Бывший. Ты (не) папа

Глава 40. Сердце дрогнуло

Алиса.

Воскресным утром звонок в дверь прозвучал как колокол. Через глазок я увидела ее — Светлану Петровну. Ту самую. Ту, что пять лет назад разлучила меня с Егором, обвинив в несуществующей измене с его же лучшим другом. Ту, что превратила мою жизнь в ад.

Я открыла дверь, не ожидая ничего хорошего.

Та Светлана Петровна, которую я увидела, что стояла сейчас передо мной, была другой. Сломленной. Ее прическа не идеальна, дорогая шуба расстегнута, а глаза были полны слезами. Я не двигалась, надеясь, что она уйдет.

— Алиса, пусти меня. Ради Бога, — ее голос, всегда такой властный, теперь был тихим и жалобным.

Моя мама бросилась к двери, как тигрица, защищающая детеныша.

— Уходите! — сказала она резко, пытаясь закрыть дверь. — Вам здесь не рады.

Но тут из комнаты выглянула Аленка.

Светлана Петровна, увидев ее, просто рухнула на колени.

— Простите! — она содрогалась от рыданий. — Я не знала… не думала, что столько горя вам причиню! Я не знала про девочку!

Я смотрела на нее, и внутри был только лед. Я видела не эту униженную женщину, а ту, прежнюю — с холодными, как сталь, глазами, которая подстроила для Егора «неопровержимые доказательства» моей мнимой измены.

— Ваши слезы меня не трогают, — сказала я, и мой голос прозвучал чуждо и пусто. — Вы отняли у меня пять лет. Вы отняли у Аленки отца. Вы думаете, одно «прости» все исправит?

— Нет! — она подняла искаженное горем лицо. — Но я буду ползать на коленях, я буду молить о прощении до конца своих дней. Я все сделаю, чтобы вы с Егором воссоединились. Чтобы моя внучка… — ее взгляд снова нашел Аленку, — чтобы Аленка узнала свою вторую бабушку.

И тут я увидела его. Егор стоял в конце коридора, бледный, с глазами, полными такой муки, что мое каменное сердце дрогнуло. Он подошел ближе.

— Алиса, — его голос был тихим, но для меня он прозвучал громче любого крика. — Она говорит правду. О своем раскаянии. Но это ничего не меняет. Вся вина — на мне.

Я посмотрела на него, и меня накрыла волна усталости. Бесконечной, всепоглощающей усталости.

— Я знаю, — выдохнула я. — Я знаю, что ты тоже стал ее жертвой. Но знать — не значит простить.

Тем временем Светлана Петровна, не вставая, достала из сумки шкатулку и протянула ее мне.

— Это… все мои сбережения. Для Аленки. Я не требую ничего взамен. Просто… позволь иногда видеть ее.

И тут заговорила мама. Моя мудрая мама.

— Уберите это, Светлана, и встаньте, — сказала она тихо. — Не будем стоять на пороге...

Это было не прощение. Это было перемирие. Ради Аленки, которая с испугом и любопытством смотрела на плачущую женщину на полу.