Егор
Понедельник
Я не мог дождаться утра. Не спал ни секунды, ворочаясь в постели, где еще пахло ее духами. Мне как воздух требовались ответы, понимание. Я чувствовал животную необходимость увидеть Алису, поговорить с ней, и каждая минута ожидания была пыткой.
Едва начало светать, я уже мчался к ее дому. Припарковался вдалеке, в тени деревьев, чтобы не спугнуть. Сидел в машине, не замечая ничего вокруг — ни первых прохожих, ни шума мусоровоза. Весь мой взор был сосредоточен на двери того самого подъезда. Я был готов выскочить при первом же ее появлении.
В минуты этого томительного ожидания в голове снова и снова крутилась мысль, от которой перехватывало дыхание. Мысль, переворачивающая все с ног на голову.
Аленка. Четыре года. Девочка с моими глазами.
Так значит, Алиса уже была беременна тогда? В тот самый день? Или это случилось позже? Я лихорадочно перебирал даты в уме. Все примерно сходилось… Боже.
От этой догадки по телу разливалась странная, мучительная смесь восторга и леденящего ужаса. Восторга — от осознания, что часть меня жила все эти годы. Та самая частичка, о которой мы мечтали с ней. А ужаса — от понимания, что я, своим малодушием, своей слепой верой в ложь матери, лишил себя всего этого. Я бросил ее одну, беременную. Я заставил ее бежать, скрываться, бороться за выживание с ребенком на руках.
Картина, нарисованная Тамарой Павловной, — «ипотека», «нужда», — приобрела теперь новый, чудовищный смысл. Это была не история о расчетливой авантюристке. Это была история о матери-одиночке, борющейся за жизнь своей дочери. Моей дочери?
И вот дверь подъезда распахнулась. Сначала выбежала, подпрыгивая, Аленка, а следом за ней вышла Алиса. Они смеялись о чем-то своем, и на ее лице сияла та самая, незнакомая мне за эти дни, беззаботная улыбка. Сердце екнуло от надежды. Я уже взялся за ручку двери, чтобы выйти к ним.
Но в этот момент из машины, припаркованной прямо у подъезда, вышел… Руслан.
В первую секунду я не узнал его. Он возмужал, стал шире в плечах, выглядел уверенным и стильным. Но это был он.
— Девочки! — окликнул он их.
Алиса и Аленка обернулись. И тогда произошло то, что выбило у меня землю из-под ног. Аленка, широко раскинув ручки, с радостным криком: «Дядя Руслан!» — побежала к нему. Он легко подхватил ее на руки и закружил. Она хохотала, запрокинув голову, а Алиса, подходя к ним, смотрела на них с такой мягкой, светлой улыбкой, от которой у меня сжалось сердце.
Я обмяк на сиденье, как будто из меня вынули стержень. Я смотрел на эту идиллическую картину, не веря своим глазам. Это был словно удар тупым ножом, возвращающий меня на пять лет назад. Тот же Руслан. Та же Алиса. Только теперь между ними была связующая их нить — ребенок.
И тут же, как ядовитая змея, заползла знакомая тень сомнения. А что, если я ошибаюсь? Что, если Аленка не моя? Могла ли она после всего сойтись с Русланом? Та встреча в отеле… а что, если она была не подставой, а началом их отношений? Что, если ребенок… Его?
Эта мысль была настолько мучительной, что я чуть не застонал. Нет. Я не мог в это поверить. Все во мне кричало, что это моя дочь. Ее глаза… Но разве можно быть уверенным? Моя гипотеза, дававшая мне надежду, теперь казалась шаткой, построенной на песке.
Они все вместе сели в машину Руслана и уехали. А я остался сидеть в своей, парализованный, не в силах сдвинуться с места.
Я понимал теперь с пугающей ясностью: поиск правды — не просто желание очистить совесть. Это необходимость. Жизненная необходимость. Потому что пока я не узнаю наверняка, кто отец этого ребенка, я сойду с ума.