Атомное комбо

38 глава

Кажется, той ночью я так и не смогла заснуть, поэтому покинула палатку ещё до того, как начало светать. У ручья я устроила стирку, после чего, оглядываясь точно вор, расстегнула штаны и торопливо смысла с бёдер следы своего вчерашнего позора. Если бы я могла стереть так же просто и воспоминания.

Мазнув холодной рукой по лбу, я вышла на берег и взобралась на высокий пень, что стоял у самой кромки воды. Солнце едва наметило рассвет, а значит с тех пор, как Ранди оставил меня, прошло часов пять-шесть. Боже, он вылетел из палатки так стремительно, что я даже не успела крикнуть ему в след "только не забудь помыть руки!". Хотя, несомненно, он сделал это первым делом. А вторым… Почему-то из всех вариантов дальнейшего развития событий на ум приходил только один, и появившаяся не слишком кстати Николь подтвердила мои опасения.

— Проклятье. Встретить тебя с утра пораньше… Что за паскудный знак? — проворчала она, проходя к ручью, чтобы наполнить флягу. — Похоже, удача повернулась ко мне задом, а?

Кто бы мог подумать, что её слова окажутся пророческими? Но в тот раз я даже не задумалась над этим, бросив лишь, что удача не такая неразборчивая шлюха, чтобы подставлять зад кому попало.

— Ну-ну, глядя на твою кислую физиономию, я это понимаю. Хотя — боже мой — какая там удача. Даже твой собственный пёс предпочитает пялить какую-то облезлую потаскуху. — Она прополоскала рот и умылась. — Согласна, выбор не ахти какой. Та прицепившаяся к нашему батальону крошка хотя бы похожа на женщину. Платьице, волосы, где надо, а где надо выбрито. А у тебя всё наоборот, да?

Я промолчала, больше внимания уделяя своим стёртым ногам. Неужели некогда я надевала на них атласные туфельки? Было у меня и платьице. И волосы где надо.

— Не скажу точно, когда и где я видела этих двоих, — продолжала меж тем Николь, следя за моей реакцией. — Пойми меня правильно, я предпочитала смотреть на него, а не на часы или карту.

— Ага.

— Это было то ещё зрелище.

— Могу себе представить.

— И хотя я его не просила, он повторял на бис снова, снова и снова.

— Ясно.

Николь выпрямилась и окинула меня прищуренным взглядом. Видимо, она не заметила бледность моего лица, нахмуренных бровей и то, как я яростно стискивала в единый кулак переплетённые пальцы, раз сказала:

— Не прикидывайся бревном, Палмер.

— Всё это неважно.

— А? — Она не могла бы выглядеть более удивлённой, даже если бы на очередном медосмотре гинеколог заявил ей, что она не только не больна, но ко всему прочему девственница.

— Он стал солдатом, потому что я так захотела. А солдат убивает врагов и насилует их женщин. Мне не интересно, как и в какой последовательности, главное, чтобы не наоборот.

Это было правдой, но Николь скептически выгнула бровь.

— Интересно, как ты будешь утешать себя, когда война закончится? Ведь, судя по тому, как он самозабвенно убивает и насилует, он выполняет вовсе не твои желания, а свои.

Меня тревожил тот же вопрос, но я решила, что ей не обязательно об этом знать.

— Чьи бы желания он не выполнял, они неизменно совпадают с моими.

— Да? Ну может однажды чудесным образом твоё желание совпадёт и с моим?

— Может быть.

— Например, сейчас было бы очень кстати. А то после шоу, которое устроил Атомный, мне в пору трусы выжимать.

— Сейчас никак, знаешь… — Я вскинула голову, уставившись на Николь так, что даже она засмущалась. — Что?

— Что "что"?

— Что ты сказала? Повтори.

— Что Атомный трахал ту приблудную малышку…

— Нет, про трусы. У тебя там мокро, да? Такое бывает и с тобой? Часто?

Её тонкие брови поползли на лоб, глаза округлились, а рот так и остался открытым.

— Боже! — в ужасе воскликнула Николь через минуту. Она пролетела мимо меня, на ходу затыкая флягу крышкой. — Да ты просто больная на всю голову извращенка, Палмер!

Когда тебя называет извращенкой самая распутная женщина на свете, над её словами волей-неволей задумаешься.

Моё удивление показалось ей нелогичным? Вступив на тропу взросление в столь юном возрасте, называя себя медиком, как я могла не знать о том, что такое любрикация? Что это один из тех факторов, который отличает любовь от насилия. Что это — лучший комплиментом для мужчины и призыв к действию.

Я поморщилась, глянув на свою промежность.

Возможно, Ранди расстроился бы сильнее, не приведи его ласки к подобному результату. Он пошёл ва-банк и его риск оправдался: он почувствовал то, что хотел почувствовать. А потом просто он сбежал. А всё потому, что… потому что…

До всеобщего сбора оставалось около часа, и этого времени должно было хватить для поиска ответа. Я могла бы придумать его сама или догнать Николь. Через какое-то время меня отыскал Ранди, и я могла бы спросить у него, если бы в самом деле захотела обсуждать вчерашнее.

— Тебя не было в палатке, — проговорил он, приближаясь ко мне со спины.

— Какое совпадение, — ответила я, не оборачиваясь. — Тебя тоже.

Он обошёл меня и встал напротив, такой весь из себя виновный и требующий суда. Внимания. Я же предпочла заняться своими ботинками, натягивая сначала один, потом второй.

— Я беспокоился.

— Ну, не ты один.

Атомный мог продолжить эту цепочку и сказать: "я поимел очередную одноразовую женщину, а потом выкурил полпачки самых гадких сигарет" и на этом совпадения бы закончились. Но он не сказал, хотя его вид был уже вполне красноречив.

— Оставайся на месте, — бросила я, когда он сделал шаг в мою сторону.

Ранди проигнорировал команду и очередное правило, и мне пришлось поднять голову. Он был по пояс обнажён, держа рубаху в руке. Возможно, он запачкал её и пришёл сюда избавиться от улик. А может, испортил в порыве страсти. Я могла представить, как его сегодняшняя подружка нетерпеливо рванула её, выдёргивая пуговицы…

Пусть даже всё было совсем не так, я не могла позволить ему трогать меня теми же самыми руками, предварительно их не помыв. Подняв ногу, я впечатала подошву своего ботинка ему в живот, заставляя остановиться.

— Это что-то новенькое, — пробормотал Атомный, медленно опуская взгляд вниз. Вид моих ладоней на его коже нравился ему больше?

— Извини, но лимит нежностей на сегодня тобой исчерпан. — Я старалась, чтобы мой голос звучал не ядовито, а безразлично. — Не прикидывайся, будто тебе недостаточно. Судя по тому, как стремительно ты бежал к ней, оставив меня с расстёгнутыми штанами посреди ночи, она более чем искусна.

То, как он на меня посмотрел, говорило о том, что Ранди понял меня не правильно. Я вменяла ему в вину совсем не то, о чём он подумал.

— Если бы ты позволила мне… — Не удар, не взгляд, а неизменно только слова делали его беспомощным. — Я знаю, это неправильно. Ненавижу себя и всё же… Я так хотел, чтобы на её месте была ты.

И это, чёрт возьми, не было сенсацией.

— Я тоже, хотя не совсем в том смысле. Я замёрзла до полусмерти, а тебе было жарко и совсем не думалось о Раче, правда? В пятнадцать лет ты был куда умнее, раз исправно выполнял свою первую и основную обязанность — согревать меня. Почему же сегодня ты решил, что это нужнее другой?

— Если бы я остался…

— То что бы случилось?

На этот вопрос было два ответа, прямо противоположных друг другу: правдивый и правильный.

— Ничего. — Ранди выбрал правильный. — Я никогда… ты же знаешь, я никогда не поступлю так с тобой.

И опять он использует такой тон, словно пытается убедить в сказанном в первую очередь себя.

— Как, Ранди? Как тот же Митч с мамой?

К подобным сравнениям он никогда не мог оставаться равнодушным, но на этот раз его вина была сильнее моей, Атомный признавал это. Именно вина, а не злость толкнули его ко мне в поиске прощения, объятий, но я лишь сильнее вжала ногу в его живот. Едва ли это было непреодолимым препятствием для него. За свою богатую на подобный опыт жизнь Ранди справлялся с противниками и покрупнее, но вряд ли ему раньше приходила в голову мысль идти не напролом, а становиться на колени.

— Я никогда. Не поступлю. Так. С тобой.

Он не упал, а медленно опустился, так что моя нога плавно соскользнула с его живота на пах, и вместо того, чтобы извиниться и торопливо убрать её, я решила, что там ей и место.

— Но ты ведь сам только что сказал, что очень хочется.

Похоже, собраться с мыслями при таком положении вещей было трудно для Ранди. Смотря вниз, на носок моего ботинка, вероятно, рассуждал о том, нравится ему то, что он видит, или совсем наоборот.

— Главное, чтобы не захотелось тебе, — ответил он, но глаз так и не поднял.

— Захотелось, а? — Я надавила сильнее, что заставило его не отстраниться, а податься вперёд и расставить колени шире. — Ты об этом подумал, когда засунул руку мне в штаны? Что мне чего-то до смерти хочется?

Само собой, эта ситуация вкупе с воспоминаниями не создавали необходимой для слёзного раскаяния атмосферы. Чувствовать себя одновременно виноватым и возбуждённым Ранди не привык.

— Я только хотел проверить… — Из его горла вырвался судорожный выдох. — Когда ты сказала, что стала влажной для меня… Мне нужно было почувствовать это. Хотя бы так. — Его ладонь была широкой, пальцы легко сомкнулись на моей щиколотке, но не чтобы отстранить, а прижать сильнее. — Ты такая горячая, такая нежная там, и очень, очень… — Он наклонился, прижимаясь виском к моему колену, — очень сладкая.

Так значит, он не помыл руки? Облизывал пальцы, словно после десерта, которому не было равных? К невоспитанный ребёнок или искусный соблазнитель.

Я склонила голову набок, раздумывая над тем, кто кого наказывает. И наказание ли это?

— С ума сойти, — проворчала я, двинув ногой в подтверждение своих слов. — Ты, в самом деле, тащишься от этого.

Атомный виновато улыбнулся, посмотрев на меня исподлобья, давая понять, что разыгрывает из себя покорного раба лишь потому, что ему самому это нравится. Если это позволит ему быть рядом, смотреть, говорить и чувствовать себя так, как сейчас, он готов стоять на коленях и умолять о прощении.

— Я могу почувствовать твою любовь даже в твоей ненависти. А на твою любовь у меня всегда одна и та же реакция.

— Правда? — Любое незамысловатое движение теперь воспринималось им, как изысканная ласка. — Значит, происходящее нравится тебе?

— Ты даже не представляешь, как сильно.

— А не должно.

— Прости, — прошептал Ранди, прикасаясь губами к моему колену. — Прости меня. — Его руки поползли выше по моей ноге. — Прости.

— Да ты только глянь на себя. — Я упёрла вторую ногу ему в плечо, вынуждая его отстраниться. — Выглядишь так, словно побывал в яростном бою, а не в постели шлюхи. — Я указала на царапины, оставленные женскими ногтями на его плечах и руках. Я знала: если даже глубокие порезы затягиваются за пару дней, эти отметины сойдут с его кожи уже к вечеру. Но почему-то на них было смотреть больнее, чем на кровавые раны. — Так вот какие шрамы тебе по душе. Совсем не отличаются от моих, что скажешь?

Это было почти, но недостаточно. Игры никогда не заводили его так, как реальность. Например, реальная боль, желание которой было куда сильнее постылой жажды женского тела. Он хотел страдания — здесь и сейчас — заслуженного, примитивного, человеческого. Хотя бы единожды почувствовать настоящую боль, недоступную его совершенному телу. Боль-искупление, боль-откровение, боль-наслаждение.

— Любые шрамы красят любого мужчину, так же как любую женщину любые шрамы уродуют. Какая проза, Ранди: тебе достались самые безобидные, а мне — самые отвратительные.

Его это задевало не меньше.

— Да, я заслужил их больше, чем ты. Они все должны быть моими. Дай их мне, Пэм.

— Ха-ха, за кого ты меня принимаешь?

— Когда-то ты говорила, что мы должны быть одинаковыми.

— Мы уже не дети.

— Это неважно. Мы одинаковы в главном: я твой, а ты моя. — Он провёл рукой по своей груди. — Осталось взять нож и добавить несколько штрихов.

Какой услужливый и верный. Натуральный пёс.

— Я сделаю так, что они останутся со мной навсегда. Точь в точь как у тебя. Я запомнил каждый, — заверил Ранди, становясь от собственных слов ещё твёрже и больше в самом низу. — Тебя отметила война без спроса, а меня отметишь ты, потому что я хочу этого.

— Кто сказал, что я сейчас в настроении делать так, как ты хочешь?

Ранди не растерялся.

— Ты ведь хочешь этого не меньше, — проговорил он, склоняя голову к моей ноге, что упиралась в его плечо. — Я виноват. — Он прикоснулся губами к грубой чёрной коже у щиколотки, и в этой пародии на унижение Ранди находил особое извращённое удовольствие. — Прости.

За что он коленопреклоненно и так настойчиво раскаивался? Не за измену, конечно, а за мои шрамы, за свои царапины и за эту бессонную холодную ночь.

— Ну как? Нравится? — Он поднял на меня затуманенный взгляд. — Её обнажённая кожа была куда приятнее для твоих губ, верно?

— Я не нарушил обещание. Я не прикасался к ней так.

— Ты предпочитаешь целовать обувь дваждырождённой, чем женщину, которая отдалась тебе?

— Разве это так странно?

— Пожалуй.

— Всё может измениться в любой момент. Но сейчас виноват именно я. Делай со мной, что хочешь.

— Что хочу? — Воровато оглядевшись, я убрала ногу с его плеча. — Шнурки завяжи.

Не то чтобы моя фантазия была способна лишь на это, просто из всего, что я хотела, только это не совпадало с желаниями провинившегося. Тогда как наказание должно было хоть немного напоминать наказание.

Ранди посмотрел вниз, на прижимающийся к его напряжённому паху ботинок. Похоже, это рутинное незамысловатое занятие в подобной ситуации казалось ему сверхзадачей.

Его руки дрожали.

— Справляться с женским бельём было легче?

— То, что находится под одеждой, перестало интересовать меня.

— Да? И с каких пор?

— Со вчерашних.

— С чего бы?

— Я видел тебя, — ответил он, не поднимая головы. — Ничего лучше я уже не увижу.

— Ты что, смеёшься? Как ты можешь быть уверен в этом, если отказываешься смотреть на них? — пробормотала я, накрывая рот ладонью, пряча дрожащие губы и румянец, заливший щеки.

— Тебя я люблю, а их нет.

Я пошевелилась, руки Ранди дрогнули, и на том месте, где должен был получиться ровный бантик, оказался узел.

— Не смотри на меня так, — произнесла я. — Всё из-за того, что ты постоянно ёрзаешь.

— Всё из-за того, что твоя нога на моём члене.

— Серьёзно? Вот здесь? — Ага, как будто бы он был таким незаметным. — Что? Твои любовницы обращались с ним куда нежнее?

Ранди с шипением втянул воздух в грудь, как от боли, прежде чем уточнить:

— Тебе, в самом деле, интересно?

Мои познания в области плотских утех были более чем скудны, однако я могла представить, с какими именно женскими частями тела "он" встречался.

— Кое-что. Но ты не закончил. Продолжай.

Судя по виду, Ранди было не до исповеди и не до шнурков. Он сходил с ума от желания кончить, хватило бы одного верного прикосновения, нужного движения, и если не я, то он сам мог бы решить эту проблему.

— Что ты хочешь знать? — прохрипел он, заканчивая с первым ботинком и принимаясь за второй.

— Что приятнее: спать с женщинами или убивать мужчин?

— Спать с женщинами.

Я подтянула колено к груди.

— Убивать Митча или спать с женщинами?

— Убивать Митча.

— Целовать меня или убивать Митча?

— Целовать тебя.

Затянув бантик, Атомный нерешительно поднял голову, как если бы его честность могла повлечь новое бестолковое наказание.

— Как хочешь, Ранди, — прошептала я, любуясь аккуратной работой его рук. — Кури, пей, трахай, убивай, но только до конца войны. Когда же победим, ты станешь таким правильным, благородным и воздержанным, что тебе позавидуют даже монахи.