В Раче принуждённо и взволнованно готовились к приезду комиссара. Почти что к празднику, на котором Атомному не было места. Комендант не хотел, чтобы приём омрачила какая-нибудь выходка норовистого щенка, у которого чёрт знает что на уме.
Хотя в большей степени Хизель руководствовался не безопасностью комиссара, а своими собственными интересами: попадись тайнотворец на глаза ревизору и догадайся тот о его природе, меня и Ранди забрали бы из Рачи на нужды науки и армии. А подполковник не спешил расставаться с тем, что уже считал своей собственностью. В его уникальной коллекции трофейного оружия мы занимали первое место.
Поэтому Атомного отправили из города, оставив меня без его поддержки.
А в остальном всё складывалось подозрительно неплохо. Мне выдали одежду понаряднее, да ещё и мальчиковую: я была чистой и защищённой. Саре и Тильде (они были постарше — лет шестнадцать-семнадцать) повезло меньше: им приказали надеть платья и сделать прически из волос, что ещё не выпали. Здесь все знали, как опасно выставлять женскую красоту напоказ, поэтому я смотрела на них с сочувствием. Они ведь были такие юные, женственные, нарядные. Казалось, не найдётся никого прекраснее. А потом я вышла в коридор…
Я несла запечатанную бутылку шампанского вина, достать которую стоило подполковнику больших усилий и денег. Я смотрела на эту бутылку, думая над тем, что она дороже меня… любого человека в Раче. Даже дороже солдата. Хотя солдаты — это, вообще, отдельный случай. Здесь их никто не считал. Патроны считали, а их — нет.
Эти мысли — о том, что с некоторых пор некоторые вещи стали ценнее некоторых людей — захватили меня, и я не заметила, когда обязана была заметить! Отвлечься меня заставил лишь запах — едва уловимый шлейф дорогих духов.
Здесь? В этой дыре?
Я подняла голову как раз в тот момент, когда мимо меня прошла женщина. Мелодичный стук её каблуков заглушал громкий, аляповатый шаг сопровождающего её солдата. То, что в тот момент я не выронила это чёртово шампанское — чудо, не иначе.
Эта женщина… эти волосы… это платье… фигура, осанка, походка, запах… Всё в ней пришло из сна, из детского сна.
Развернувшись, я пошла за ними следом, медленно, неслышно. Позвать? Окликнуть? Об этом даже не могло быть и речи. Лучше так… лучше я сама, чем она обернётся, и я пойму…
Мама?
Но они шли по коридору, не останавливаясь, не мешкая, не говоря ни слова. Не возникло ни малейшей заминки даже перед дверью: женщина впорхнула в комнату, и солдат запер её, оборачиваясь.
— Какого ляда тебе здесь понадобилось? — рявкнул он. — Проваливай!
— Мне… нужно передать ей… от коменданта… — Я сочиняла на ходу, глядя ему через плечо.
— Не вешай мне на уши лапшу! Я только что от коменданта.
Он толкнул меня, отгоняя от двери автоматом. И если бы раньше я защищала голову и живот, теперь — бутылку шампанского.
— Мне только нужно…
— Ага, я понял, что тебе нужно. Вот только не думаю, что комиссара интересует всякий прилипчивый мусор. Я знаю, что ты надумала. Не надейся, тебе отсюда не сбежать. И я прослежу, чтобы ты не крутилась у него под ногами. Лучше вспомни, что если бы не подполковник…
— Я сплю? — спросила я на полном серьёзе.
Солдат обошёлся и без помощи слов. Его ответ был резок и лаконичен. Но всё же я донесла ту треклятую бутылку до столовой в целостности и сохранности.
Стоит ли говорить, что после этой несостоявшейся встречи я меньше всего думала о приезде комиссара? А потом на подъездной дорожке у крыльца, на котором некогда мы с мамой встречали возвращавшихся папу, Свена, Дагера, плавно остановились две машины.
Так случилась Вторая Трагедия Всей Моей Жизни.
Хотя, вру. Всё это, конечно, происходило стремительно, но я помню, что едва увидев его, испытала чрезвычайный восторг.
Все смотрели в окна, обсуждая приехавшего комиссара, каждый его жест. Гадали над тем, что он сейчас сказал Хизелю. А вот сейчас? Как он держится! Какой молодой, нет и тридцати. А я сначала даже не поняла, о чём они толкуют. Для меня это был просто Гарри Дагер, по немыслимому стечению обстоятельств оказавшийся здесь, свалившийся с неба. Я видела только его строгое, решительное лицо. Он был неулыбчив, воинственен и красив.
Восторг! Дагер пришёл за мной. Бросился в самое пекло, так же бездумно и смело, как бросился некогда в ледяную стремнину реки. Он узнал, что сделали с нами, с этим домом и приехал сюда исключительно ради нас. У него не могло быть иной причины стоять здесь!
А потом поле моего зрения начало постепенно расширяться: я увидела, во что он одет, кто его окружает. Я посмотрела на машину, которая доставила его к порогу особняка, и в голове прояснилось.
Восторг сменился чем-то таким, что обычно приводит к сердечным приступам с летальным исходом. Одним своим появлением Дагер добился того, чего не мог добиться Митч на протяжении месяцев — смертельно ранил меня. Отвернувшись от окна, я сползла на пол.
А что если он всё же ради нас?..
Сдохни, Дагер! Просто сделай нам обоим одолжение и сдохни!
Войдёт, увидит, осознает…
Приглашение матери распространялось на тебя-героя, а не на тебя-предателя! Даже не вздумай сюда заходить, паскуда-гнида-мразь-выродок! Это мой дом!
Он просто обманывает их. Притворяется. Разве он мог добровольно пойти на такое? Это жертва. Великая жертва.
Лучше тебе бежать отсюда со всех ног, Дагер. Ты меня спас, да, я помню. Но это не извиняет твоё предательство. Не пойми меня неправильно, но если ты сядешь за этот стол, не поморщившись, я воткну тебе вилку в горло.
Ты же его знаешь. Он на подобную подлость не способен. Это же Самый Верный Друг На Свете. Предав нас, он предал бы и Свена, что само по себе немыслимо, так как нарушает все законы природы.
Пока гость и комендант беседовали в кабинете последнего, мы накрывали на стол в парадной гостиной. Я чудом не разбила ни одной тарелки, ни одного фужера. Всё внутри дрожало, пока я размышляла над тем, что Дагер может чувствовать сейчас. Ничего? Никогда не поверю! Всё, что его сейчас окружает, за исключением людей, должно напоминать ему прошлое, которое он отринул. А что если происходящее ему нравится?
Ранди, Ранди, Ранди, видел бы ты этого гада. Ты убил бы его, я знаю. Ты бы даже не стал спрашивать разрешения. Хотя, знаешь, я бы хотела, чтобы ты спросил. Хотела бы озвучить приговор, чтобы мы вместе стали причастны к его смерти. Ты и я, те, кто знал его или, по крайней мере, так думал.
— …дела могут подождать до завтра, — послышались голоса в коридоре, вынуждая нас ускорится.
Стол, сервированный для четырех персон, сверкал серебром, хрусталём и фарфором, изумительно пах мясом и красным вином. Преклонив головы, Сара и Тильда украдкой смотрели на яства. Солдаты, которые сегодня наблюдали за порядком во время ужина, украдкой смотрели на Сару и Тильду. А я уставилась на двойные двери, ожидая момента "икс".
Давай. Заходи на счёт три, Дагер. Я готова.
Раз, два… Комендант пригласил его войти жестом руки. Его театральное гостеприимство начало выводить меня из себя с новой силой, хотя, казалось бы, эта боль уже давно утихла. Но глядя на то, как Хизель изображает из себя хозяина в нашем доме, я чувствовала, как задыхаюсь.
Ранди, запомни! Подполковник Хизель. Но сначала Гарри Дагер.
— Присаживайтесь, комиссар. Прекрасное место, не находите? Это город и этот дом…
Жирный майор Эмлер, беспробудно пьяный капитан Хейз, Хизель и Дагер расселись за столом, ведя непринуждённую светскую беседу. А на моих глазах рушился мир. Теперь, когда у меня появилась возможность заглянуть в лицо, услышать голос, сомнений не осталось: стопроцентный Гарри Дагер.
Смотреть на него было физически больно. Словно запуская какой-то изощрённый механизм самосохранения, мозг начал генерировать идеи одна абсурднее другой.
А что если его контузило? У него амнезия, да-да.
— Я жил в Раче и помню этот дом, — сказал Дагер. Что ж, похоже, дело не в амнезии. — Это место… оно мне отлично знакомо. Собственно, поэтому для этой поездки выбрали именно меня.
— Серьёзно?! — удивлению коменданта не было предела. — Ну и каким вы находите город?
— Преображённым.
Самое время падать в обморок, ага.
Так вот, как это называется у тебя, Дагер. То, что они сделали с нами, это, по-твоему, "преображение"?
— Поверьте, Рача ещё не знала своих лучших времен! — Комендант подозвал меня жестом, указывая на свой бокал. Мол, займись делом. — Выпьем же за её скорейшее обновление! За победу!
— За победу! — поддержали его майор и капитан.
Это был долгий вечер, в течение которого Дагер успел трижды выпить за победу, за здоровье, за дружбу. Список его грехов рос в геометрической прогрессии. А я… я нарочно крутилась возле него, так, что это было не просто заметно — вызывающе. Я всё делала нарочито медленно: подливала вина ему в бокал, меняла тарелки, ставила новые блюда. Сара и Тильда обеспокоенно косились в мою сторону, а охмелевший подполковник даже счёл нужным сообщить Дагеру:
— Не обращайте на него внимания. Во время авианалётов ему повредило голову.
Но даже после этих слов комиссар не счёл меня достойной взгляда. Он никому не смотрел в лицо, кроме тех, кто сидел за столом, кто был облачён во вражескую форму и говорил на проклятом ирдамском. Дагер никогда бы не поверил, что в этом террариуме ещё мог кто-то уцелеть. Он даже не допускал мысли…
Конечно, уже после года такой жизни, в Раче нельзя было женщину от мужчины отличить, ни по голосу, ни внешне. Все были — сухая обёртка, шелуха. Что говорить про детей. Детей не смогла бы узнать даже родная мать.
Я буравила его взглядом. Я несколько раз "случайно" задела его рукой. Отчаявшись, я выронила приборы. Звон возмутил всех поголовно, но комиссар даже не остановил на мне взгляда, тут же находя новую тему для разговора.
Сдержан, вежлив и осторожен. Гарри стал таким взрослым… Трудно поверить, что некогда это самый человек катал меня на плечах и смущенно краснел при одном взгляде на мою мать.
Хотелось бы мне узнать, помнит ли он об этом? А ещё, что заставило его сменить свою прекрасную тёмно-синюю форму на это чёрное уродство? Хотя едва ли меня тогда волновали именно изменения его имиджа.
Мне просто хотелось, чтобы он посмотрел на меня, узнал и осознал масштабы своего преступления. Мне хотелось увидеть, как он обмирает от ужаса. Как он прокручивает в голове все возможные варианты перенесённых мной мучений. Мне хотелось… хотелось услышать его раскаяние. Он должен был сожалеть! Меня не нужно было спасать. К чёрту это! Я лишь хотела поставить его — самоуверенного, гордого и сильного — на колени своей немощью и уродством. Хотела увидеть его рыдающим и умоляющим о прощении.
— Вы не женаты, комиссар? — ненавязчиво поинтересовался Хизель, гоняя алую каплю по дну фужера.
— Нет, — бросил Дагер. Когда я подошла к нему с бутылкой, он накрыл свой бокал ладонью.
— Пока ещё?
— Не думаю, что вообще когда-нибудь отважусь на подобный шаг.
— Отважусь?! — переспросил подполковник, которому подхихикивал майор Эмлер. — Ха-ха, хорошо сказано для офицера, особо отмеченного нашим правительством!
— Согласитесь, для этого нужна определённая смелость.
Подполковник покривил губы в неискренней улыбке: тема женитьбы и семьи была для него с некоторых пор (если точнее — с двадцати пяти лет) очень щекотливой.
— В таком случае, если вы, конечно, не возражаете, мы с майором приготовили для вас небольшой "подарок".
— Я тронут…
— Сюрприз, так сказать. Он ожидает вас в вашей комнате.
— …и заинтригован.
— Наслаждайтесь нашим гостеприимством, комиссар! — вмешался Эмлер. — А дела отложим на завтра.
— Если вы настаиваете. — Раздражённый моим навязчивым присутствием, Дагер всё же поднял взгляд. Он смотрел на меня в упор секунду, две… прежде чем членораздельно, очень внятно произнести: — Мне уже хватит вина на сегодня.
В моей голове вспыхнула безумная мысль.
А что если он узнал меня? Вдруг он уже давно, ещё с первого взгляда всё понял? И теперь стыдится дружбы с нашей семьёй? С новыми неприкасаемыми. Врагами Ирд-Ама и всего свободного народа. Презирает нас, живых, и тех, кто уже умер? Или он всегда нас ненавидел, но тайком, лицемерно, и просто ждал подходящего случая? Эти глаза… что они видели, когда так смотрели на меня?
— Ты уверен? — переспросила я, слыша, как испуганно всхлипывают Сара и Тильда. У майора Эмлера от удивления открылся рот, а подполковник Хизель прочищал мизинцем ухо, словно списал мой вопрос на "послышалось".
— Не забывайся! — глухо прорычал Дагер, и я покачнулась, скорее удивлённая, чем напуганная. Я привыкла бояться мужчин в чёрной форме, но пока ещё не его, не Дагера.
Приказывает? Этот ублюдок! Паршивый друг! Солдат, поправший присягу! Человек, наплевавший на честь! Угрожает мне! В этом самом доме!
Но то, что я сделала, было просто глупостью, но никак не местью. Я хотела плюнуть ему в лицо, но во рту пересохло. Поэтому, подняв бутылку, я вылила остатки вина на его голову. Я даже успела стряхнуть последние капли, прежде чем меня схватили за шкирку и повалили на пол. Мир стал красным от боли. Это было что-то вроде откровения: меня ещё не били так, что я потеряла способность дышать на целых три минуты.
Бутылка разбилась об пол. Дагер грубо выругался и вскочил, опрокидывая стул. Подполковник Хизель извинялся и уверял его на все лады в моих скудных умственных способностях. Сара и Тильда предлагали комиссару салфетки.
— Прекратите! — рявкнул Дагер, обращаясь к солдату, который размахнулся для нового удара. Закрыв голову и подтянув колени к животу, я хватала ртом воздух и ждала. Моя жизнь теперь зависела от одного его слова. И какую участь он для меня выбрал? — Не здесь же, чёрт возьми!
— У меня напрочь пропал аппетит, — промямлил майор Эмлер. — Плесни-ка мне ещё винишка, крошечка.
— Вынеси этот мусор на улицу, — прикрикнул Хизель, наверняка, в угоду гостю. — Таким неблагодарным животным нечего делать в доме.
Но ведь это мой дом! Мой!
Не припомню такого больше, но в тот раз мне не хватило сил переносить побои молча. Но едва ли мои вопли слышал кто-то помимо солдата, который предусмотрительно оттащил меня подальше от парадной столовой. Я барабанила ногами по полу. Солдат — по мне. В какой-то момент всё моё тело расслабилось, обмякло и перестало реагировать на удары. Тогда солдат схватил меня за шиворот и поволок на улицу. Он исполнил распоряжение коменданта с точностью, оттащив меня на задний двор и швырнув на кучу мусора.
— Значит ты… всё-таки… — беззвучно шептала я, слыша в ответ лишь ругань уходящего солдата. Сомнений больше не осталось: Дагер пришёл не для моего спасения, а совсем даже наоборот. — Ранди… Ранди… убей их… убей их всех… всех до последнего…
Я была уверена, что озвучивала тогда свои последние слова, которые, конечно, не слышал ни Дагер, ни Ранди, никто. Я должна была умереть к тому моменту уже дважды: на реке, при облаве. И тогда, на помойке. Но почему-то не умерла.
Я лишь провалялась на куче отбросов пару часов, а когда очнулась, уже стояла ночь, но кто-то совсем рядом со мной нарушал комендантский час. Звуки голосов, озлобленных и грубых, как лай, достигали моих забитых кровью ушей. Где-то совсем рядом яростно спорили мужчины. Я узнала их почти сразу — Дагер и Хизель. Ирония: совсем недавно они пили на брудершафт.
Скатившись с мусорной кучи, я поползла на шум. Мне почему-то жизненно необходимо было узнать эпилог этого поганого дня. Спор, который офицеры вели на повышенных тонах, не оставлял места сомнениям — это финал их дружбы. Ну, это ведь Гарри Дагер, он со всеми друзьями обходится одинаково, подполковнику не стоило раскатывать губу.
— …это не обсуждается!
— Ещё как обсуждается! Не забывайте, где вы находитесь! В моём городе! В моём доме!
Стиснув зубы, я утюжила животом холодную, липкую землю.
— В отличие от вас, я знаю, кому этот дом принадлежал! Это были великие люди и вы… вы им в подмётки не годитесь, подполковник!
— Ч-что? — От такой наглости у Хизеля обнаружилось заикание. — Т-ты с кем разговариваешь? Да я тебя сейчас же расстреляю за измену…
За измену? Ха-ха. В таком случае подполковник сделает работу военного следователя Сай-Офры — убьёт дезертира, клятвопреступника, шпиона. Что тоже можно расценить как пособничество врагу и, следовательно, измену.
— Если мечтаете попасть под трибунал — вперёд. А если нет, советую просто направить жалобу моему начальству. — Дагер нарочно издевался, потому что знал: он неприкосновенен. Что давало ему — предателю — такое могущество?
— До просьб я опускаться не намерен! — прорычал подполковник так твёрдо и решительно, как будто не пил до этой минуты ни капли. Никогда в жизни. — Но ты злоупотребил моим радушием, и я этого тебе не забуду. Учти, мальчик: если ты ещё раз попадёшься мне на глаза…
Подобравшись к углу дома, я вытянула шею. И тут же мучительно скривилась.
— Не хотите опускаться до просьб, но опускаетесь до пустых угроз. Довольно, подполковник. Вы так дорожите своим положением, этим местом, домом… Но я забыл сказать вам самое главное: вам приказано уйти из Рачи.
Могу представить себе лицо подполковника в этот момент!
— Уйти?! — Это было подобно смерти для него. — Да ты хоть понимаешь… чего мне стоило…
— Это не обсуждается. Через неделю, в лучшем случае — через две, город возьмут в кольцо. Осада неизбежна, и вы её не переживёте.
— Ты меня не знаешь, сопляк!
— И слава за это Богу. Как бы там ни было, вам приказано явиться в штаб.
Если постараться, я подоспею к самой кульминации. Ещё несколько сантиметров…
— Чтобы я отступал?! Не дождёшься!
— Хорошо, я рад это слышать.
Я увидела очертания фигуры гостя, выделенные скупым светом, что лился из дверей дома. Дагер держал что-то на руках, прижимая к груди бережно и в то же время крепко. Словно большого ребёнка. И когда он повернулся спиной к коменданту, я увидела лицо той, из-за кого мимолётная дружба комиссара и коменданта превратилась в заклятую вражду.
— Ты напоминаешь мне моего сына. — В знакомом до боли женском голосе звучала бессмысленная радость. — Свена. Я тебе о нём не рассказывала?
Дагер забирал игрушку вражеских офицеров, новоявленных хозяев Рачи. Они опрометчиво решили похвастаться перед комиссаром своим эксклюзивным приобретением, и вот результат.
Всё внутри меня клокотало: от ярости, боли и… смеха — он рвался из меня, такой неудержимый, неуместный. Мне хотелось громко рассмеяться в эти перекошенные глупые лица!
Вы только на них поглядите!
Комендант, опозоренный на глазах подчинённых, в "своём собственном доме". У него забрали трофей. Его выгоняют из занятого им же города, как шелудивого пса.
Комиссар, до которого слишком поздно дошло, что "подарком", щедро ему предложенным в краткосрочное пользование, была мать его лучшего друга. Прекраснейшая женщина, которую он сам любил, так неловко, втихомолку, по-мальчишески. А теперь она растоптана, унижена и обезображена. И по чьей же, интересно, вине?
Скажи, Дагер, кто в этом виноват? Подполковник Хизель? Майор Эмлер? Батлер, Митч, Саше, Таргитай? Да-да-да. Но они виноваты лишь в том, что взяли то, чего нельзя было даже касаться. А ты, в том, что допустил это. Даже больше — поощрил одним тем, что надел эту паскудную форму. Ведь твой вид говорит лучше слов: тебя устраивает то, что происходит. Да, Дагер? Тебе понравилось её "преображение"?
— У меня была дочь. Я её убила. Мне пришлось, — бормотала она, пока Дагер нёс её к машине, торопясь убраться из Рачи. — А ещё был приёмный сынок. Его убили солдаты. Он был так похож на Джереми. Знаешь, кто такой Джереми? Я тебе расскажу, только тс-с-с, это наш с тобой секрет.
Дагер, куда ты так спешишь? Ты испугался? Но ты ведь ещё не всё увидел! Обернись, Дагер! Ха-ха!
— Я тебе всё-всё расскажу, только не бей, — умалишённо улыбалась женщина, пока Дагер осторожно устраивал её на заднем сиденье машины.
Я ползла. Ползла, впиваясь в землю пальцами, растягивая губы в оскале торжества и боли.
Он спасёт мою маму. Она жива и он заберёт её отсюда. Увезёт далеко-далеко, где она сможет поверить в то, что Рача была просто кошмарным сном. Что этого проклятого города вообще никогда не существовало.
Сбегаешь, Дагер? Но ты ведь ещё не прозрел окончательно! Оглянись! Сюрпри-и-и-з!
Я ползла мимо крыльца, к машинам. Я подняла руку и смотрела через грязные, изуродованные растопыренные пальцы на широкую спину комиссара.
— Ма… ма…
Но Дагер не слышал. Казалось, он забыл про весь мир. Его штормило, он с трудом держался на ногах, опьянённый вином и виной. Когда он захлопнул дверь, женщина приникла к стеклу и, увидев меня, махнула рукой, словно благосклонная королева. В её глазах искрилось лихорадочное предвкушение, паника и ни капли узнавания. А потом рядом с ней сел Дагер и злым, резким движением задёрнул шторку, отгораживая их от всего мира, от Рачи, коменданта и меня.
Это конец. Я понимала, но моя ладонь всё ещё тянулась в их сторону, теперь уже благословляя, а не намереваясь вернуть. Но подполковник Хизель, заметив меня, растолковал этот жест иначе.
Синхронно взревели моторы машин, и комендант, спустившись с крыльца, приблизился ко мне. Его сапог накрыл мою ладонь и вдавил её в землю. Его каблук повторил движение, каким обычно растирается сигаретный окурок.
— Нет уж, ты останешься здесь, — процедил мужчина сквозь зубы. — Вас я ему точно не отдам. Вы — только мои.
Его трясло от злости, на его лице ясно читалась жажда убийства. Если не Дагера, то кого-нибудь другого, неугодного и бесполезного. Поэтому, стоило комиссарскому эскорту отчалить от ворот, Хизель достал из кобуры пистолет и вернулся к крыльцу. Он приказал вывести из дома тех двух солдат, которые присутствовали в парадной столовой во время ужина. Вероятно, гнев коменданта застал их как раз в тот момент, когда они, уже подобрав последние остатки со стола, начали коситься в сторону прислуживающих девушек, подумывая удовлетворить голод иного рода.
— Кто из вас двоих сделал это? — спросил Хизель, всматриваясь в их побледневшие лица. — Кажется, ты…
— Так точно, господин комендант! По вашему приказу…
Его перебил выстрел. Солдат упал, из его головы, как из разбитой банки, стала выплёскиваться чёрная кровь. Боевые потери, такие дела. Война всё спишет.
— Я сказал вывести её из дома, а не избивать до полусмерти! — проревел бешено Хизель, тут же приставляя дуло пистолета к голове второго. — Я предупреждал! Говорил — это мой "контроллер"! Знаешь, почему их так называют? Конечно, потому что они контролируют "псов", никто кроме них на это не способен! А мне нужен — теперь особенно — послушный "пёс"! Как думаешь, он будет мне подчиняться, увидев это? Если она сдохнет, нам придётся и от него избавиться! Меньше всего мне бы хотелось этого, но всё-таки, забегая вперёд: ты сможешь его завалить? Ты достаточно хорош в рукопашной? Кто-нибудь из вас… хоть кто-нибудь…
Он обречённо огляделся по сторонам, наблюдая всё те же мрачные, обветренные лица. Никто не смотрел ему в глаза. И на этот раз молчание не следовало принимать за согласие.
— Мигом за врачом, — бросил Хизель, убирая оружие от чужого напряженного лба. — И скажи, чтобы пошевеливался. — Подойдя ко мне, он наклонился и перевернул меня на спину. Похоже, подполковник увидел нечто, что заставило его крикнуть солдату вдогонку: — Пусть сразу идёт ко мне в комнату.
Может, комендант тоже чувствует себя неважно. Он ведь не собирается, в самом деле…
Хизель поднял меня на руки, и получилось у него это слишком резко: подполковник неверно рассчитал вес. Я была легче полной боевой выкладки раза в два.
— Я и не знал, но дети, правда, такие проницательные, — говорил он, занося меня в дом. — Десятилетний ребёнок раньше меня углядел его двуличную, змеиную суть. Этот ублюдок думает, что я так легко позволю себя поиметь?! Одной шлюхи ему, значит, мало… Он ещё своё получит, Булавка.
С этим не поспоришь, вот только…
— Мне… тринадцать.