Десять месяцев (не)любви

Глава 6

Полина выскользнула из общежития в такую несусветную рань, что в небе ещё не растаял тонкий и бледный серп месяца.

Где-то вдали продребезжал в утренней тишине первый пустой трамвай. Со стороны Волги тянуло сыростью. Полина почувствовала, как промозглый ветер моментально пронизывает её до самых костей, забирается под полы куртки, щиплет за ноги в тонких колготках и покусывает щёки. Она с тоской подумала о мягкой уютной постели, которая ждала её в общаге и, вероятно, ещё даже не успела остыть, о горячем чае с земляничным вареньем… но тут же сердито прогнала эти малодушные мысли.

Идти было недолго, минут пятнадцать. Полина резво припустила вниз по улице, в сторону улицы Льва Толстого, пытаясь согреться в движении и отчаянно надеясь, что в этот ранний час Кир непременно окажется дома.

Отыскать нужный дом оказалось не так-то просто: он затерялся среди себе подобных в одном из многочисленных дворов, заросших старыми тополями, и Полина слегка поплутала между ними, умудрившись вляпаться левым ботинком в жирную чёрную грязь.

Оставляя за собой на лестнице цепочку мокрых следов, она поднялась на третий этаж и долго давила кнопку звонка. Успела уже и огорчиться, расстроенная неудачей, когда, наконец, за дверью послышалось какое-то движение, а затем хриплый голос Кира произнёс:

— Кто там?

— Кирилл, это Полина Кострова… открой, пожалуйста.

— Кострова?.. — недоверчиво переспросил он, явно недоумевая, какого лешего ей понадобилось. — Подожди минуту, я оденусь.

А ведь он может оказаться и не один, запоздало подумала Полина. Вдруг у него какая-нибудь девица… спасибо, если не сама Ольга Земляникина… а она, полюбуйтесь-ка, припёрлась ни свет, ни заря, чтобы провести с ним душеспасительную беседу о страдающей Кате!

Дверь распахнулась.

— Это ты называешь "оденусь"? — скептически окинув фигуру парня в одних лишь пижамных штанах, осведомилась Полина, скрывая растерянность за спасительной иронией. — Хоть бы майку нацепил для приличия.

— А что, — прищурился Кир, тоже переходя на свой обычный шутливый тон, — мой голый торс тебя волнует, Кострова? Боишься не сдержаться, накинуться на меня и задушить в объятиях?

— Размечтался, — фыркнула она, привычная к его дурацким шуткам: Киру можно было отвечать только в аналогичной манере. — Глупые малолетки меня не интересуют, если хочешь знать.

— О, прости, мудрая зрелая женщина, если я оскорбил тебя подобным самодовольным предположением. Так чем обязан?.. — он вопросительно изогнул бровь.

— Что, так и будешь в коридоре меня держать? В комнату не пригласишь?

— Ну, проходи. Только у меня не убрано… Не обращай внимания.

Полина уселась на единственный обнаруженный в комнате стул (не на постель же присаживаться, к тому же незаправленную) и порадовалась тому обстоятельству, что Кир всё-таки ночевал один.

— Ты, наверное, и сам догадываешься, зачем я пришла?

— Ну-у… — неопределённо протянул он.

— Я по поводу Кати. Ей сейчас очень плохо.

— Что-то случилось? — быстро спросил он. — Что с ней?

— А то ты сам не понимаешь. С тех пор, как вы не вместе, она словно с ума сошла. Совсем с катушек слетела. Не ест ничего, ничем не интересуется, кроме каких-то пьянок-гулянок и ночных клубов…

— Катя — и пьянки в клубах? — недоверчиво переспросил он, нахмурившись.

— Именно. Сам знаешь, на неё это совсем не похоже. Вообще-то, конечно, ничего криминального в самом походе в клуб нет. Особенно если это разовая акция. Развеяться, потанцевать, расслабиться… Но она как с цепи сорвалась, а легче ей при этом всё равно не становится, я же вижу. И то, что она… пьёт, — запнувшись, продолжила Полина, — мне совершенно не нравится.

Кир закусил губу и уставился на пол, себе под ноги, точно осмысливая услышанное. Затем снова перевёл взгляд на Полину.

— Ну хорошо, допустим. Только чего ты хочешь от меня, мудрая женщина? Собираешься стыдить, совестить и вразумлять? Мол, я виноват, что довёл?

— Да больно надо, — фыркнула она.

— А что тогда? Ты же и сама в курсе, что мы с Катей больше "не вместе", — повторил он её слова.

Полина растерялась.

— Я… не знаю. Согласна, что идея обратиться к тебе за помощью, в общем, так себе. Но… нужен человек, которому небезразлично то, что с Катей происходит. Может, ты хотя бы просто поговоришь с ней? Ну в самом деле, не к маме же её обращаться… Нас с Ксенией она и слушать не хочет, к рассудку её сейчас взывать бесполезно.

— А меня, стало быть, послушает? — Кир скептически усмехнулся. — Да она просто выставит меня вон, как только я покажусь ей на глаза.

— Это же не просто ссора? У вас всё окончательно решено? — робко поинтересовалась Полина.

— Да, — жёстко ответил он. — Не хочу быть как тот хозяин, что жалел свою собаку и резал ей хвост по частям.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно тебя спросить? — не совсем уверенно сказала она. — Мне просто действительно… непонятно.

— Ну, спрашивай, — разрешил он великодушно.

— Почему именно Земляникина? Чем она лучше Кати? Вот чем, просто объясни мне? Да, яркая броская внешность… да и только. Как человек, наша Катюха же в сто раз интереснее и порядочнее, чище… разве нет?

— Это лишь в кино и литературе мальчики всегда предпочитают хороших девочек — плохим, — Кирилл хмыкнул, даже не удивившись такому вопросу. — В жизни же нас как раз тянет на всякую шваль… А только чувства всё равно невозможно объяснить логикой. Они либо есть, либо нет, понимаешь?

Они немного помолчали.

Полина чувствовала себя крайне глупо. И в самом деле, ради чего она пришла, чем он мог ей помочь?..

— Я понимаю твоё затруднение, мудрая женщина, — произнёс он наконец. — Не знаю, может быть, я и правда должен поговорить с Катей. Только что я ей скажу? "Ай-ай-ай, нехорошо пить и шляться по злачным заведениям, возьмись лучше за ум или, я не знаю, за пение — у тебя голос прекрасный!" — так, что ли?

— Да хотя бы так, — она пожала плечами. — Не факт, конечно, но вдруг подействует, если именно ты её пристыдишь. Мне кажется, твоё мнение для неё до сих пор очень много значит.

— Я попытаюсь, — сказал Кир нормальным, человеческим голосом. — Не гарантирую результат, но попробую.

— Спасибо. И, сам понимаешь… Катя не должна узнать об этом нашем разговоре.

— Обижаешь, начальник, — криво усмехнулся он.

Полина поднялась со стула. Визит был окончен.

— Извини, что не угощаю тебя ни чаем, ни кофе, — Кир снова вернулся к своей развязно-ироничной манере, — просто у меня нет ни того, ни другого. Разве вот пивка? Как ты насчёт "Жигулёвского"?..

Она даже отвечать на это не стала.

Очутившись на улице, Полина снова ощутила отступившие было растерянность и смятение. Правильно ли она сделала, заявившись к Киру? Принесёт ли её поступок хоть какие-нибудь плоды?.. А если об этом всё-таки станет известно Кате? Она же никогда не простит подобного грубого вмешательства в свою частную жизнь.

В общагу возвращаться не хотелось. Скоро проснётся Ксения, начнёт дымить, ворчать, кряхтеть и кашлять, а главное — непременно расспрашивать об исходе визита, а Полине и сказать-то пока толком нечего. Для прогулок, конечно, холодновато, но не смертельно. Ей надо ненадолго остаться один на один со своими мыслями. Просто побыть одной, это такая редкость в последнеее время…

Полина как можно медленнее спустилась к набережной и побрела вдоль Волги, размышляя о вещах, к Кате и Киру уже не относящихся. Набережная была безлюдна и пуста, лишь в отдалении виднелась женская фигурка, двигающаяся навстречу. У кого-то утреннняя пробежка. Молодцы люди, вяло подумала Полина, в здоровом теле — здоровый дух…

Однако чего она точно не ожидала — так это того, что бегуньей окажется преподавательница современного русского языка Илона Эдуардовна Саар.

Та, очевидно, тоже не могла предвидеть этой встречи.

— Кострова? — удивлённо, но вполне доброжелательно спросила русичка. — Что вы тут делаете одна, да ещё и в такую рань? Всё хорошо?

Чуть запыхавшаяся, с разрумянившимися от ветра щеками, выбившимися из высокого "хвоста" золотистыми локонами и без всякой косметики, Илона Эдуардовна выглядела невероятно привлекательной и хорошенькой. Полина даже невольно позавидовала.

— Да я… по делам ходила, — туманно отозвалась она. — Всё отлично, спасибо.

Не посвящать же Илону Эдуардовну в тонкости личных взаимоотношений некоторых её студентов… Однако вид, надо полагать, у Полины был не шибко-то радостный. Во всяком случае, кивнув её ответу, русичка, вместо того, чтобы бежать себе дальше, всё продолжала стоять и вглядываться в лицо девушки.

— У вас точно всё в порядке? — ну, так и есть: она не поверила этому показному спокойствию.

Полина кивнула, не надеясь на голос.

— Вы куда сейчас? В общежитие? — продолжала допытываться преподавательница.

— Нет, просто гуляю.

— А хотите, пойдём ко мне, — предложила вдруг Илона Эдуардовна. — Я тут совсем рядом живу, во-он в том голубом доме, видите? Чаем вас напою, а потом вместе — в университет…

И Полина, неожиданно для самой себя, согласилась.

Илона

Она и сама не знала, что сподвигло её позвать эту девочку к себе домой. Любопытство? Сочувствие? Было что-то болезненное в сжатых плечах Полины Костровой, в её бледном лице и растерянных глазах, и Илоне банально стало её жаль. Захотелось просто по-человечески обогреть и успокоить девчонку, что бы там у неё ни стряслось. Хотя какие беды могут быть в её годы, господи… Максимум — парень не перезвонил или к зачёту не допустили. А так — вполне приличная, благополучная студентка. Одна из лучших на курсе. Гордость Марка… Смешно сказать, а она ведь не так давно ревновала его к Костровой. Чушь, вздор, чепуха какая! Девочка ни сном, ни духом, это очевидно, да и Марк… после всего, что было у них с Илоной… он просто не смог бы.

Поначалу Кострова очень смущалась, это было заметно. Но Илона умела разговорить собеседника, расположить его к себе. Она радушно усадила Полину за стол в кухне, поставила кипятиться чайник, ловкими отточенными движениями разбила несколько яиц на сковороду, а затем быстренько сделала бутерброды и, извинившись, убежала в душ. Намеренно дала время своей гостье, чтобы та слегка согрелась и освоилась.

— Тарелки, вилки, соль, сахар, лимон — всё на столе. Можете меня не ждать, Полина, начинайте завтракать, — предложила Илона весело. — Я чуть позже к вам присоединюсь!

Вернувшись, она обнаружила, что щёки студентки слегка порозовели, и вообще она "оттаяла". В её глазах, устремлённых на преподавательницу, больше не было прежней хмурой настороженности.

Поначалу, как водится, поговорили о делах учебных. Со следующего понедельника у пятикурсников должна была начаться педагогическая практика в школах, а затем, перед самыми ноябрьскими выходными, их всех ждал праздничный концерт — фестиваль студенческого творчества под традиционным названием "СтудОсень". Потом Илона вежливо поинтересовалась, как идут дела с дипломной работой, Полина коротко ответила.

— Марк Александрович на вас не нахвалится, — заметила преподавательница будто бы вскользь, потянувшись за сахарницей. У Полины слегка задрожали пальцы, обхватывающие чашку с горячим чаем, но голос её, когда она ответила, звучал спокойно, чуть удивлённо.

— В самом деле? Вообще-то, он очень строго спрашивает и не даёт поблажек. Халтуры не терпит…

— Ну, я уверена, что у вас, Полина, работа не халтурная. Вы же сами собирали материалы — большую их часть, так? О вашей дипломной на факультете уже легенды ходят, — Илона улыбнулась. Девушка опустила голову, явно смущённая таким пристальным вниманием к собственной персоне, и уклончиво отозвалась:

— Там ещё очень много работы.

И всё-таки беспокойство в глазах Костровой, какая-то смутная тревога и печаль не рассеивались. Они не имели отношения к учёбе или педагогической практике, это было совершенно ясно.

— Вас что-то тяготит? — осторожно спросила Илона. — Остроумные люди в подобных случаях спрашивают прямо: о чём вы думаете? Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Полина помолчала, машинально размешивая ложечкой свой чай.

— Очень красноречивое у вас молчание, — усмехнулась Илона. Кострова, точно опомнившись, подняла на неё взгляд и смутилась.

— Простите… Это не моя тайна, я не могу вам всего рассказать. Это… касается моей подруги.

— Если хотите поделиться, можете сделать это, не называя имён, — мягко предложила Илона. — Впрочем, даже если бы вы сказали мне, кто это — уверяю, наш разговор не вышел бы за пределы этой кухни.

— Я верю вам, Илона Эдуардовна, — Полина тоже улыбнулась в ответ. — Просто ситуация непонятная и запутанная…

Илоне всё-таки удалось разговорить девушку, и мало-помалу та выложила ей всё от начала до конца. Поначалу Полина старательно шифровалась и упорно именовала героев истории "моя подруга" и "её парень", однако пару раз всё-таки прокололась, назвав подругу просто Катей. Нетрудно было догадаться, о ком идёт речь — и Илона от души посочувствовала той милой хрупкой девушке. Ох и нелегко ей сейчас, должно быть, приходится…

— И она действительно пытается забыться вот такими сомнительными способами? — грустно спросила Илона. — Выпивка, тусовки, клубы, малознакомые компании?..

— Я не знаю, забыться ли она хочет, или просто намеренно, сознательно пускает свою жизнь под откос… Но это не она, понимаете? Её как будто подменили.

— Ну, не надо так пессимистично, — подбодрила Илона. — Кто из нас не переживал несчастливую любовь в юности?.. Рано или поздно ваша подруга поймёт, что тратить свою жизнь, нервы и лучшие годы на страдания из-за мелкого, ничтожного, непутёвого мальчишки просто не стоит…

Полина замялась. Было видно, что в ней сейчас борются противоречивые чувства. Наконец, она с неохотой признала:

— Я не уверена в том, что он… её парень… мелок. Вообще-то, я сама не питаю иллюзий относительно него, не обольщаюсь и не идеализирую, он мне скорее неприятен, но… поверьте, он далеко не пустой и не глупый человек. Да, непрост в общении, и вообще хам и наглец, но…

"Это ещё мягко сказано", — подумала Илона, вслух, разумеется, не выдавая, что прекрасно понимает, о ком говорит Полина.

— Там всё гораздо сложнее. Знаете, у него… у этого парня… очень популярный блог в интернете, его статьи даже московские издания перепечатывают, и на него всегда полно ссылок и репостов у знаменитых журналистов и блогеров.

Сказать, что Илона была шокирована — ничего не сказать. Это Рыбалко-то — популярный блогер, который на занятиях по русскому языку двух слов связать не может?! Или он так искусно притворяется?

Жаль, она не могла прямо спросить у Полины, где именно ей можно найти блог Кирилла. Но в любом случае, она потом сама непременно поищет его в интернете. Любопытно, это действительно очень любопытно…

Полина

Предстоящая педагогическая практика и радовала, и страшила Полину. С одной стороны, конечно, прикольно хотя бы ненадолго почувствовать себя настоящим, "всамделишным" учителем. Входить в класс, проверять домашние задания, вызывать учеников к доске и ставить оценки… С другой — ей достались шестиклассники, это же сущий кошмар. Там такие детки, на переменах кровь льётся! Преддверие переходного возраста и ещё не закончившееся детство, гремучая смесь!

А ещё смутно печалило то, что целых две недели Полина не увидит Марка Александровича. Глупо, конечно… и можно сколько угодно заниматься самообманом, уговаривая и убеждая себя в том, что это просто уважение к доценту Громову, потребность в его знаниях, авторитете и постоянных консультациях. Да только какое отношение к авторитету и знаниям имеет его голос?.. А между тем, от его звуков у Полины всякий раз ёкает сердце в груди. А его глаза?.. Разве прилично думать каждую ночь перед сном о глазах своего научного руководителя? А руки?.. Воображать, как они обнимают Полину, осторожно касаются её щёк и губ, пропускают сквозь пальцы её длинные волосы…

Полина сердилась на себя за эти мечты, но, между тем, главным смыслом её существования отныне стали их встречи на кафедре. Были ещё, конечно, и лекции, и семинары, но там внимание Громова рассеивалось по всему курсу, а ей доставались лишь крохи. Редкие взгляды, тёплая ускользающая улыбка… А Полине хотелось большего. Хотелось ещё и ещё…

Стыдно признаться, но тот карандаш, который Марк Александрович по рассеянности оставил в её папке, сделался для Полины едва ли не предметом культа. Она таскала его с собой в сумке, время от времени доставая и осторожно нюхая, хотя умом понимала, что даже если этот несчастный карандашик и хранил когда-то запах Громова, то всё равно уже давным-давно его утратил. Просто… просто она очень скучала по нему, если не видела хотя бы день. Хотя бы мельком. А тут — две недели. Полмесяца!..

Впрочем, оставался ещё крошечный шанс, что Громов поприсутствует хотя бы на одном из её уроков — преподаватели университета контролировали и оценивали практику студентов. Но этим занимались обычно педагоги попроще и пониже рангом. Вон, Илону Эдуардовну наверняка сошлют в школу, чтобы присматривала за пятикурсниками…

Мысли Полины переметнулись на русичку. Странно ведёт себя Илона Эдуардовна, ой, странно… То обдаёт холодом, как Снежная королева, а то едва ли не в задушевные подружки набивается: мол, поплачьте мне в жилетку, госпожа Кострова, я никому не выдам вашей тайны!.. Но, справедливости ради, в гостях у неё Полине было тепло и спокойно. Как-то уютно, по-домашнему. И забота Илоны Эдуардовны казалась искренней, и её желание накормить, напоить чаем, успокоить… Милая, приятная женщина. И с чего тогда Полине показалось, что между русичкой и Громовым есть какие-то внерабочие отношения, что преподавательница — смешно сказать — приревновала его к Полине?.. Они просто коллеги, только и всего.

Кстати, непохоже было на то, что у Илоны Эдуардовны в принципе кто-то есть: в квартире совершенно не ощущалось присутствия мужчины. Даже приходящего… Всё очень миленько, очень по-женски. Впрочем, может быть, они встречаются у него дома или вообще на нейтральной территории… и вообще, Полину это не касается.

Вздохнув, девушка подвинула к себе ноутбук и принялась отстукивать в ворде план-конспект ближайшего урока у шестиклассников. Конспекты эти представляли собой нечто вроде диалогов между придурковатым учеником и не менее придурковатым учителем, но без плана было бы ещё страшнее: сожрут и косточек не оставят.

— Чушь! Прошлый век! Пережитки совка! — с отвращением плевалась Ксения, демонстрируя своё отношение к происходящему. — Неужели современные учителя настолько тупы, что без конспекта не могут объяснить детям басню Крылова?

Катя же сидела на кровати и накручивала волосы на плойку: снова куда-то собиралась на ночь глядя. Полина искоса посмотрела на неё, но ничего не сказала. Не было ни времени, ни сил, не желания вразумлять взрослую самостоятельную девицу. Пусть сидит себе, творит кудри или локоны, да пусть хоть вавилоны на голове устраивает…* Это её исключительное право.

___________________________

*Слегка видоизменённая крылатая фраза из фильма "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён!": "Такого дяди племянница, а вавилоны на голове устраиваешь!"

В учительской практикантам выделили свой угол.

Школьные педагоги посматривали на них со снисходительно-настороженной недоверчивостью, словно говоря: "Ну-ка, поглядим, чего вы там напреподаёте нашим детям, студентики…" В свой сплочённый коллектив принимать практикантов не спешили, даже в столовой отсаживались отдельно — не демонстративно, но по привычке кучкуясь со "своими". А в целом, наблюдали за пятикурсниками издали, но были готовы, если что, моментально вмешаться и наставить непутёвую молодёжь на путь истинный.

Ксению ужасно злило подобное предвзятое отношение.

— Весной у всех нас будут такие же дипломы, как у этих зазнаек! — шёпотом жаловалась она Полине. — А гонору-то, гонору!

Полине тоже было неуютно в этой не слишком-то дружелюбной атмосфере, но она могла понять здешних педагогов: с какой стати им брататься с практикантами и целоваться с ними в дёсны?.. Через пару недель и след их простынет — поминай, как звали.

Спасибо хоть, дети попались нормальные — ну, хулиганили, конечно, ну, шумели слегка на уроках, но в целом старались вести себя в рамках допустимого. Им искренне была симпатична Полина — молодая, улыбчивая, общительная, в то время как их "родная" учительница по русскому языку и литературе была тёткой климактерического возраста, срывающейся на школьников по каждому пустяку.

У Ксении сразу же возник с ней небольшой конфликт: перед тем, как пустить практикантку в класс, учительница попросила у неё для ознакомления конспект урока.

— Нет у меня конспекта, — беззаботно отозвалась Ксения. Учительница вскинула брови.

— Как это так?..

— Просто нет, и всё.

— В таком случае… в таком случае, я не могу допустить вас к уроку.

— Почему это? — искренне удивилась Ксения. — Я не жалуюсь на память, могу всё объяснить и так. Вести уроки по бумажке — это же так скучно.

— Конспект — это не просто "бумажка", — щёки учительницы слегка зарозовели от волнения. — Это гарантия того, что вы не собьётесь и не отступите от намеченного плана.

— По-моему, лучше уж сбиться, но затем самостоятельно вырулить на правильный путь, чем без заминки сухо шпарить по шпаргалке.

— Ну, знаете ли!.. — учительница возмущённо покрутила головой, как бы призывая своих коллег в свидетели, чтобы они разделили её праведное негодование. — За эти ваши ошибки, допущенные на уроках, впоследствии придётся оплачивать именно нам…

— Разрешите вас перебить, — до приторности вежливо обратилась к ней Ксения. — Кажется, я и без конспекта припоминаю, что "за ошибки" мы обычно платим или расплачиваемся, а не оплачиваем.

Учительница вспыхнула заревом, но не нашлась, что ответить. Практиканты заметно оживились: наша взяла! На накрашенных губках Ирины Селивановой ещё долго потом змеилась ехидная ухмылка, хотя Полина готова была поклясться, что она не особо-то и поняла, почему это нельзя "оплачивать за ошибки".

— Далматова, — ровным голосом произнесла школьная директриса, — урок вы сейчас проведёте, так и быть, но конспект завтра принесёте мне. Я лично с ним ознакомлюсь.

— Хорошо, — покладисто кивнула Ксения, сообразив, что теперь самое время заткнуться и не выступать.

Перед первым же уроком Полины шестиклассники обступили учительский стол и принялись наперебой забрасывать девушку вопросами: в каком институте она учится? А где труднее — в школе или в университете? А реально ли успеть записывать лекции под диктовку? А правда, что студентам ещё и деньги платят, если они хорошо сдают экзамены?

— Вам потом за практику тоже оценки выставляют? — озабоченно поинтересовалась пухлощёкая девчушка со слегка растрепавшимися рыжеватыми косичками.

— Конечно, — кивнула Полина. — Но от вас тоже очень многое зависит, ребят. Если вы мне немного поможете… то у нас с вами всё пройдёт замечательно и очень интересно, обещаю!

— Не беспокойтесь, — важно заверила её пухлая, — мы точно не подведём. Будьте уверены — получите пятёрку! Я за ними прослежу. Они у меня как миленькие…

Кое-кто из мальчишек-одноклассников, впрочем, скептически пофыркивал на все эти "женские сантименты" и, похоже, не собирался давать Полине поблажек. Но как-то так получилось с первого урока, будто само собой, что контакт с классом был найден — и всё действительно покатилось дальше довольно гладко, без эксцессов. Видимо, ребят подкупило то, что молодая практикантка по-настоящему горела своим делом, и им было искренне интересно с ней.

Не обходилось, конечно, без мелких казусов и забавных курьёзов. Как-то прямо во время урока завязалась драка между отличницей Таней Поповой и хулиганом Тёмой Барышниковым. Полина поначалу опешила, буквально остолбенела от шока, но одноклассники тут же растащили драчунов в стороны, привычно и деловито, из чего она сделала вывод, что подобные выяснения отношений у этой парочки происходят не впервые. Кто-то даже умудрился заснять сражение на телефон и разослать потом всем заинтересованным в чате. По всей видимости, Барышников неровно дышал к Поповой, но всячески это скрывал, даже наоборот — старался то и дело словесно задеть или оскорбить девочку, Попова же была не робкого десятка и лупила обидчика наотмашь. "Как всё непросто в детстве, — улыбаясь, думала Полина. — Нравится кто-то — дай-ка я тресну его по шее…" Впрочем, взрослым не легче. Шутка ли — открыто признаться человеку в том, что он тебе нравится!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Был среди учеников и мальчик-аутист. Невероятно способный, одарённый, практически гениальный, но совершенно неуправляемый парнишка, Сева Плоткин. Большую часть урока он проводил, сидя под партой, благосклонно отвечая на встревоженные расспросы Полины, что ему так удобнее. Иногда, переутомившись на занятиях, он начинал капризничать или даже бурно рыдать. Но материал усваивал влёт, с полуслова, и даже самое длинное стихотворение мог рассказать наизусть, прочитав его только единожды. Полина старалась лишний раз не провоцировать у него вспышки гнева или истерики, поощряла за усердие пятёрками, не забывала хвалить и демонстрировать, как довольна его работой, но если видела, что мальчишка устал — просто оставляла его в покое и не тормошила, не заставляла угнаться за классом, понимая, что он всё равно потом наверстает.

А ещё девочки постоянно делали селфи, даже во время урока, и Полину, далёкую от всей этой селфимании, немного напрягало подобное. В конце концов она настоятельно, но дружелюбно порекомендовала отключать телефоны, пока идёт занятие. Формально это правило действовало и раньше, но фактически многие смотрели на него сквозь пальцы. Однако Полина пообещала, что если за весь урок никто не разу не достанет свой мобильник — в конце она непременно расскажет им какой-нибудь литературный анекдот. Детям ужасно нравились эти весёлые байки из жизни Пушкина, Крылова, Толстого и других классиков, знакомых им прежде только по строгим текстам из учебника литературы.

Идиллия продолжалась ровно до тех пор, пока на финальный открытый урок Полины не явились долгожданные педагоги из родимой alma mater.

И среди них — Марк Александрович Громов.

Поначалу известие о том, что доцент Громов будет присутствовать на уроке Полины, привело девушку в панику. Она… стеснялась! По-глупому стеснялась своего научного руководителя, уверенная в том, что непременно опозорится, и никакой конспект ей не поможет. Это же намного труднее, чем обсуждать с Громовым дипломную работу: он будет наблюдать за тем, как она владеет вниманием класса, контактирует с учениками и ведёт урок… Немыслимо! Стра-а-ашно!..

Затем, немного успокоившись, Полина прислушалась к собственным ощущениям и поняла, что всё-таки безумно хочет увидеть Марка Александровича. Она жутко соскучилась!.. Да, конечно, встреча в школе на практике, в присутствии многочисленных свидетелей, едва ли смахивает на романтическое свидание, но… неужели она настолько в себе не уверена, что не сможет провести на его глазах какой-то дурацкий урок?! Наоборот, интересно будет бросить вызов самой себе — не растеряться, а держаться достойно… Пусть смотрит и любуется! Ну, положим, про "любуется" — это она малость загнула. Но она его не разочарует, нет!

Однако все её планы, мечты и надежды разлетелись вдребезги, едва Марк Александрович появился в учительской.

Он просто не замечал Полину.

Увидев его в дверях, она против воли расцвела широкой радостной улыбкой, а он, поймав её взгляд, лишь сдержанно — еле заметно! — кивнул в ответ и тут же отвёл глаза.

Что это? Почему? За что?..

Полина едва не задохнулась от обиды и унижения, и только огромным усилием воли взяла себя в руки. В самом деле, Громов же не обязан отплясывать перед ней польку-бабочку. Он её преподаватель, а вот она что-то чересчур раскатала губы, вообразив особое отношение, которое он почему-то должен открыто демонстрировать в её адрес. Но всё равно, всё равно… вон и с Ксенией он поздоровался куда более приветливо, и даже пошутил что-то, обращаясь к Селивановой… а вот её, Полины, для него словно не существует!

Ну что ж… Раз вы так упорно хотите всем доказать, что не замечаете студентку Кострову, не буду вам мешать в этом представлении. Давайте, Марк Александрович, отводите глаза и дальше… вот опять не заметили… и ещё раз подчёркнуто не заметили… и снова… да все уже поняли, что вам нет абсолютно никакого дела до этой глупой практикантки.

Проглотив подступившие к горлу слёзы, Полина торопливо запихнула тетради в сумку и первой сбежала на урок.

В классе, на удивление, она быстро собралась с силами и успокоилась. Всё-таки, она уже привыкла за две недели к этим оболтусам-шестиклассникам, запомнила их всех в лица и по именам, узнала, кто на что способен. Да и они к ней привязались: после звонка не сбегают сразу на перемену, а непременно обступают её стол, задают вопросы, перебивают друг друга, беспрерывно галдят… Даже приезжая после практики в общежитие, Полина продолжает слышать гулкий звон в ушах, который не смолкает до самой ночи — пока голова её не опускается на подушку. Впрочем, и сны ей в последнее время тоже снятся педагогические, про школу…

Помимо Громова и школьной учительницы русского языка и литературы, на её уроке присутствовали также Илона Эдуардовна и преподаватель философии из универа. Русичка ободряюще и тепло улыбнулась ей, словно после того утреннего визита к ней в гости они с Полиной стали закадычными подружками. Полина, конечно, не обольщалась по этому поводу, но поддержка Илоны Эдуардовны была приятна.

Урок начался с традиционного устного опроса. Всё шло довольно ровно, тем более, Полина уже точно знала, кого можно вызвать к доске без опаски испортить свою педагогическую репутацию. Но внезапно случилась заминка. Назвав имя одной из учениц, которая всегда отличалась собранностью и ответственностью в выполнении домашних заданий, Полина вдруг усышала от неё короткое:

— Я не готова.

— Как? — растерялась Полина. — Совсем? Но… почему?

Девочка молчала, пряча глаза.

— У тебя что-то случилось и ты не смогла выучить? — ненавязчиво подсказала она ей. Бедолага продолжала молчать, только лицо её пошло красными пятнами.

— Да говори же, Аня, говори! — не выдержала школьная учительница с "камчатки".

Аня высморкалась в платочек, убрала его в карман и тихо, но твёрдо ответила:

— Не скажу.

Полина в растерянности вскинула глаза на комиссию и вдруг поймала взгляд Громова. Он слушал философа, который что-то украдкой шептал ему на ухо, а смотрел на неё, на Полину… смотрел внимательно и грустно.

На этом месте урок у Полины сбился.

Она слишком долго молчала, стоя возле Аниной парты, потом, пытаясь разрядить обстановку, задала классу какой-то нескладный вопрос, но сделала этим только хуже, потому что никто не смог дать на него ответа… Краем глаза она заметила, как взолнованно переглянулась с Громовым Илона Эдуардовна. Такая реакция русички была вполне понятна, но почему-то вызвала смутное раздражение.

Аня первой пришла ей на помощь.

— Полина Валерьевна, можно, я поговорю с вами после урока? — еле слышно спросила она. Полина с облегчением кивнула и разрешила девочке сесть. Двойку за неподготовленное домашнее задание ставить не стала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ну, а дальше шестиклассники сами её выручили. Принялись активно тянуть руки, добровольно вызываясь отвечать — и Полина была безмерно признательна детям за то, что они сейчас изо всех сил пытаются вытащить свою молодую практикантку из столь затруднительного положения, в котором она завязла, как в болоте. Урок мало-помалу выкатился на нужную дорожку, и дальше всё пошло уже само собой. Полина понемногу успокоилась и кое-как смогла довести занятие до звонка.

Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из педагогических тузов, она торопливо уложила свои вещи в сумку и сбежала. Слава богу, это был последний урок на сегодня, и больше ей не придётся испытывать мучительный стыд за то, что она так позорно провалилась на глазах у Громова. То-то он посмеётся над ней! Хотя нет, он и смеяться не станет, он же её нынче просто не замечает.

Господи, до чего же обидно и невыносимо!.. Как тому зайцу из детского стишка, который грыз кору осины…

Горько тебе, заинька?.. Да, почему-то горько.

Разговор с Аней не занял много времени. Полина, запоздало спохватившись и вспомнив о своём обещании, подловила девочку перед самым началом следующего урока. Увела в уголок, подальше от пристального внимания любопытных одноклассников, и быстренько расспросила о случившемся. То, что она услышала от ученицы, не способствовало улучшению настроения, и школу практикантка покидала ещё более опечаленная и взбудораженная, чем раньше. Она, конечно, взяла у Ани номер телефона и вообще обещала не пропадать, но чувство собственного бессилия в сложившейся ситуации только усиливало мрачный настрой.

Она уже почти пересекла густо заваленный листьями школьный двор, когда её громко окликнули от дверей:

— Полина!..

Ещё не оглянувшись, девушка безошибочно узнала по голосу Илону Эдуардовну и, остановившись, с досадой поморщилась, пока русичка не могла видеть её лица. Этой-то что надо? Летит с очередной порцией утешения?.. Спасибо ей огромное за заботу, но сейчас Полине не хочется видеть вообще никого. И разговаривать ни с кем по душам — тоже.

Однако, обернувшись, она заметила, что Илона Эдуардовна была не одна, а с Громовым. Опять совпадение?.. Полина вспомнила, как они переглянулись во время урока, демонстрируя удивительное единодушие и понимание друг друга без слов. Да ну, не может быть. Просто вместе идут к трамвайной остановке. Обычные дела…

Парочка медленно приближалась. Илона Эдуардовна, как всегда, выглядела изысканно и стильно: чёрная широкополая шляпа оттеняла её золотистые волосы, а приталенный плащ подчёркивал женственность и гибкость стройной фигуры. На Марка Александровича Полина старалась не смотреть, пытаясь по-детски отплатить ему той же монетой: вы меня в упор не видите, ну так и я вас тоже!

— Вы расстроены? — участливо поинтересовалась русичка. — Не огорчайтесь, всё было вполне достойно и прилично. Во всяком случае, вашей вины в случившемся нет. Эта девочка…

— Она тоже не виновата, — буркнула Полина. — Я только что с ней говорила. Там, судя по всему, дома не всё благополучно. Отец выпивает… и накануне как раз бурно отмечал что-то с друзьями. Я так поняла, у Ани вчера просто не было возможности сделать уроки.

— Вот как, — лоб Илоны Эдуардовны пересекла озабоченная морщинка. — Да уж, ситуация… Можем ли мы хоть как-то на это повлиять? Сейчас, конечно, чуть что — сразу рекомендуют обращаться в органы опеки, но… сложно ведь вламываться в чужую семью, открывая дверь с ноги. Вдруг у них там всё… не так просто.

— Жаловаться в органы опеки? — Полина скептически хмыкнула. — Хорошо бы матери промыть мозги как следует.

— На предмет чего?

— Да пусть забирает ребёнка и уходит от этого урода! — со злостью выдохнула Полина, сама дивясь своей горячности. — Зачем жить с алкоголиком?

— Женщины иногда боятся предпринимать столь решительные шаги. Тут целый ряд факторов: и страх одиночества, и надежда, что муж ещё исправится, и совместно нажитое имущество… причин может быть много, — мягко произнесла Илона Эдуардовна.

— У них много причин, а ребёнок страдает! — возмутилась девушка.

— Какая вы строгая, — подал, наконец, голос Громов, до этого застывший рядом с ними безмолвным изваянием. — Но в жизни, к сожалению, действительно не всё так просто. Это для вас он — алкоголик и опустившийся тип, а для его жены, возможно, бесценное и любимое сокровище.

— Такое сокровище надо бы без сожалений выставить за дверь! — вспыхнув и глядя ему в лицо, убеждённо произнесла Полина.

— Понимаете… — не выдержав её взгляда, он отвёл глаза первым. — Жалость порой бывает очень сильным чувством. Сильным и… определяющим те или иные наши поступки. В отношениях двоих иногда всё очень и очень сложно.

— Сложные отношения — это, большей частью, лживые отношения. Отмазка для всяких негодяев! — припечатала Полина. — Для правды всегда найдутся простые и понятные слова.

— Слова — самое главное? — он печально улыбнулся, и с Полины вдруг моментально слетел весь боевой запал. Ну вот, теперь Громов, чего доброго, подумает про неё, что она истеричка и психопатка, у которой явные проблемы с нервишками…

Она опустила глаза и увидела, что на рукав его плаща прилепился жёлтый кленовый лист. Полина ощутила дикое желание протянуть руку и стряхнуть этот листок… А затем пригладить чуть взъерошенные, точно их постоянно продувает сквознячок, густые тёмные волосы Марка Александровича. А потом разгладить его презрительно сжатые губы поцелуями…

Но с дикими желаниями можно и бороться.

— Вы тоже на трамвай сейчас, Полина? — кивая в сторону остановки, примирительно спросила Илона Эдуардовна.

— Нет, нет… мне совсем в другую сторону. До свидания, — струсила она и поспешно зашагала прочь в противоположном направлении.

Илона

Всё чаще и чаще её мысли невольно возвращались к словам Марка о жалости, которая определяет поступки. Илона уговаривала себя, что примерять эту фразу на их отношения не стоит. Разве он с ней из-за жалости? Чушь!

Марк очень нежный, заботливый и внимательный. Он прекрасный любовник. У них всё хорошо. Всё, всё хо-ро-шо.

Но воспоминания нет-нет, да и сворачивали на бессловесную пантомиму, развернувшуюся в учительской несколько дней назад. Пожалуй, никто, кроме Илоны, этого и не заметил… Того, как Марк старательно отводил глаза от своей лучшей студентки, словно боялся сорваться. Словно сдерживался из последних сил. Словно запретил себе даже мельком… даже мимолётно… проявить свой неприкрытый мужской интерес. Это просекла только Илона… и, кажется, сама Кострова. Уж больно несчастное личико было у девушки.

Илона смеялась над собственными глупыми страхами, убеждая себя в том, что всё надумала. Марк вёл себя совершенно обычно. Образцовый преподаватель, не придерёшься. Студентка Кострова слегка переволновалась перед открытым уроком. Только и всего!

И всё же… как непрочны, зыбки, нестабильны их с Марком отношения, в очередной раз с горечью понимала Илона. Она никогда не знает точно, позвонит ли он ей, придёт ли. Илона просто не вправе быть излишне навязчивой, она ведь сама установила границу их отношений: “Ничего личного, только секс”. И Марку явно становится не по себе, когда Илона осторожно пытается не пересечь эту границу, но хотя бы приблизиться к ней.

Недавно их чуть было не застукала мама. Вломилась в квартиру без предупреждения, как обычно, отперев замок своим ключом. Хорошо, что Илона сразу же услышала звук открывающейся двери и закричала:

— Мам, не входи! Я не одна.

Впрочем, она не была уверена в том, что мама её непременно послушает. С неё сталось бы и вломиться в спальню, бесцеремонно оценивая дочкиного ухажёра по своей собственной шкале качеств — годится ли он Илоне, подходит ей, достоин ли?.. Поэтому Илона торопливо накинула пеньюар на голое тело и, сделав Марку знак оставаться на месте, вышла навстречу матери в прихожую.

— Кто там у тебя? Неужто мужчина?! — громким театральным шёпотом вопросила мать, цепко подмечая все нюансы в облике дочери: фривольный наряд, припухшие губы, рассыпавшиеся в беспорядке волосы… Подметила — и откровенно засияла. Пожалуй, Илона погорячилась — с таким-то отношением абсолютно любая мужская особь в спальне дочери воспримется матерью как дар небес. Какая уж там шкала качеств…

— Мамуля, давай все расспросы и разговоры потом. А сейчас немедленно уходи. Ты очень невовремя, правда, — сделав страшные глаза, шепнула в ответ Илона. Её даже не заботило, что слова эти могут обидеть — в конце концов, мама сама виновата, надо предупреждать о своём визите.

К счастью, мать не обиделась. Она благоговейно попятилась, едва ли не перекрестив доченьку на удачу (артистка! театральные подмостки по ней плачут!), и моментально испарилась.

Илона вернулась в спальню, чувствуя себя откровенно по-дурацки. Марк уже успел полностью одеться и сейчас застёгивал на запястье часы.

— Можешь не переживать, мама уехала…

— Да я и не переживаю, — он улыбнулся. — Или встреча с твоей матерью грозила мне неминуемой гибелью?

— Хуже, — засмеялась Илона. — Она начала бы пытать тебя на предмет того, какие у тебя намерения относительно меня и собираешься ли ты, как честный человек, жениться на мне после всего, что у нас с тобой было…

Он тоже усмехнулся, но никак не стал это комментировать. Несмотря на то, что Илона просто пошутила насчёт женитьбы, в груди у неё неприятно кольнуло. Она знала, знала, что у него нет матримониальных планов относительно её персоны, и всё равно…

— Может, останешься? — нерешительно спросила она у Марка, хотя знала, что он всегда ночует у себя дома, как бы поздно не заканчивались их свидания. — Завтра всё равно выходной. Можно отоспаться…

Он виновато покачал головой.

— Извини, поеду… мне сегодня ещё надо немного поработать над статьёй. А ты отдыхай.

Он был верен себе: не оставался ночевать и не приглашал Илону домой, оговариваясь холостяцким беспорядком. На самом деле, она чувствовала это, он просто не хотел впускать её в своё личное, тщательно оберегаемое пространство… Да он вообще никого не хотел туда впускать, чего лукавить. Казалось бы, город детства… столько воспоминаний, дворовые друзья, бывшие одноклассники… но он упорно ни с кем не сближался.

Как-то в порыве откровенности Марк признался ей:

— Я всё ещё чувствую себя здесь, как в плацкартном вагоне. Кругом случайные попутчики… — он тронул её за руку, что, вероятно, должно было обозначать "кроме тебя", но Илона не очень-то поверила.

После того, как он уехал, нежно поцеловав её на прощание, Илона почувствовала такую тоску — хоть волком вой. Даже открыла бутылку вина и налила себе в бокал немного, чтобы отвлечься от тягостных дум, хотя прежде никогда не была замечена в одиночном распитии алкоголя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В каком-то отчаянном и злом порыве она перезвонила маме.

— Ты зачем приезжала?

— А твой кавалер уже спит? — почему-то шёпотом спросила мать.

— Он уехал к себе домой.

— Не остался ночевать?! — ахнула мама таким драматическим тоном, будто спрашивала, не ограбил ли он квартиру и не сбежал ли после этого.

— Нет, — Илона осторожно пригубила вино.

— Постой-ка… он у тебя не женат, случаем? — всполошилась мать.

— Да нет же. Холостой.

— Тогда в чём дело? Неужели так трудно было удержать мужика?!

Илона сделала ещё один глоток вина и вежливо сказала:

— До свидания, мама.

В молчании опустошив бокал и подумав немного, она набрала номер Муси и без обиняков заявила:

— Я тут одна, и у меня есть бутылка крымского вина, которая стремительно пустеет. Хочешь присоединиться?

— А у нас траур или праздник? — осторожно уточнила Муся.

— Вот ты и поможешь мне разобраться…

Муся была единственной, кто был в курсе отношений Илоны и Марка, но она держала язык за зубами и даже Громову не демонстрировала, что ей всё известно, хоть это было и нелегко. Она восхищалась им как мужчиной, чуточку завидуя подруге, но при этом сокрушённо вздыхала, что Марк "слишком уж сложный”. “О чём вы с ним вообще разговариваете?” — пытала она Илону. “О разном”, - уклончиво отвечала та.

— Ну ладно, — оценив по голосу степень отчаяния подруги, со вздохом отозвалась Муся. — Жди. Выезжаю.

— Можешь захватить ещё бутылку, а то я за себя не ручаюсь.

— Алкашка, — сказала Муся и отключилась.