. — Я не…. Я бы никогда…

— Тогда чего ты хочешь? Чтобы я завязал? С этим будет труднее, но…

— Нет, просто… Просто объясни, зачем тебе это нужно? Ты гробишь себя в угоду врагам их же сигаретами. К тому же, за них мы могли бы достать кучу еды. — Проклятье, это прозвучало слишком эгоистично. — Но если это, в самом деле, расслабляет… Если это помогает тебе…

— Запах.

— Что?

— Это всё из-за запаха, — ответил Ранди, оттягивая тонкую куртку, измазанную чёрт-те чем. — Когда я прихожу на те поля и дороги… Там повсюду человеческие тела и куски мяса. Земля, вода и кровь… бурая липкая грязь, от которой идёт такой запах… Ты даже не представляешь, какая там стоит вонь. И словно всё, весь мир настроен против тебя: земля заминирована, а воздух отравлен. Нельзя сделать лишнего шага и лишнего вдоха. А когда я возвращаюсь, мне кажется, что я насквозь пропитался этим запахом. Я уже не могу без сигарет… Я разучился дышать. Но если ты скажешь…

— Не скажу, — перебила я его, подбирая вёдра. Если Ранди разучился дышать, то я, судя по ощущениям, ходить. — Забудь. Это неважно. Бросишь, когда победим. Договорились? А сейчас… делай что хочешь, если тебе от этого легче. Прости, я больше не стану тебя осуждать.

И опять этот взгляд! Словно Ранди хотел спрятать одному ему известную, неприглядную правду за молчанием или завуалировать её эвфемизмами.

Когда победим? Ты ведь хотела сказать: "Когда всё это безумие закончится"? Конечно, война не будет длиться вечно.

Или что-то вроде того.

— Мне этого… недостаточно. Не станешь осуждать? Безразличие — это ещё хуже.

— Да что это с тобой? — прошептала я тревожно.

— Либо ты будешь любить меня сильнее всего на свете, либо просто пошли к чёрту, — поставил он условие с самым серьёзным видом, давая повод задуматься: причастно ли тут одно лишь курево? Может солдатики угостили его чем-то покрепче табака? — Я должен быть идеальным для тебя. Мне не нужны поблажки и одолжения.

Чёрт возьми, похоже, он пропустил мимо ушей мою лекцию о нашей обоюдной "неидеальности" ещё в тот раз, в кабинете коменданта. Упрямый гордец, Ранди никогда не пойдёт на компромисс, если дело касается наших отношений. Он уподобил своего контроллера божеству и в связи с этим хотел соответствовать статусу его приближённого.

Это пугало, да… Но при всём при том, не так, как будет пугать в дальнейшем. Потому что тогда, ещё оставалась надежда на лечебные свойства победы. Она должна была исцелить нас, обновить.

— Идеальным или неидеальным — ты главное не будь дураком, — сказала я, боязливо оглядываясь по сторонам. — Плевать, что ты делаешь. Мы с тобой повязаны с самого рождения, и этого не изменить. Понимаешь? Мне всё равно…

— Даже если я…

— Да, даже если ты! Без разницы! — перебила я его. — Ты же устал, верно? Тебе нужно отдохнуть. Иди приляг.

Он неприятно улыбнулся, словно понимая, что я просто хочу от него отделаться.

— Значит, я идеальный для тебя в любом виде?

— Да, так и есть. Конечно.

— Тогда обними меня.

Мой взгляд резко ушёл в сторону.

— А как же… — публика?

— Мне плевать на них.

Вот оно что. Теперь невинные детские объятья-поцелуйчики воспринимались им не как лекарство, а как способ что-то доказать, заклеймить и присвоить.

Развернувшись, я пошла прочь от Ранди обратно к колонке.

— Не в этот раз. Ты пахнешь, как… — Как Кенна Митч. Прикасаться к тебе теперь, всё равно что прикасаться к этой гниде. — Так же пахнет в комнате дознаний. Возможно, когда-нибудь я и полюблю этот запах. Но не сейчас. Не заставляй меня.

Он не стал спорить, лишь бросил мне вслед:

— Я тебе с этим помогу.

Прислонившись к стене особняка, Ранди достал из кармана помятую сигарету.

Почему-то в дальнейшем я буду часто вспоминать этот эпизод. Например, когда Ранди будет систематически оступаться, а я — неустанно твердить, что это не беда, потому что всё изменится в лучшую сторону после победы. Но, как покажет время, это лишь развяжет ему руки. Что поделать, мои методы воспитания (или дрессировки?) не лезли ни в какие ворота.

А ещё произошедшее заставит меня задуматься над тем, как сильно тайнотворцы полагаются на зрение и обоняние. На слух в меньшей степени: слух их неоднократно предавал. А вот запах…

Хотя на месте Ранди кто угодно — не только тайнотворец — предпочёл бы сигаретный дым вони сгнившего мяса. Атомный мог часами не вылезать из остывшей воды, сдирать кожу ногтями, но всё равно, приближая ладони к лицу, чувствовал преследующее его дыхание смерти.

В его понимании воздух навсегда утратил чистоту и прозрачность, поэтому он неистово искал ему замену. Настоящими наркотиками для него стали "мирные" запахи: еды, растёртой между пальцев молодой травы, только что наколотых дров… коричного мыла на чистой коже. На моей.

— Ранди, ты… — мой сдавленный шепот оборвался, когда чужая рука скользнула под рубашку.

Ты делаешь мне больно? Ты меня пугаешь? Ты окончательно свихнулся?

И да, и нет.

Почему-то в этот раз по возвращении Ранди не спешил со мной расставаться. Он не собирался жертвовать отдыху ни минуты тихого блаженства. Сон мог подождать.

Положив голову мне на плечо, Ранди глубоко дышал. Он жадно вбирал в грудь тонкий, сладковатый запах, который шёл от моей кожи.

Интимный, сумасшедший момент… который он решил обострить своими прикосновениями. Не то чтобы это сильно смущало. Мы знали друг друга слишком долго и побывали в обстоятельствах, в которых смущение не просто неуместно — смертельно опасно. Но то было раньше. С тех пор многое изменилось. Наши тела, например. Его отношение к женщинам (ненамеренное влечение), моё отношение к мужчинам (едва сдерживаемый ужас).

Сам же Ранди пах, как Кенна Митч, и обступившая нас непроглядная темнота давала подсознанию лишний повод для беспокойства. Но, похоже, Атомный, как некогда и обещал, всерьёз взялся за моё перевоспитание: табачный запах, который неизменно ассоциировался у меня с самым отвратительным человеком на свете, теперь должен был ассоциироваться с самым любимым.

Ранди старался. А я — не очень.

Вздохнув, он что-то тихо пробормотал.

— Что? — Мой голос звучал почти равнодушно.

Он долго не решался повторить.

— Ты… очень вкусно пахнешь. Мне так хочется…

Не поверишь, но я точно так же думала о мыле буквально час назад. И знаешь что? Я не удержалась и всё-таки попробовала его, так почему бы и тебе не приобщиться?

— Валяй.

Здесь было тесно… какая-то каморка, где держали инвентарь. Мне было холодно и всё ещё не по себе, почти страшно. А потом я почувствовала долгое влажное, горячее прикосновение к шее — от плеча к ямке за ухом.

— Щекотно… — Но на этот раз это не вызывало улыбки. — Ай!

Он что… только что укусил меня?

Где-то совсем рядом зазвучали чужие шаги, и я примолкла. То комендантское мыло… не припомню, чтобы оно вызывало во мне подобный прилив нежности и желание с тщательностью, похожей на одержимость, изучить его со всех сторон.

Кусая кулак, я попыталась отрешиться от происходящего и воскресить в памяти события последних двух часов.

Я готовила ванну для подполковника, да… Нужно было почистить её щёлоком, наносить воды. Грязная и вспотевшая, я потом никак не могла себя заставить оторвать взгляд от этой наполненной ванны. В таком вот раздумье меня и застал комендант.

— На чёрта похожа, — выдохнул он, застыв в дверном проёме. Опять напился так, что можно выжимать.

"Довольно забавно слышать это от Сатаны", — подумала я, обернувшись для поклона.

— Ну ты глянь… И как мне представить тебя нашему завтрашнему гостю? Мой дом, моя мебель, мои слуги, еда, которую я ему предложу… Вот что его будет интересовать. Дела у таких всегда на втором месте, я-то знаю.

Я направилась к выходу, но подполковник перегородил мне дорогу, уперев ногу в дверной косяк.

— Раздевайся.

Да я лучше сдохну.

Если я и догадывалась, чем ему помешала моя одежда, то очень смутно. И всё равно этот приказ напугал меня сильнее вероятности побоев или даже смерти. Я решила: пусть лучше бьёт, пусть убьёт…

— Вот же дура, — пробормотал утомлённо Хизель, накрыв глаза ладонью. — Думаешь, я бы захотел делать что-то подобное с ребёнком, если бы вообще мог хотеть? Ты мне в дочери годишься. Если бы у меня были дети…

Его голос дрогнул. Я заставила его задуматься над чем-то трижды проклятым и за это он меня ненавидел. Около полминуты.

— Вода скоро остынет. Раздевайся и залезай, — сказал он, проходя внутрь ванной комнаты. — Когда мне было двадцать пять…В общем, я служил в пехоте, и мы попали под миномётный огонь. Меня ранило осколком, да так что… ха-ха… шанс — один из ста.

И он сделал говорящий жест, резанув ладонью по воздуху в районе паха.

Всё тут же встало на свои места.

Уже через минуту я лежала в ванне по шею в воде, а комендант сидел на корточках рядом, намыливая руки коричным мылом. Он неоправданно долго мыл мою стриженую голову, взбивая пену, которая стекала мне на плечи. Собирая её руками, такую волшебную, нежную, сладко пахнущую, я разглядывала её, любовалась, а потом стала слизывать её с ладоней.

И снова, как в тот раз с сигарами, она казалась невыразимо вкусной.

И снова, как в тот раз с сигарами, подполковник не пытался меня остановить. Он лишь сгорбился и, спрятав лицо в ладонях, задрожал. До меня донеслось сначала его рваное дыхание, потом — скупые, судорожные всхлипы.

Покачнувшись, он упал на задницу. Хизель больше не смотрел на меня, лишь повторял одно и то же, хрипло, недоуменно и зло.

— К-какого чёрта?! Какого же чёрта? Ну, какого…?

Какого чёрта я оставил дом? Какого чёрта мне здесь понадобилось? Какого чёрта я — взрослый мужик, офицер — веду себя, как ребёнок, а ребёнок, как схоронивший всех своих близких старик? Будь проклята война! Будь она проклята!

— Всё в порядке, — бросил Хизель. Очевидно, он понимал, насколько обескураживающе выглядит. — Просто… мыло в глаза попало.

Конечно, я так и подумала. Нам здесь всем периодически "мыло в глаза попадало".

Согнув ноги в коленях, я начала медленно сползать, пока не легла на дно ванны, окружив себя пряно пахнущей мыльной водой. Чистота и нежность словно спеленали меня. И замерев так, игнорируя нехватку воздуха, холод и приглушённые рыдания, я всё думала и никак не могла понять.

Как так получилось, что мы оказались здесь, в такой ситуации, если этого не хотел ни подполковник, ни я?