Бывший. Ты (не) папа

Глава 15. Досье

Егор.

Тамара Павловна вошла в кабинет через пару минут. Ее лицо было привычной каменной маской, но в глазах читалось любопытство и готовность к услужливости.

— Вы звали, Егор Александрович?

— Садитесь, — я указал на стул напротив, не отрывая взгляда от нее. Мне нужна была правда. Вся. Без прикрас. — Вы занимались оформлением Алисы на работу. Что вам о ней известно? Где она работала? Чем занималась? И я имею в виду не только трудовую книжку.

Тамара Павловна сложила руки на коленях, приняв свой самый деловой вид.

— Конечно, Егор Александрович. Как вам известно, я всегда тщательно проверяю всех кандидатов. Особенно на такую ответственную должность. — Она сделала небольшую паузу, давая понять, что ее действия были исключительно в интересах компании. — Алиса Сергеевна Смирнова. Двадцать пять лет. Не замужем. Окончила факультет иностранных языков нашего университета. По специальности не работала. После того, как она... переехала не в самый благополучный район города, она сменила несколько мест работы: официантка, продавец-консультант, администратор в небольшой стоматологии. Денег, судя по всему, хронически не хватало.

Она говорила правду, сухую и беспристрастную, и каждая фраза была как удар молота по наковальне моего самолюбия. Значит, не сбежала к богатому любовнику. Не жила припеваючи. Страдала.

— И... есть ли у нее какие-то... обязательства? Иждивенцы? — я с трудом выдавил вопрос, боясь услышать ответ.

Тамара Павловна сжала губы в тонкую ниточку.

— Да, Егор Александрович. Именно это и стало для меня главным сомнением в вопросе ее найма. — Ее голос стал ядовито-сладким. — У нее есть дочь. Алена. Четыре года.

Комната поплыла перед глазами. Четыре года. Это значит... Ребенок был зачат тогда. До... того самого... или после? Сердце заколотилось с такой силой, что я боялся, она это услышит. В горле пересохло.

— Отец? — мой голос прозвучал хрипло.

— В документах отец не указан, — Тамара Павловна отчетливо выдохнула, делая многозначительную паузу, чтобы этот факт лег точно в то русло, которое ей было нужно. — Воспитывает ребенка одна. Помогает ей мать, Любовь Ивановна. Живут очень скромно, если не сказать бедно. И, если честно, Егор Александрович, — она понизила голос, будто делясь страшной тайной, — я крайне обеспокоена. Ее появление здесь... это выглядит крайне подозрительно. Слишком уж настойчиво она искала именно эту работу.

Удовлетворенная произведенным эффектом Тамара Павловна сделала небольшую паузу, давая информации улечься в моем сознании. Затем она добавила то, что, по ее мнению, должно было стать последним гвоздем в гроб моих сомнений.

— И, конечно, главный камень преткновения, — ее голос стал почти шепотом, полным ложного сочувствия. — Ипотека. Дольше всего она проработала администратором в той стоматологии, видимо, наивно полагая, что нашла наконец стабильность и сможет потянуть кредит. Оформлен он был как раз перед тем, как ее уволили оттуда. Совсем недавно. Теперь она с матерью и ребенком на руках висит на волоске от полного краха. — Она снова сделала многозначительную паузу. — И теперь она здесь. Считайте сами, Егор Александрович. Совпадение? Создается впечатление, что она отчаянно нуждается в деньгах и... рассчитывает на вашу былую слабость к ней. Я бы не исключала шантажа или попытки втереться в доверие.

Она умолкла, сложив руки и глядя на меня с видом человека, исполнившего свой тяжелый долг.

Я чувствовал, что Тамара Павловна принесла правду, но уложила ее в аккуратную рамку лжи: «Ребенок без отца. Нищета. Отчаяние. И ее появление здесь — не случайность, а расчетливый план.»

Гнев снова закипел во мне, но теперь он был иным. Не на нее. А на себя. На мать. На Тамару Павловну за ее ядовитые намеки. На всю эту паутину, в которую мы все оказались затянуты.

Она пришла сюда не потому, что хочет меня. Она пришла, потому что ей нужны деньги. Чтобы спасти свой дом. Ради дочки.

Эта мысль пронзила меня острее, чем любое обвинение в шантаже.

— Достаточно, — резко оборвал я ее, голос прозвучал незнакомо. — Можете быть свободны.

Она встала, кивнула с ледяным достоинством и вышла.

Я остался один. Информация стучала в висках, как обвинительный акт. Но обвиняла она не Алису. Она обвиняла меня.

Ребенок. Четыре года. Дочь.

И ее имя — Аленка. Ради нее она все это терпит. Ради нее готова сносить мои унижения, злобу моей матери, интриги Тамары Павловны.

Впервые за пять лет гневная уверенность в ее вине дала глубокую трещину, и сквозь нее проглянуло нечто иное. Жалость? Уважение? И дикое, неконтролируемое желание выяснить все.