Квартира — как поняла Полина, съёмная — оказалась однокомнатной, не особо обжитой, даже пустоватой. Похоже, Марк Александрович мало заботился о том, чтобы придать жилищу хоть какой-нибудь домашний уют. Единственным "живым" местом выглядел письменный стол — он был завален бумагами, книгами, какой-то научной периодикой по филологии и прочей соответствующей атрибутикой. Похоже, Громов и дома очень много работал… Полина знала, что его статьи публикуются в различных изданиях, в том числе и международных — например, в журнале "Universum: филология и искусствоведение", и впервые, немного робея, подумала, что вообще-то пришла в дом не просто к нравящемуся ей мужчине, а к талантливому учёному.
А вот что её по-настоящему смутило — так это наличие в квартире Марка Александровича кровати. Точнее, не само её наличие, а тот факт, что она была в единственном экземпляре.
Полина сконфуженно кашлянула, но, решив сразу же расставить все точки над "i", не преминула указать Громову на эту деталь.
— Вообще-то, у вас всего одна кровать.
Он устало улыбнулся.
— Не волнуйтесь, Полина, и не надо меня бояться. Я не сделаю вам ничего плохого. Вы можете спокойно ложиться спать, а я сейчас уйду на кухню. Мне нужно поработать.
Полина почувствовала, что краснеет. Сколько же неудобств она причиняет ему своим присутствием… С другой стороны, он сам её пригласил. Она не напрашивалась.
— Я вас не боюсь, Марк Александрович, и… не нужно уходить. Останьтесь, пожалуйста, не стоит из-за меня ломать свои планы и привычки. Работайте здесь, за столом, вам же тут удобнее. А я всё равно сейчас не смогу заснуть, честное слово, мне совсем не хочется спать. Или, хотите — я уйду на кухню? Почитаю что-нибудь…
Он покачал головой.
— Ни в коем случае. Вам нужно набраться сил и выспаться.
Громов показал ей ванную комнату, достал из шкафа чистое постельное бельё, полотенце, нашёл даже нераспакованную зубную щётку, что было весьма кстати.
— Может, вам дать что-нибудь… во что переодеться? — нерешительно спросил он, когда она вышла из ванной: приняв душ, Полина снова натянула на себя тёплый свитер и джинсы. — Но у меня, к сожалению, только мужские вещи.
Полина замотала головой почти в испуге.
— Нет-нет, спасибо… обойдусь.
Под свитером у неё была лёгкая футболка, и Полина собиралась спать прямо в ней. Марк Александрович кивнул и деликатно вышел из комнаты, давая ей возможность раздеться и улечься спокойно.
Застелив кровать свежим бельём, которое пахло морозом и цитрусом, Полина юркнула под одеяло и уже там, изворачиваясь, как гусеница, стянула с себя джинсы, колготки и свитер, акуратно устроив их затем на стуле.
Некоторое время она лежала в постели и пыталась убедить себя в том, что хочет спать. Куда там! Сна не было ни в одном глазу. Всё-таки, она перевыполнила свой план за время болезни… Бессознательно Полина прислушивалась к звукам, доносившимся из-за прикрытой двери. В ванной шумела вода, затем в кухне негромко засвистел чайник…
Наконец, она сдалась. Вылезла из-под одеяла, натянула джинсы обратно, свитер надевать не стала, и босиком прошлёпала на кухню.
Громов сидел перед ноутбуком, подперев голову ладонью, рядом остывала чашка с чаем. Взгляд его был устремлён не в монитор, а куда-то в пространство. При виде Полины Марк Александрович очнулся и даже чуть вздрогнул.
— Извините. Я вас напугала… — пискнула она.
— Что случилось? Вы что-то хотели? — быстро спросил он.
— Мне не спится, — она беспомощно пожала плечами. — Можно мне тоже горячего чаю, пожалуйста?
— Да, конечно…
Они пили из разномастных чашек чай с малиновым вареньем, сидя друг напротив друга, и молчали. Полина грела руки о чашку и исподтишка рассматривала его. Как же он был красив сейчас — с влажными после душа волосами, в простой домашней одежде, даже с этой суровой морщинкой, которая упрямо залегла между его бровями. Что же он всё хмурится и хмурится, что его гнетёт?..
"Посмотрите на меня, Марк Александрович, — подумала Полина. — Ну пожалуйста, посмотрите!"
Точно услышав, он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Полина не дрогнула и не отвернулась. И снова что-то неуловимое промельнуло между ними, как тогда, в ресторане… контакт? Есть контакт!
— Послушайте, Полина, — сказал он негромко, бессознательно отодвигая свою чашку и снова машинально придвигая её обратно. Очевидно, нервничал. — Мне немного не по возрасту играть во все эти игры, поэтому скажу прямо… Меня к вам тянет, это правда. Тянет настолько, что мне безумно трудно с этим справляться.
Поскольку она не проронила в ответ ни звука, потрясённая внезапным признанием, Громов продолжал:
— Но, несмотря на это… я не могу. Поймите, я просто не должен… у меня есть кое-какие обязательства.
— Обязательства перед женщиной? — догадалась Полина. — Вы… её любите?
Как же тяжело было это спрашивать, но лучше уж так, чем и дальше тешить себя напрасными надеждами и ждать, что он откликнется на её чувства. Пусть всё будет сказано сейчас, даже самое беспощадное и жестокое — она справится. Она сможет…
Он молчал, и Полина истолковала это молчание, как утвердительное. Интересно, кто же она, эта счастливица? Та, которая безраздельно владеет Марком Александровичем, может целовать и обнимать его, когда вздумается?..
— Да ведь и вы тоже… несвободны, насколько мне известно, — всё так же тихо, наконец, произнёс он.
Полина даже отшатнулась.
— Что? Да с чего вы это взяли?
Его лицо выглядело растерянным.
— Не знаю, мне показалось… ваша подруга Ксения упоминала о каком-то парне, помните? Когда мы были у Астарова.
А ведь точно, припомнила вдруг Полина и чуть не застонала от досады. Чёрт бы побрал эту Ксению, она ведь и тогда умудрилась ляпнуть при Громове о Вадиме! Теперь-то, зная, что никакого Вадима в принципе не существует, Полина пыталась понять, что это было со стороны подруги — желание понаблюдать за реакцией Громова? Неужели она почувствовала что-то ещё тогда? Какую-то нить между ними, ещё не слишком ощутимую, но всё же… Да была ли она — эта нить? Может, она всё себе придумала…
Полина сникла, встала из-за стола и, тоже нервничая, отвернулась к окну, вглядываясь в ночную темень.
— У меня никого нет. Вы её неправильно поняли, — сказала она бесцветным тоном.
Несколько секунд прошло в мучительном, напряжённом молчании. А затем она услышала звук отодвигаемого стула, еле слышный вздох — его вздох, и почувствовала тепло позади себя. Он подошёл и встал за её спиной.
Полина закусила нижнюю губу, борясь с охватившим её волнением и радуясь, что Марк Александрович не может сейчас видеть её лица. Её начала колотить мелкая дрожь. А затем Полина почувствовала, как его ладони осторожно легли ей на плечи и он притянул её к себе — всё так же стоя позади неё.
Полина зажмурилась и снова — как повторение чудесного сна — ощутила лёгкое, но явственное прикосновение к волосам. Поцеловал! На этот раз у неё не осталось никаких сомнений — он поцеловал её, как тогда, на крыльце… всё так же бережно и трепетно.
Она не выдержала, порывисто обернулась, от растерянности неловко ткнувшись носом ему в грудь, как слепой котёнок, а затем приподнялась на цыпочки и нашла его губы своими — буквально впечаталась в его рот. Тут же почувствовала, как окаменели все его мышцы… он словно застыл, но уже через пару секунд, будто спохватившись, с силой прижал её к себе, и Полина оказалась в кольце его рук, сомкнутых на её спине.
Она никогда раньше не думала, что можно умирать от одних лишь поцелуев. То, что творилось с ней в те мгновения, пока он держал её в своих объятиях, невозможно было описать словами. Она чувствовала вкус его губ на своих губах, ощущала их настойчивую и одновременно чуткую деликатность, затем поняла, что его руки переместились с её спины на лицо — целуя Полину, он касался пальцами её лба, щёк, подбородка, словно изучая наощупь, и всё это с такой душераздирающей нежностью, что ей хотелось плакать… Он гладил её по волосам, пропуская их сквозь пальцы, и при этом ни на секунду не отрывался от её податливых, доверчиво раскрытых ему навстречу губ. Она впервые осознавала так отчётливо свою власть над мужчиной — это было заметно по тому, как он реагировал на малейшее её движение, на каждый лёгкий вздох, и это чувство было волнующим и странным, пьянящим, кружащим голову… От переизбытка новых, таких пронзительно-счастливых ощущений она непроизвольно издала короткий сдавленный стон — и этот звук внезапно отрезвил его.
Они оторвались друг от друга, тяжело дыша.
— Мы — не — должны, — выговорил он медленно, практически по слогам. На его лице отразилось непередаваемое мучение. — Я не имел права, Полина. Простите.
— Это вы меня простите, Марк Александрович, — пролепетала она, пытаясь восстановить дыхание. — Я знала, что нельзя вас целовать. Но… я просто не могла не поцеловать… — добавила она еле слышно.
— Раньше я тоже точно знал, что делать можно, а чего нельзя, — выговорил он почти со злостью — не на Полину, конечно, а на самого себя. — У меня в жизни всё и всегда было чётко, по плану. Я никогда не отступал от своих принципов. Но с вами с самого начала все эти установки летят к чертям собачьим… Когда я вас вижу, то просто дурею. Я себя ненавижу за это… и в то же время никак не могу на это повлиять. Хотя я пытался, правда…
Ей хотелось заплакать. Губы всё ещё горели от его поцелуев, но Полина уже понимала, что подобного больше не повторится. Он просто не допустит этого…
А Громов, приняв какое-то решение, внезапно заявил:
— Вы не тревожьтесь ни о чём, Полина. Я сейчас уеду. На всю ночь уеду, так будет лучше для нас обоих.
— Нет, пожалуйста, — слабо запротестовала она, но он жестом остановил её, давая понять, что это дело решённое.
— Я во всём виноват, мне вообще не стоило… впрочем, ни о чём не думайте, просто ложитесь спать. Завтра утром я вернусь.
Полина даже не успела толком осмыслить происходящее. Громов собрался в считанные минуты и буквально выскочил за дверь, спасаясь бегством, оставив её совершенно одну в своей пустой квартире.
Илона
Она была неглупой женщиной и прекрасно понимала, что с каждым днём они увязают в этом болоте всё глубже.
Вернее, увязла-то она одна, но тянула при этом Марка за собой. Отпустить бы его, позволить уйти восвояси и жить своей жизнью, но… страшно. Невозможно. Она же без него умрёт. Утонет. Трясина поглотит её в ту же секунду…
Несмотря на изначально заявленный легкомысленный формат их связи — по крайней мере, как она отчаянно пыталась это ему преподнести — Илона была вынуждена признать, что схема "просто секс" с ними не работает. И она понимала, что он тоже это понимает… Скорее всего, Марк просто пожалел её тогда. Ну не мог же он не видеть этой горькой и безнадёжной любви, не мог оттолкнуть Илону — это, наверное, сразу бы её убило.
Она подозревала, что его ужасно тяготят навязанные ею отношения. Он наверняка и сам не рад, что во всё это ввязался. Если бы она была более храброй и умела смотреть правде в лицо, то нашла бы в его поведении все признаки, подтверждающие это: редко звонит… ещё реже приходит… постоянно ссылается на занятость и усталость… улыбка вымученная… взгляд потухший…
Но Илона малодушно списывала всё на другие причины. В том, что Марк несчастлив, не было её вины. Она видела, что ему просто тесно здесь, он задыхается в этом городе, в этом университете и на этой кафедре, безотчётно скучая по Питеру. Она не могла этого не чувствовать, не замечать. Да и в разговорах… Марк не так часто вёл с нею беседы по душам, но у него явственно проскальзывало недовольство: он постоянно повторял, что нужно разделение кафедры, потому что пока у них всё в кучу — и язык, и литература. Его бесконечно раздражала некомпетентность многих преподавателей, в том числе и самого заведующего кафедрой, бесила неразбериха на факультетах, когда курс тех или иных лекций читали люди, мало относящиеся к этим дисциплинам напрямую… Илона пыталась смотреть его глазами на окружающее — и понимала, что он прав, конечно же, прав.
— Меня сводит с ума ущербность моей здешней жизни, — сказал он ей как-то. — Я приехал сюда и как будто резко остановился на бегу. Вот с тех пор так и стою — не могу справиться с дыханием, чтобы бежать дальше.
Она почувствовала укол обиды за свой город — между прочим, родной и для Марка тоже, хотя понимала, что дело не только в нём. Скорее уж, Марк имел в виду свою собственную ущербность, а не по-снобски винил в этом скучную провинциальную жизнь.
— Почему ты вернулся? — спросила она, собравшись с духом.
— Мне не очень легко дался развод, — ответил он, запнувшись. — Хотелось как можно меньше неприятных встреч и лиц из старой жизни. Чтобы никто не задавал вопросов, не выражал сочувствие и не лез в душу, чтобы никому не надо было в очередной раз всё объяснять…
"Выходит, ты попросту сбежал от своей боли, — констатировала Илона про себя. — Я так и думала".
— А из-за чего вы развелись? — поинтересовалась она тем, что давно не давало ей покоя.
Он помолчал. Илона уже решила, что ждать ответа не стоит, и собралась извиниться за бестактность, когда он подал голос:
— Банальная, в общем-то, история. В универе у меня был очень тяжёлый и неприятный период. И вот именно тогда, когда мне особенно нужна была поддержка… в общем, я застал жену с другим. Как в анекдоте, прямо в нашей супружеской постели. Её любовником оказался мой коллега — слава тебе, господи, хотя бы не друг, иначе это было бы совсем как в дешёвой мелодраме.
— Она бросила тебя и ушла к нему? — уточнила Илона.
— Она не бросала, — Марк невесело усмехнулся. — Более того — она, как выяснилось, вообще не планировала разводиться. Думала, достаточно будет просто попросить прощения и порыдать немного для пущего эффекта — и всё вернётся на круги своя. Я сам после этого не захотел… не смог.
"Ещё бы", — с грустью подумала Илона. Марк с его прямо-таки педантичной порядочностью определённо не сумел бы после случившегося спокойно продолжать семейную жизнь, как бы сильно ни любил жену при этом.
Илона понятия не имела, остались ли у Марка какие-либо чувства к бывшей супруге, и убеждала себя в том, что именно по этой причине у неё самой с ним всё так непросто. Он просто ещё не готов. Марк ведь сказал ей об этом открыто — тогда, в самом начале их отношений…
Да, ему было непросто, но в этом не было вины Илоны. Поэтому она с болезненным упорством всё выискивала и выискивала зацепки в его поведении, свидетельствующие о том, что она ему всё-таки нужна. А если не находила их — то сама выдумывала.
Во-первых, Марку с ней не скучно, она это чувствует. Пусть не так уж регулярно им приходится общаться на различные темы, но слушает он её всегда с интересом и уважением. То есть, как собеседник и друг она его полностью устраивает. Но ведь и как женщина Илона тоже его привлекает! Когда он целует её, ему не противно, наоборот! Она заводит его, по-настоящему заводит, мужское желание невозможно подделать. Так что не так? Почему не так?.. Чего ему не хватает, боже мой, думала она почти в отчаянии.
В конце концов, вон у Кирилла Рыбалко с Катей тоже поначалу не клеилось. А потом внезапно оказалось, что его привязанность, и нежность, и тепло, и забота — это и есть любовь!
Да вот только есть ли эта нежность и привязанность у Марка — по отношению к Илоне? Она понимала в глубине души, что он дарит их ей не потому, что она — это она. Марк так же легко раздавал бы эту заботу другим. Он добрый и отзывчивый человек. Но… означает ли это, что Илона как-то особенно дорога ему?.. Совсем нет.
Иногда, если подобные мысли одолевали её слишком активно, Илона под воздействием порыва начинала творить глупости. Вот и теперь, разбередив себе душу сомнениями, она решила позвонить Марку сейчас же и прямо спросить о том, что он к ней чувствует.
Впрочем, когда Илона взглянула на часы, её пыл несколько охладел — шёл второй час ночи. Но она знала, что Марк — "сова", иногда он засиживался за работой всю ночь напролёт, до самого утра.
Поколебавшись ещё немного, она решила прощупать почву в сообщении и отправила ему вопрос:
"Привет. Уже спишь?"
Марк откликнулся через несколько минут.
"Нет, а что?"
И тогда, собравшись с духом, Илона нажала на кнопку вызова.
Он ответил не сразу, через несколько мучительно долгих гудков, и Илоне очень хотелось верить, что это не потому, что он раздумывал — брать или не брать трубку в принципе. Услышав его голос, Илона различила также и странный фоновый шум — не то уличный, не то…
— Где ты? — удивилась она.
— Я… гуляю.
— Марк?! — с нажимом произнесла Илона.
— Ну, вообще-то, еду в такси. В отель, — сдался он. Илоне показалось, что она ослышалась.
— В какой ещё отель?
— Да какой первым на пути попадётся.
— Погоди, — взмолилась она, — ты же ещё днём был в городе?!
— Я и сейчас здесь, не пугайся, я никуда не уехал, — отозвался он. — Просто моя квартира сейчас занята, — голос был немного растерянным, точно Марк и сам не до конца осознавал, что происходит.
— В каком смысле?
— Я пустил переночевать… одну свою знакомую. Так вышло, что ей некуда сегодня идти.
Понятнее от этого едва ли стало. Илоне захотелось задать ему миллион вопросов одновременно, а самое главное — выяснить, что ещё за "знакомая", откуда, он же ни с кем здесь особо не общается… Однако она понимала, что это совершенно не её дело, и усилием воли притушила вспыхнувшую было ревность. Ревновать стоило в случае, если бы Марк остался ночевать вместе со своей "знакомой". А так… его уход из собственной квартиры только подчёркивал, что между ними ничего нет.
— А знакомую нельзя было отправить в отель? — спросила она как можно более непринуждённым тоном.
— Выходит, что нельзя, — ответил он.
В этом весь Марк, подумала она со вздохом… и тут же радостно встрепенулась.
— Подожди, так зачем тебе отель? Приезжай ко мне. У меня, слава богу, места предостаточно!
В трубке возникла заминка.
— Я… не думаю, что это удачная идея, — произнёс он наконец.
— Но почему нет? — мысль, что она может заполучить Марка на всю ночь, воодушевила Илону настолько, что она с жаром кинулась его уговаривать.
— Во-первых, уже очень поздно… — начал было он неуверенно, но она перебила его:
— Ерунда какая! Я же всё равно не сплю.
— Илона, послушай, — она физически чувствовала, как тяготит его возможность объясняться по телефону, но не сказать этих слов он не мог. — Я не приеду, потому что…
— Ну пожалуйста, Марк! — испуганно перебила его она, не давая произнести больше ни слова. Она готова была возненавидеть себя и за этот жалобный тон, и за то, что голос предательски дрогнул и сорвался. — Приезжай… ты мне очень нужен.
Он молчал. Долго, невыносимо долго молчал. Кажется, в ожидании его ответа Илона даже не дышала… Наконец, он обречённо отозвался:
— Хорошо. Скоро буду.
И она услышала, как он диктует таксисту её адрес.
Он приехал довольно быстро, минут через двадцать. За это время Илона успела скоренько принять душ и сменить любимую хлопковую пижаму на не такой удобный, но соблазнительный шёлковый пеньюар. Былая апатия сменилась радостным возбуждением, сердце колотилось, как бешеное, щёки горели… Илона предчувствовала, что дальнейшее развитие их отношений зависит только от неё и от сегодняшней ночи, и намерена была отвоевать Марка во что бы то ни стало, совершенно забыв о том, что ещё несколько минут назад хотела откровенно поговорить с ним и услышать, наконец, всю правду в лицо.
Да и зачем ей она, эта проклятая правда? К чему? Только душу тревожить хвалёной кристалльной честностью… Кому от этого станет легче? Тем более, Илона знала главное: у него сейчас никого нет — по крайней мере, чисто физически. Она не хотела превращаться в шпионку и презирала себя за невольные попытки подсмотреть, подслушать, выследить, но всё равно чутко и своевременно всё подмечала, как истинная ревнивая женщина, и могла ручаться: Марк ни с кем больше не спит.
И всё же… как ни прятала она голову в песок, а не признавать очевидного не могла: Марку нравилась Полина Кострова. И симпатия эта зародилась ещё в сентябре, неосознанно, при первых встречах… Илона не знала, как далеко его симпатия успела зайти и во что вырасти, но получала подтверждения своим подозрениям практически ежедневно. Вот и сегодня утром на кафедре обуждали дипломников, и Марк сказал, что у Костровой серьёзная работа… а голос его при этом дрогнул.
Никто не заметил, никто!.. Кроме Илоны. А она услышала — и сердце тоскливо сжалось. Господи, как же больно, как же унизительно и больно, выть хочется, когда видишь, что любимый мужчина на твоих глазах влюбяется в другую, мучается собственной виной, сам бежит от этого неизбежного чувства, но оно всё равно его настигает…
Самое обидное, что Полина Илоне тоже искренне нравилась. И ей не хотелось бы возненавидеть девушку просто за то, что она сумела зажечь Марка, в отличие от неё самой. Но при этом быть к ней объективной она тоже не могла. Её раздражала Кострова, и Илона мечтала, чтобы эта студентка однажды просто-напросто провалилась сквозь землю, исчезла с лица земли.
Так вот, с Полиной у Марка пока ничего не случилось, Илона была уверена. Как ни стыдно было это признавать, но Марка держали их с Илоной отношения. Удавкой затягивались на его шее, но всё ещё держали…
Когда он вошёл в квартиру, она сразу же поняла по его глазам, что он намерен с ней решительно объясниться, чтобы порвать. Её окатило волной панического ужаса и, не совсем отдавая себе отчёта в том, что делает, Илона бросилась к Марку на шею с жаркими объятиями.
Он вежливо приобнял её в ответ, попытался отстраниться и что-то сказать… она не давала ему ни единого шанса это сделать, исступлённо покрывая любимое лицо поцелуями, затыкая ими его рот и невнятно бормоча в промежутках:
— Пожалуйста, Марк, не сейчас… я так соскучилась… я очень сильно тебя ждала, — а руки её уже отчаянно-бесстыдно расстёгивали его куртку, забирались под свитер, тянули пряжку ремня. Плевать, что будет после, а пока — ты мой, только мой, мой любимый, единственный, желанный…
Говорят, перед смертью не надышишься. Да существует ли она, эта мифическая смерть? А в данный момент Илона живая. Как никогда живая, только с ним и живая. Ей хочется любить прямо сейчас, наплевав на все условности и предрассудки…
Надо иметь гордость, скажут ей. Ах, не всё ли равно, что болтают люди?! Они всегда готовы осудить и заклеймить. И если они говорят, что она грешна… ну что ж — значит, она грешна. Это её жизнь, её право на ошибки.
Марк, наконец, откликнулся на её действия, впиваясь ей в рот — с ожесточением, даже со злостью. Он словно наказывал себя за это, но продолжал целовать Илону — так, что у неё моментально вспухли и заболели губы. Он был совсем незнакомым в это мгновение, совсем чужим… Да её ли он сейчас целовал?! Как же это горько, господи, заниматься любовью с тем, кто тебя не любит…
"Ты этого просила? Этого ждала?.. — напоследок мелькнула в голове предательская мыслишка. — Ещё крепче привязала его к себе. Хлебай теперь своё счастье полными ложками…"
Не захлебнуться бы.