Атомное комбо

30 глава

Самый тяжёлый бой — первый, но самый страшный — рукопашный. Даже мне не с чем сравнить чувство, когда ты следишь из окопа за приближением врага и ждёшь суицидальную команду. Победа или смерть. Патронов и гранат нет. Бей прикладом, коли штыком, души руками, рви зубами. Для тайнотворцев это ещё ничего, но простые солдаты сходили от ужаса с ума. Им предстояло выйти под свинцовый дождь, потому что иначе их убьют свои же. Они были убеждены не только в неминуемости собственной смерти, они уже мысленно похоронили весь батальон, не зная, что Гектор Голдфри и Пресвятой, Николь и Загнанный, Джесс и Седой уже не раз выбирались из ситуаций и похуже.

— Ну, с Богом, — театрально провозгласил Эсно, глянув на Пресвятого. Тот разворачивал белоснежное полотнище знамени с изображением мёртвой головы, а в моменты выполнения своих прямых обязанностей он был слишком сосредоточен, чтобы обращать внимание на шутки.

Все смотрели вперёд, а я — на Ранди. Он стоял в первой шеренге, закатывая рукава по локоть. Прошло немало времени, и теперь каждое сражение или перестрелка воспринималась им как работа. Не то чтобы он скучал или ему не хватало мотивации, просто он вспоминал о том, почему мы здесь находимся, только после битвы. Когда у него над ухом свистели пули, вопрос "почему я здесь?" его не тревожил.

Ему просто нужно было напомнить.

— Эй, Атомный. — Я подобралась к нему, кладя руку на плечо. — Ты ведь знаешь, что Джесс Эсно — благородный. Он жил себе в столице и горя не знал, а потом ему в голову взбрело отправиться на войну. Просто так, скуки ради. А теперь он здесь герой. Глянь, как на него смотрят новенькие. Странно, что папенькин сынок здесь так популярен, а мы с тобой находимся в его тени.

Ранди достал из кобуры нож и улыбнулся, уловив мою мысль.

— Так не должно быть, правда? — продолжила я. — Он ведь ни черта не знает о том, кто эти люди, стоящие перед ним, и на что они способны. Ни один из "чёрных" лично ему ничего не сделал. Он не жил с ними бок о бок два года. Но почему-то именно его считают здесь примером для подражания, а не нас с тобой.

— Прости, я плохо справляюсь.

— Ты справляешь лучше любого из нас. Как солдат ты превосходишь здесь каждого, но, Ранди, ты не обычный солдат. Ты пришёл сюда отомстить за нас, и посмотри. Видишь, сколько их пришло? Всё — для тебя. — Я обвила его руками. — Сегодня мы не проиграем. Мы не умрём сегодня, правда?

— Нет, — пообещал Ранди, но, разумеется, наша неуместная нежность со стороны выглядела как прощание и вызывала у новобранцев панику. — Никто тебя и пальцем не тронет. Никогда больше. Ни один из них.

Казалось, стоит ему сказать это, и моя безопасность становилась незыблемой. Во веки веков. Ха…

— Я буду смотреть на тебя, — пообещала я, разжимая объятья, снимая "поводок". — Покажи мне…

…как сильно ты меня любишь.

Тот день мог стать последним для нас. В тот день я убила вражеского санитара. Я запомнила его лицо, на которое, как маска, был надет серокожий страх. На руке, в которой мужчина держал нож, белел шеврон с красным крестом. Эта рука привыкла лечить, а не убивать.

Мы ползли, пригибаясь к земле, и не замечали друг друга до тех пор, пока не столкнулись нос к носу.

Он замахнулся ножом, который использовал для вскрытия упаковок, но, разглядев перед собой ребёнка, замешкался. Через минуту я стягивала с него сумку с медикаментами, держа свой нож в зубах. Кровь и грязь попали на язык, во рту сделалось солёно.

Вокруг творилось невообразимое. Солдаты закалывали друг друга, ломали хребты и челюсти, метили в глаза, в шею, в пах, ревели, бросались вперёд, валили на землю, оказывались сверху, добивали. Молодая стая. Такими их никогда не увидят их женщины — матери и жёны, к которым они мечтают вернуться. Миротворцы, которые привыкли улаживать все проблемы оружием. Сыновья, мужья, отцы, которым стал роднее язык насилия. Убийцы, которые мечтают гармонично вписаться в мирную жизнь.

Так же, как и я.

Я перекладывала из чужой сумки в свою всё подряд: шприцы, жгуты, индивидуальные пакеты, спиртовые салфетки, таблетки и инъекции. Письмо… мне попалось в руки запечатанное, написанное перед самым боем, неотправленное письмо. Надо было его выкинуть, но я забрала и конверт. Клочок бумаги в сумке, гиря на душе.

Трофейные медикаменты лучше, но дело даже не в качестве. В тот раз нам не из чего было выбирать. Ни одного стерильного бинта или шприца. Добровольно он бы сумку не отдал. У меня не было выбора. Кто мне дороже — он или наши солдаты?

Казалось бы, ответ очевиден, и всё-таки…

Это был самый долгий бой на моей памяти. Санитары же всегда сражаются дольше солдат. Мы ещё долго ходили по полю, выискивая раненых. Остановил кровотечение, очистил рану, дезинфицировал, перевязал, обезболил, отнёс к окопам. Остановил кровотечение, очистил рану, дезинфицировал, перевязал, обезболил… Кто-то звал Джека, но Джек не откликался. Кто-то, словно взбивая масло в ступе, колошматил противника прикладом по разбитой голове.

Я заметила двух заблудившихся бабочек — две вальсирующие фиалки над засеянным трупами полем. Их танец заставил меня задуматься над тем, насколько природа безразлична ко всему, что с нами происходит. Здесь лежат сотни убитых, завтра умрёт столько же, но это не остановит время, не отменит весну. В масштабах вселенной ничего не случилось.

Эта мысль выбила меня из равновесия. Я даже подумала, что происходящее может быть неправильным. Что меня здесь не должно быть…

Но Ранди, как если бы мог чувствовать мои сомнения, помог мне освежить некоторые воспоминания. Он, как и я ему перед атакой, напомнил мне о причине, по которой мы так рвались сюда. Пока только об одной причине, но самой веской.

— Пэм!

Я обернулась на этот крик, чувствуя, как внутри холодеет. Ранен? Умирает?

— Пэм! — Голос Ранди звучал хрипло и отчаянно, вынуждая меня забыть обо всём и ринуться на этот зов.

В ту минуту я перебрала в уме все возможные варианты: его изуродовало, он ослеп, у него пять ножевых ранений в живот… или десять… или…

Вокруг Атомного творился невообразимый ажиотаж. Столько зрителей мог собрать только комбат для показательной экзекуции, поэтому я недоумевала. Что могло заинтересовать измученных солдат настолько, что они толкались, вытягивались и крутили головами, стараясь всеми способами улучшить себе обзор?

Людская толпа, словно вода, расступилась, пропуская меня внутрь, и сомкнулась за моей спиной. Первую минуту я видела лишь заляпанного кровью и грязью Ранди. Мой вид был едва ли лучше, но в отличие от меня Атомный выглядел не по обстоятельствам счастливым. Он с трудом удерживал смех, а значит скулёж, который раздавался совсем рядом, шёл откуда-то снизу, принадлежал не ему.

— Пэм! Пэм, взгляни, — прошептал Ранди, обнимая меня так крепко, что я едва могла дышать. Он был крайне взволнован. — Посмотри, что я нашёл.

Он неохотно отодвинулся, открывая моему взгляду отвратительнейшую из картин. Избитого вражеского солдата, у которого были переломаны обе ноги. Он ползал по земле, хватая землю горстями. Его поросшее недельной щетиной лицо раздулось от побоев. Боль стёрла из его внешности всё человеческое, превращая рот в оскал, пальцы в когти, голос в вой.

— Как тебе мой подарок? — спросил Ранди, непрестанно прикасаясь ко мне, будто хотел прочувствовать мой восторг даже на физическом уровне. — Посмотри на него внимательно и скажи…. Скажи мне, Пэм. Я так хочу услышать. Боже, как долго я ждал…

Его противоестественная радость вводила в замешательство не только обступивших нас солдат, не только Джесса Эсно, для которого любая неадекватность — норма, но даже меня. Он меня пугал. Я не понимала. Я смотрела…

И внезапно отвратительнейшая из картин стала самой прекрасной. Изумительной! Запредельно восхитительной!

Я заметила белёсый шрам на небритом подбородке и узнала во вражеском солдате Кенну Митча.

Что-то происходит со мной. Так остро можно чувствовать только любовь и страх. Это похоже на приступ, на взрыв, внутри становится горячо и шумно: в груди, в голове.

— Да быть этого не может… — Я посмотрела на Ранди. Потом на солдата с перебитыми ногами. — Не верю… нет, такого не бывает.

Требование доказательств оскорбило Атомного, но он всё же наклонился и стал шарить у солдата по карманам, пока не нашёл удостоверение. Он не заглянул в документ, а сразу протянул его мне, убеждённый в собственной правоте. Глаза, сердце не могли подвести его на этот раз, когда это так важно для нас.

Кенна Митч.

Я медленно вернула взгляд на Ранди. Он всё ещё ждал благодарности.

— Это всё? У него должны же быть какие-то письма. Фотографии.

Он нашёл мою жадность очаровательной. Мне уже мало одного Кенны, мне нужна его родня, друзья и, если таковая есть, подружка, хотя ещё несколько минут назад не было и Кенны.

Пытать людей я умела только так: забрать всё силой, показав разницу между нами — моя власть и немощь врага. Просто стоять и смотреть свысока, давая понять, что на его месте — стоит мне захотеть — окажется тот, кто ему дорог. А изощрённые пытки… пытать плоть мог только мужчина. Я не планировала заходить дальше сломанных ног, но Кенна сам подписал себе приговор.

— Почему я? Что вам надо, мрази? — завопил он. — Просто убейте меня уже! Я обычный солдат! Вы ничего не добьётесь, суки! Я ничего не скажу!

Он не узнал нас. Митч до сих пор не понял, почему Ранди счёл его достойным таких усилий: выловить, обезоружить, обездвижить, не дать покончить с собой, держать наших от него на расстоянии. Разве такого внимания достоин "обычный солдат"?

Кенна Митч не видел никакой разницы между мной и той же Николь, чьё лицо я заметила в толпе. Мы были для него незнакомцами. После всего, что он сделал, он не запомнил ни наших лиц, ни лица моей матери, что наводило на мысль. Скольких он изнасиловал? Скольких замучил в комнате дознания? Сколько из-за страха перед ним сами свели счёты с жизнью?

Он не помнил, не сожалел и не собирался умолять о пощаде. И это надо было исправить.

Из того, что Ранди нашёл в его карманах, я взяла лишь сигареты и зажигалку. Кенна всё ещё ползал на животе, впиваясь пальцами-крючьями в землю, словно хотел зарыться в неё, спрятаться.

Я наступила ему на руку, процедив:

— Не трогай её. Ты не смеешь прикасаться ни к чему, что принадлежит мне. Ни к моей земле, ни к моей матери.

— Что мне сделать с ним, Пэм? — спросил Ранди. Его закатанные по локоть рукава обнажали руки, которые убили сегодня многих. Они дрожали, но не от усталости, а от предвкушения. Такая добыча станет отличным завершением сегодняшней жатвы.

— Для начала он должен вспомнить моё имя, — ответила я, и Атомный пинком перевернул Митча на спину. — Не перестарайся. Он умрёт, только когда я скажу.

Ранди пообещал работать с хирургической аккуратностью. Пока он бил его, я сидела рядом, обхватив колени.

— Как меня зовут?

— Да откуда мне… а-а-а!

— Как меня зовут? Это не закончится, пока ты не ответишь.

— Пошла на… сука!

— Как меня зовут? Ты же был палачом в Раче. Лучше нас должен понимать, что не существует человека, который мог бы выдержать всё. Сломать можно любого, дело лишь во времени.

Сломать же Митча было для нас важнее, его убийства. Мы убивали "чёрных" сотнями просто за то, что они направили в нашу сторону оружие.

— Вы… ни черта… от меня не добьётесь… — глотая собственную кровь, пробормотал Митч.

— Переверни его, а то захлебнётся, — попросила я Ранди, после чего протянула руку к Митчу. Тот зажмурился в ожидании очередного удара. — Ничего не напоминает?

Мы смотрели друг на друга, всё ещё не в силах поверить, что это не сон. Что мы поменялись местами. Что теперь он — немощный ребёнок, а я — палач.

— Руки дваждырождённой ты счёл подходящей пепельницей. Помнишь?

— Нет, — солгал он, сплёвывая мне под ноги.

— Конечно, помнишь.

— Первый раз вижу… такую назойливую… страшную блядь… Я бы такую… даже трахать… не стал…

— Тебе и не придётся, — ответила я. — Зато ты на вкус местной солдатни очень даже ничего. Их тут человек триста, озверевших и соскучившихся по плотским утехам. А стоит им узнать, чем ты промышлял в Раче…

Выражение его лица стало таким восхитительно напуганным, что я начала жалеть лишь об отсутствии у меня фотоаппарата. Я бы хотела получить этот снимок, поставить его в рамку и подарить матери. Как здорово было бы любоваться им вместе.

— Ты что, испугался? — улыбнулась я. — Не переживай, из очереди, которая выстроится к тебе, я выберу только самых лучших. Тебе не дадут заскучать. Им, конечно, не впервой проворачивать такие штуки с мужчинами, но чтобы твой поганый член их не смущал, мы его тебе отрежем. Как тебе идея?

Митч забился под Ранди. Тот сидел на его спине, удерживая его голову за короткие волосы.

— Делай с ним, что захочешь, Пэм, — сказал Ранди. — Он теперь твой.

— Эй, мразь. Хочешь знать, что мне сказал Атомный? Он говорит, что ты теперь принадлежишь мне. Кажется, так оно и есть. Помнишь Атомного? Он подрос, не находишь?

Митчу было не до болтовни, его мысли занимало лишь спасение. Его бешеные глаза выискивали любую возможность для самоубийства.

— Скажу тебе по секрету, это мы прикончили коменданта Хизеля. Когда он валялся передо мной точь-в-точь как ты сейчас, я подумала: "как можно было бояться кого-то настолько жалкого?". Он не внушал ничего кроме отвращения, прямо как ты сейчас.

Я следила за тем, как кровь вытекала из уголка его развороченного рта, собираясь на подбородке и капая на серую землю. Кровь командира расстрельной команды, которого в Раче считали неприкосновенным божеством.

— Вилле Таргитай мёртв. Ты умрёшь уже сегодня. Из вашей дружной компании остались лишь Батлер и Саше. Видели бы они тебя сейчас… Их ждёт то же, что и тебя. Может, ты подскажешь нам, где их искать?

— Какой мне… прок? — Он просто тянул время, а не торговался.

— Ты будешь знать, что козлом отпущения сделали не тебя, и каждый участник преступления понёс равное наказание.

— Преступления… — повторил он, и его взгляд изменился, как если бы Митч нашёл то, что искал. — А-а… кажется… я понял.

— Неужели.

— Точно. Когда ты назвала имена этих козлов…Вот в чём дело… — Я качнула головой, приказывая Ранди не двигаться. — Это из-за той шлюхи… Ха-ха! Это была твоя мамочка? О, мы с ней знатно…

Он говорил, говорил, говорил, и никто, кроме меня не понимал его. Для всех — это был просто трёп на незнакомом языке, а для меня — страшнейшее из потрясений. Ранди всматривался в моё застывшее лицо, пытаясь понять, что с таким воодушевлением и смаком рассказывает Митч.

Я задержала дыхание и не сделала ни вдоха до тех пор, пока он не закончил.

— …я, Батлер, Саше и ещё сотни других парней, а всех тебе не убить.

Я выдохнула и набрала воздуха в грудь, закрывая глаза.

— Так что мы с тобой считай родня. Ха-ха. Думала, ты сильнее меня? Ну и кто из нас теперь рыдает, как жалкая сука?

Возможно, он надеялся, что в приступе слепой ярости, мы убьём его быстро и почти безболезненно. Свернём шею, просто чтобы заткнуть. Размозжим голову камнем. Застрелим из его же автомата…

— Так что ты, говоришь, — прошептала я, наклоняясь вперёд, — сделал с ней этими самыми руками?

Ранди не стал дожидаться ответа. Выпрямившись, он упёрся ногой Митчу в спину, там, где плечевая кость соединялась с лопаткой, и начал тянуть его руку вверх, выкручивая. Думаю, никогда раньше Митч не сожалел так о том, что у него не одна, а две руки. Я слышала, как хрустят кости, выходя из суставов, как натягиваются до предела и рвутся жилы.

— Думал, ты сильнее нас? — повторила я его вопрос. — Я совсем рядом. Попробуй дотянуться.

— Просто… убейте… меня…

— Куда делось твоё прекрасное чувство юмора? Тебе уже не до смеха, а? — Я достала его курево. — Сейчас мы с тобой повеселимся, не горюй. Как насчёт того, чтобы затянуться напоследок? Вот держи. — Я вставила ему в рот сигарету, но она тут же упала на землю. — Чёрт возьми, ведёшь себя, как ребёнок, а ведь пару минут назад изображал из себя взрослого мужика.

— Просто… убейте…

— Ты ведь любишь это дело, мне ли не знать. Давай. Покури, ну. Это же последний раз в твоей жизни. — Его дрожащие, измазанные кровью губы сжали сигарету, и я подожгла её кончик. — Глубже. Вот так.

Он заплакал. Теперь уже не от боли и унижения, а от мысли, что всё здесь для него в последний раз. Что он умрёт, а мы с Ранди будем любить друг друга ещё сильнее.

Сигарета дрожала, с неё сыпался пепел на землю.

— Глянь, что ты наделал. Опять намусорил на нашей земле, — проворчала я. — Хочешь, я найду для тебя самую подходящую пепельницу? — Если бы мог, Митч бы рассмеялся. Он думал, что после того, что мы с ним уже сделали, тушение сигареты об его тело равносильно расслабляющему массажу. — Подержи-ка его голову.

Его взгляд забегал, когда Ранди сжал его голову в тисках своих ладоней. Митч сучил своими переломанными ногами, дёргался и вопил, сопротивляясь из последних сил. Он зажмурился как можно крепче, как будто это могло спасти его от очередного увечья.

Ранди сделал всё за меня. Он готов был исполнить любой, самый безумный каприз. Если это касается Митча? Если этого хочу я? Он повернул Кенну на спину, стиснул его голову между коленей и раскрыл его глаза пальцами. Я видела, как мечется зрачок, пытаясь сбежать от тлеющей сигареты.

Два года страха и унижений против получасовой бесхитростной пытки. Удалась ли наша месть? Мне хотелось бы спросить у мамы — лучшего судьи не придумаешь, но рядом был лишь Ранди. Только он мог понять и оценить мои старания. Я опасалась его неодобрения, разочарования. Ему — мужчине, тайнотворцу — моя запредельная жестокость могла показаться постыдной жалостью. Кто знает, что он прочил Митчу, грезя об этом дне на протяжении без малого трёх лет. В любом случае, это не должно было кончиться так скоро.

Но Ранди, несмотря на очевидное возбуждение, вёл себя тихо и осторожно, словно боялся лишним движением разрушить магию момента. Он доверил столь ответственное дело девчонке, как если бы признал, что во всём мире не отыщется истязателя лучше. Хотя может, ему просто нравилось наблюдать это стихийное явление — мою жестокость. На фоне жестокости к Митчу любовь к нему, к Ранди, становилась такой безусловной и необъятной.

Откинув размокшую сигарету, я встала на ноги.

— Перережь ему горло. Самая подходящая смерть для такой скотины.

Атомный взглянул на меня, словно не расслышал.

Я? Правда, можно? Вот прямо сейчас?

Мне тоже во многое не верилось. Происходящее было новым для нас во всех отношениях, начиная от декораций и заканчивая действующими лицами. Мы шли на поводу эмоций, не зная, как лучше, как правильнее.

— Смотри, Пэм. — Ранди подтянул Митча выше и отвёл его голову назад, прижимая его затылок к своему плечу. — Пожалуйста, не отворачивайся. — Атомный достал нож, прижимая остриё к тайному местечку под ухом, к ямке за мочкой, до которого могла дотрагиваться разве что мать или жена. — Не закрывай глаза. — Кончик ножа погрузился в плоть, словно в спелую мякоть, и только тогда Митч стал сопротивляться. — Я сделаю это так медленно, как смогу.

Он прочертил ножом идеально ровную дугу под подбородком от одной ямки до другой. Медленно, как и обещал. Ранди очень внимательно относился к своему оружию, чистил автомат и точил ножи каждый день, даже если не пользовался ими. Поэтому след от бритвенно-острого лезвия проявился не сразу. Кровь выступила сначала бусинами, а потом, стоило Кенне содрогнуться в конвульсии, начала выплёскиваться толчками.

Минус один.

— Гори в аду, — прошептала я, мысленно вычёркивая его имя из чёрного списка.

— Я должен был сделать это ещё тогда, — произнёс Ранди, удерживая голову Митча до тех пор, пока тот не перестал дёргаться. — Как бы я хотел показать тебе это раньше. В той комнате. Пять лет назад.

С мёртвой головой у плеча он рассуждал о собственной слабости. Мне хотелось сказать, что он никогда не был слабым. Просто сейчас он слишком сильный. Сильнее любого из здесь присутствующих… Но стоило нашим взглядам встретится, я забыла о свидетелях. Даже о Кенне Митче. Ещё минуту назад он был самым важным человеком для нас, а теперь он — лишь изломанная немая вещь. Когда Атомный поднялся на ноги, он упал в грязь, похожий на надоевшую куклу.

Как и тогда, после убийства коменданта, Ранди смотрел на меня с восторгом, превращающим его в одержимого. Он иссушил своё сердце ненавистью, ему хотелось закрыть глаза, забыться, погрузиться с головой в любовь. Прямо сейчас. Хотя бы на секунду…

— Пэм, он сдох, — улыбнулся Ранди, вытирая руки об одежду. — Какой же он грязный ублюдок. Запачкал тебя.

Запачкал? Ранди перехватил мою руку, когда я потянулась к лицу.

— Не прикасайся к нему больше. Ни к чему, что принадлежит ему. Не смотри на него, — попросил он, наклоняясь. — Даже не думай о нём.

Да, теперь мы можем себе позволить подобную роскошь, ведь…

— Его больше нет, эта мразь наконец получила по заслугам, — согласилась я. Каждый раз когда я обвивала Ранди руками, я чувствовала себя всемогущей. В моих объятьях его большое непобедимое тело дрожало. — Ха-ха! Он мёртв. Ты сделал это. Погляди, он на самом деле…

Ранди слизал кровь с моей щеки, с подбородка.

— Если бы она только видела, что мы сделали с ним… — прошептала я, закрыв глаза, чувствуя, как его язык скользит по коже. — Она была бы счастлива. Она бы гордилась нами. Тобой. Ты такой…

Избавляя меня от необходимости договаривать, Ранди обхватил мой подбородок и засунул язык мне в рот, давая попробовать на вкус смерть Кенны Митча. Это не продолжалось долго и напоминало скорее борьбу, нежели поцелуй. Я пыталась отстраниться, тогда как Ранди наоборот прижимался теснее, губами, грудью и напряжённым пахом. Убийство, особенно такое желанное, вызвало в нём сильнейшее сексуальное возбуждение. Ни одна женщина, пусть даже самая прекрасная и полностью обнажённая, не добилась бы от него подобной реакции. Война что-то сделала с его зрением: ему милее вид вражеской крови на его руках. Её вкус, её запах, её тепло и цвет.

— Чёрт… — Атомный тяжело дышал, уткнувшись в мою макушку. — Я кончил.

Ого… ну… просто…

— Какого ляда вы тут устроили?! — вернул нас к реальности Голдфри. — Вы, сукины дети, совсем совесть потеряли!

Не думаю, что комбат объявился здесь только сейчас. О происходящем ему должны были доложить ещё полчаса назад, когда шоу только начиналось. Но он закрыл на это глаза, потому что знал: вставать между "псом" и его добычей — самоубийство. К тому же жестокость, с которой мы расправились с врагом, можно было выставить показательной казнью, примером для подражания. На такое время от времени полезно смотреть новобранцам. Но то, что пошло следом, не вписывалось ни в какие ворота, потому что вызывало у солдат зависть и зуд в паху.

За убийство врага Голдфри наказать нас не мог, мы были в своём праве. А вот за непотребное торжество — очень даже. Разложение морального духа, провокация, подрыв боеспособности солдат, даже растление малолетних — майор мог подогнать этот поцелуй между "солдатами" под любую из статей.

— Смотрю вы, выродки, даже не думаете сожалеть, — добавил он, так и не дождавшись приличествующего "здравия желаем! виноваты! так точно!".

Отстранившись от меня, Ранди во всём своём кровавом великолепии повернулся к майору лицом. Уверена, Голдфри за свою жизнь повидал противников и посерьёзнее, научившись справляться с ними если не самостоятельно, то при помощи своего "пса". Но почему-то на этот раз он помедлил, прежде чем огласить приговор.