Десять месяцев (не)любви

Глава 4

Илона

Илона любила проснуться пораньше и, пока город спит, отправиться на набережную на пробежку. Бежать, бежать, бежать вдоль широкой сверкающей ленты реки, слушать любимую музыку в плеере и думать о своём.

Эти пробежки не прекращались даже после того, как заканчивалось лето. Наоборот, в сентябре ей бегалось даже легче и приятнее.

Больше всего на свете Илона обожала запах ранней осени. С детства его любила: этой пряной прохладной свежестью невозможно было надышаться!

Осень пахла чаем, заваренным с листьями малины и чёрной смородины, мятой, чабрецом и шиповником. Пахла она домашними “закрутками”, пахла собранным с дачи урожаем. Из самой обычной тыквы мама могла приготовить множество блюд: тающую во рту кашу, вкуснейшее варенье, сладкие пироги, или же просто тушила тыкву в казане из-под плова, обильно присыпав сахарком, чтобы пустила сок…

А ещё осень непременно пахла яблоками: шарлоткой, пастилой, яблочным соком, джемом, компотом.

И — когда-то, давным-давно — осень пахла школой, свежевыкрашенными стенами, мелом и похрустывающими страницами новых учебников…

Обычно в это время года Илоне хотелось мечтать, строить планы и фантазировать. Она любила оставаться наедине с собой, ей никогда не бывало скучно в одиночестве и в тишине. Сидеть в своей уютной маленькой квартирке, натянув любимые шерстяные носки, попивать согревающий травяной чай, читать какую-нибудь интересную книгу или пересматривать старые любимые фильмы… Именно так она и проводила все свои выходные.

В этом же сентябре, с возвращением в город Марка, она вдруг поняла, что одиночество не так уж и прелестно. Гораздо заманчивее и притягательнее делать всё те же простые вещи вдвоём — с человеком, который близок тебе и дорог, которого ты любишь и который любит тебя…

Марк держался с ней приветливо и радушно, но всё-таки не спешил проявлять инициативу, и Илона, поколебавшись, решилась сделать первый шаг самостоятельно.

— Как вы относитесь к яблокам, Марк Александрович? — спросила она в субботу беззаботным тоном, когда они вышли после лекций из университета и медленно двинулись по улице.

— К яблокам? — весело удивился он. — Вообще, положительно. Особенно в виде компота.

— У меня к вам деловое предложение, — задорно выпалила она, стараясь, чтобы голос предательски не дрогнул и не выдал её волнение. — Как насчёт того, чтобы поехать вместе со мной на дачу и собрать остатки яблок?.. Родители сказали, там ещё пара вёдер наберётся. Сами они уже не поедут, им хватит, а вот вы могли бы мне помочь…

— Помочь собрать яблоки? — с небольшой заминкой переспросил он.

— Ну да, собрать и довезти до дома. Мне в одиночку с такой тяжестью не справиться… А в благодарность за нелёгкий труд я непременно угощу вас свежесваренным компотом и моим фирменным яблочным пирогом!

Некоторое время он пристально вглядывался ей в глаза, словно прикидывая, что на самом деле стоит за этим, вроде бы, простодушным предложением. Илона даже немного испугалась сказанного, жалея, что навязывает Марку своё общество. Но ей жизненно необходимо было “заесть” то неприятное послевкусие от визита в дом Астарова…

— Да вы не волнуйтесь, Марк Александрович, — успокоила она. — Это не так долго и страшно, как кажется. Мы можем завтра выехать на утренней электричке, быстренько всё собрать и после обеда уже вернуться. Но, конечно, если вы заняты, или просто не хочется…

— Я и не волнуюсь, — откликнулся он наконец. — Очень люблю пироги с яблоками. Можете на меня непременно рассчитывать!

Она не спала всю ночь, готовясь к этой поездке.

Условились встретиться утром у касс железнодорожного вокзала, и Илона вся изнервничалась: а вдруг Марк передумает? Вдруг опоздает? Вдруг испортится погода и с утра зарядит дождь — и тогда, разумеется, не будет смысла тащиться на дачу… Ну, и самое-то главное — она должна завтра выглядеть как можно более привлекательно, но при этом естественно и не вызывающе. Не потащишься же на дачу в вечернем платье и на каблуках… но и резиновые сапоги с дешёвеньким плащом-дождевиком тоже не прокатят.

Воскресное утро выдалось ясным и солнечным. Несмотря на то, что Илона так и не отдохнула, усталости она не ощущала вовсе, настолько была воодушевлена и полна предвкушений. Волосы, подумав, она заплела в косу и чуть-чуть — самую малость — тронула губы блеском. Из одежды остановилась на обычных джинсах и любимом джемпере, который не висел мешком, а соблазнительно облегал грудь и подчёркивал талию.

— Прекрасно выглядите, Илона, — сделал комплимент Марк, когда они встретились на вокзале, и сердце её пустилось вскачь от счастья.

В электричке они большей частью молчали, делая вид, что с интересом разглядывают пролетающие мимо осенние красно-жёлтые пейзажи. Обоим было чуточку неловко — всё-таки, общение в стенах учебного заведения даётся более легко и непринуждённо, там и темы для разговора находятся сами собой. А сейчас… ну не станешь же опять мусолить рабочие вопросы.

Однако на самой даче дело пошло веселее.

Сбор яблок начали с нижних ветвей, для верхних же Илона принесла приставную деревянную лестницу, на которую Марк отважно вскарабкался, держа в одной руке плетёную корзину. Ей пришлось объяснять ему, как правильно срывать яблоки: только вместе с черенками, так они будут дольше храниться.

— Нет-нет, не так, не тяните яблоко вниз, — объясняла она ему, смеясь. — Обхватите его всей ладонью, а указательным пальцем прижмите плодоножку и потяните в сторону… Давайте покажу.

Иногда их руки нечаянно соприкасались, и Илону бросало то в жар, то в дрожь. Марк, казалось, ничего не замечал… или просто искусно делала вид, что совершенно спокоен и невозмутим.

Собрав два с половиной ведра яблок, они вскипятили на примусе ароматный травяной чай и уселись обедать прихваченными из дома бутербродами.

— Говорят, что осенние яблоки невероятно вкусны, если снимать их с веток в лунном свете, — мечтательно сказала Илона.

— Предлагаете заночевать здесь, чтобы лично в этом убедиться? — пошутил Марк. Она лишь смущённо засмеялась в ответ.

А ведь накаркал: едва они успели закончить трапезу, как небо вдруг начало стремительно темнеть.

— До станции добежать уже не успеем? — спросил Марк у Илоны, с тревогой вглядывающуюся в сгустившиеся тучи. Та с сомнением покачала головой.

— Нет, вот-вот ливанёт… вы тоже не догадались захватить зонт? Давайте-ка быстро в дом… И яблоки тащите с собой, а то намокнут.

И действительно, через пару минут в небе засверкало и загрохотало, а затем хлынул мощный ливень. Вот уж воистину — “разверзлись хляби небесные”. Затем напор немного поослаб, но прекращаться дождь и не думал — похоже, что зарядило всерьёз и надолго, как бы не до самого вечера.

Они сидели вдвоём в деревянном домике и молчали, наблюдая за стекающими по окнам струйками. От неловкости за то, что втянула Марка в эту авантюру, Илона готова была провалиться прямо сквозь скрипучие половицы. Ведь это по её милости, из-за её прихоти они вынуждены торчать тут, в холодном неотапливаемом доме, мало пригодном для жилья… И ещё неизвестно, когда им удастся вырваться с дачи обратно в город.

Похоже, раскаяние и смятение так явственно считывались с Илониного лица, что Марк успокаивающе улыбнулся и погладил её по руке.

— Ну-ну, не расстраивайтесь вы так, Илона. Дело житейское… Самое главное, с яблоками успели разобраться. Так что с вас компот и пирог, я должников не прощаю! — он усмехнулся.

Однако и Марк несколько приуныл, когда понемногу завечерело, а дождь всё не собирался заканчиваться. Громов достал телефон и проверил в интернете прогноз погоды. Тот убеждал, что к ночи ливень иссякнет, однако это мало утешило попавших в дачных плен узников. Остаться здесь до ночи — это всё равно, что оказаться в ловушке. Электрички начинают ходить только в шесть часов утра…

— А такси сюда вызвать не вариант? — спохватился вдруг Марк, досадуя, что не додумался до этого раньше.

— Сюда? Нет, конечно. Глухомань да бездорожье, водители боятся ехать, да ещё и на ночь глядя… — виновато отозвалась Илона.

Неумолимо начало смеркаться, и одинокая тусклая лампочка, освещающая единственную комнатку в доме, отнюдь не улучшила настроения. Илона всё отчётливее осознавала, что, похоже, им и впрямь придётся заночевать сегодня на даче, но боялась озвучить эту мысль вслух, справедливо полагая, что Марк может её убить. Впрочем, он давно уже и сам об этом догадывался.

— А в доме есть какие-нибудь одеяла или, может быть, тёплая одежда? — спросил он с ноткой безысходности в голосе. — Этак и закоченеть недолго, без отопления-то… и даже костёр не развести, пока снаружи такая сырость.

— С одеялами как раз нет проблем, — обрадованно отозвалась она. — У нас здесь их полно. Родители привыкли свозить на дачу всё старое, ненужное… Так что точно не замёрзнем… даже если придётся остаться, — нерешительно добавила она. Марк сжал губы, но ничего не ответил.

Илона подошла к шкафу и распахнула дверцы. Там аккуратной стопкой были сложены многочисленные шерстяные одеяла и пледы. Хорошо, что летом родители додумались их просушить: сейчас вся эта стопка пахла не затхлостью или сыростью, как можно было ожидать, а ароматными луговыми травами, бережно сохраняя тепло минувших солнечных деньков.

Илона молча протянула несколько одеял Марку и робко пробормотала в знак утешения:

— Кажется, дождь слабеет… Завтра утром выедем первой электричкой. Вполне успеваем добраться до города, чтобы заехать домой, принять душ, переодеться — и на работу.

— Значит, придётся ночевать, — резюмировал он со вздохом, а затем, покосившись на свой мобильник, негромко чертыхнулся:

— Батарея вот-вот сядет…

— Вы извините, что так получилось, Марк Александрович, — попросила Илона, отводя глаза. — Кто же мог предвидеть… А пирог я вам обязательно испеку.

— Да успокойтесь вы уже с пирогом, боже мой, — он даже рассмеялся. — И вообще, мы сейчас одни, может, хватит церемоний и "Марков Александровичей"? Просто — Марк. И на “ты”, - ободряюще улыбнулся он ей, почувствовав её вину и растерянность и невольно поникаясь жалостью к её искреннему чувству единоличной ответственности за случившееся. — Мы же с тобой так давно знакомы…

И у неё сладко оборвалось сердце.

В единственной комнате стояла одна кровать с панцирной сеткой, а в углу притулился топчан спартанского типа.

— Будем кидать жребий? — пошутила Илона.

— Уступаю кровать тебе, — галантно отозвался Марк.

Пока пили чай, доедали оставшиеся бутерброды и хрустели сочными яблоками, тихо переговариваясь о чём-то незначитальном, нервозность в душе Илоны окончательно улеглась и успокоилась. Ну, подумаешь… маленькое неожиданное приключение. Они ещё будут вспоминать его со смехом!

Дождь действительно прекратился часам к одиннадцати. Нужно было укладываться спать. Но когда они оба умылись из старого жестяного румойника во дворе и улеглись — каждый на своём месте… то Илона поняла, что заснуть ей вряд ли удастся.

В доме было тихо, даже мышей не водилось, потому что им нечего было здесь есть. Илона лежала, завернувшись в одеяло, как в кокон, и прислушивалась к глухому стуку падающих на крышу яблок, к тяжёлому шелесту влажных ветвей в темноте, к крикам неведомых лесных тиц в отдалении… и к ровному дыханию Марка. Спит? Или просто притворяется?..

Илона повертелась ещё на своей допотопной кровати с продавленной сеткой и, не выдержав больше этой пытки, решительно поднялась и направилась прямо к Марку.

Он и правда спал…

Она присела на краешек топчана, робко протянула руку и провела по волосам Марка, нежно откидывая их с его лба. Он вздрогнул и тут же проснулся.

— Илона? — спросил он немного хриплым со сна голосом. — Что случилось? Ты… что тут делаешь?

— Тсс… — она приложила свой палец к его губам. Почему-то сейчас ей не было ни стыдно, ни страшно. Она просто хотела поскорее очутиться в его объятиях. Словно откликаясь на этот безмолвный призыв, руки Марка нерешительно поднялись и обхватили её плечи.

Он ли притянул её к себе, она ли торопливо подалась вперёд… и вот уже их губы соприкоснулись, мягко вжались друг в друга, ненадолго замерев в нерешительности… а затем, шевельнувшись, приоткрылись.

Да, да, поцелуй… неожиданное счастье… и его горячие сильные ладони на её нежной коже… и проклятая, мешающая им одежда, которую они торопливо стаскивали друг с друга… Марк поспешно набросил одеяло на её дрожащие обнажённые плечи, хотя трясло Илону вовсе не от холода. Какой же он огненный… и какой нетерпеливый, и его губы — везде, везде, и прерывистое дыхание… Илона захлёбывалась своим счастьем, и всё-таки подсознание не покидала жалкая мысль: она пришла за подаянием, и она его получила.

Уже позже Илона осознала: он набросился на неё, как одержимый, вовсе не потому, что так уж безумно хотел именно её. У него просто давно не было женщины, вот и всё. Она догадывалась, что Марк достаточно брезглив и разборчив для того, чтобы утолять свои сексуальные желания с кем попало, довольствуясь случайными партнёршами на одну ночь. Так что она была идеальным вариантом — старая знакомая, которая, к тому же, явно неровно дышит к его персоне…

Марк давно уже спокойно и расслабленно сопел ей в затылок, погрузившиссь в крепкий глубокий сон, а Илона всё никак не могла успокоиться. Её распирало от переизбытка впечатлений и эмоций, они буквально затопили её с головой. Тёплое дыхание Марка легонько щекотало ей шею за ухом, и это было такое восхитительное, такое упоительное ощущение, что она просто лежала и глупо улыбалась, таращась в темноту.

Перед самым рассветом Илону, наконец, тоже сморила недолгая дремота: всё-таки сказалась другая бессонная ночь, накануне… Было страшно закрывать глаза — а вдруг наутро обнаружится, что всё это ей просто приснилось?..

Проснувшись утром первой, Илона ощутила на своём бедре руку Марка, отяжелевшую во сне, и на мгновение счастливо зажмурилась: это всё-таки произошло! Это ей не пригрезилось! И в тот же миг, как булавкой, кольнула мысль: как ей следует вести себя с ним теперь, после минувшей ночи? Как смотреть ему в глаза? А как поведёт себя он сам? Вдруг вообще сделает вид, что не стоит и вспоминать о подобных пустяках?.. Ну, переспали и переспали, просто так, впридачу к яблочному аромату и дождливому вечеру…

Почувствовав, что она зашевелилась, Марк сонно притянул её к себе, уткнувшись лицом ей в спину. Рука его сместилась с бедра на её обнажённый живот, а затем, помедлив, переползла на грудь. Они оба всё ещё были абсолютно голыми — правда, укрытые двумя тёплыми одеялами.

И вот тут Илона не на шутку испугалась. Марк, кажется, был решительно настроен на продолжение, а она… нет, она не могла так! Ей, конечно, очень хотелось их новой близости, но не прямо сейчас. Их отношения ещё не были настолько доверительными, чтобы она могла щеголять перед ним с утренним помятым лицом, да ещё и целоваться с нечищенными зубами… К тому же, ей невыносимо хотелось в туалет.

Илона осторожно завозилась под его руками, высвобождаясь, и потянулась за мобильным телефоном, чтобы взглянуть на время, одновременно смущённо прикрыв грудь одеялом.

— Нам следует поторопиться, если не хотим опоздать на шестичасовую электричку, — озабоченно произнесла она, скрывая неловкость за деловым тоном. — У меня филологи-пятикурсники прямо с утра. А ведь надо ещё домой заехать, привести себя в порядок.

Марк тоже сел и потянулся, разминая затёкшие мышцы.

— У меня первые две пары пустые… Но ты права, нужно собираться. Я буду готов через десять минут, — спокойно сказал он, не избегая её взгляда, словно видеть Илону с собой в постели каждое утро было для него естественным и привычным делом.

На даче, кроме туалета “типа сортир”, имелось ещё и что-то вроде душевой кабины — самодельной будочки с бочкой для воды на крыше. Однако мыться там было возможно лишь в самую жару, когда бочка нагревалась на солнцепёке. Сейчас же, ранним сентябрьским утром, вода была просто ледяной… Поэтому и Марк, и Илона ограничились умыванием всё у того же жестяного рукомойника, а затем — за неимением зубной пасты — она предложила ему подушечку мятной жвачки.

Пристально, но исподтишка наблюдая за Марком, Илона пыталась решить, какую модель дальнейшего поведения ей стоит избрать. Непохоже было, что для него что-то принципиально изменилось после сегодняшней ночи — во всяком случае, никаких романтических клятв и признаний в любви ждать от Марка точно не стоило. Однако он и не притворялся, что страдает потерей памяти: в его взгляде, обращённом на Илону, появилось больше тепла, в движениях больше раскованности, а в голосе, когда он к ней обращался, зазвучали едва уловимые хозяйские нотки из серии “это моя женщина”. Но сейчас они были вдвоём на даче, без свидетелей… а как он станет вести себя с нею, окружённый коллегами и студентами?..

“Охолонись, — подумала она сердито, обращаясь к себе самой. — Даже если у нас и будут… — она помедлила, подбирая подходящее определение, — отношения, это ещё не значит, что мы должны афишировать их налево и направо. Особенно в университете… Сплетен не оберёшься”.

В конце концов, Илона решила просто положиться на Марка и посмотреть, как станет дальше вести себя он сам. Что-то подсказывало ей, что одной-единственной ночью их связь не ограничится, и от этой робкой надежды где-то внутри — то ли в груди, то ли в животе — становилось горячо и радостно.

Позавтракать они уже не успевали, но на станции им посчастливилось купить у местной бабки чай из настоящего самовара — она любезно согласилась налить обжигающий ароматный напиток прямо в их термос. У этой же бабки они взяли пару домашних пирожков, ещё горячих — очевидно, предприимчивая бабуся напекла их на рассвете и поспешила к первой электричке, чтобы “делать бизнес”. В клиентах и правда не было недостатка: все дачники, которые ехали в город утром понедельника, явно собирались второпях и оттого были невыспавшимися и голодными, так что охотно покупали нехитрую снедь у старухи.

— Расслабься, — негромко сказал Марк Илоне, заметив некоторое нервное напряжение и скованность, овладевшие ею. В данный момент, избегая его прямого и открытого взгляда, она старательно всматривалась вдаль, пытаясь предугадать появление долгожданной электрички. Марк прикоснулся к её плечам и мягко развернул лицом к себе, заставив посмотреть в глаза.

— Илона, всё в порядке, — внятно проговорил он, словно впечатывая в её сознание каждое своё слово. — Не нужно меня стесняться и отворачиваться… То, что между нами произошло — это нормально, стыдиться здесь нечего. Мне было с тобой хорошо, — добавил он, и Илона едва не зажмурилась от счастья, одновременно с этим умирая от смущения.

— Мне… тоже, — несмело призналась она, решив быть с ним честной.

— Тогда что ты шарахаешься от меня всё утро, как от чумного? — Марк улыбнулся, и она, как всегда, растаяла от его улыбки. — Я тебя не обижу.

Если он и догадывался о том, что у Илоны не слишком-то много опыта общения с мужчинами, то того факта, что он у неё — всего лишь второй, после мужа, не мог даже предположить. Ну, не в наше же время, и не в её возрасте!..

— Наверное… наверное, я просто ещё не привыкла воспринимать тебя… в новой ипостаси.

— Когда бы тебе успеть привыкнуть, — рассмеялся Марк, — и я сам, честно говоря, до сих пор немного в шоке.

Он великодушно обходил стороной одну важную деталь: ведь это она сама, первая, пришла к нему, и Илона была ему безумно благодарна за это.

К счастью, подъехала электричка, и продолжение деликатного разговора было отложено на неопределённый срок.

В вагоне чувство неловкости, овладевшее Илоной сразу после пробуждения, потихоньку рассеялось. Они с Марком, дурачась, откусывали от пирожков друг у друга, сравнивая, чей вкуснее, её — с луком и яйцом, или его — с картошкой; по очереди прикладывались к термосу с чаем, весело переглядываясь и хихикая, как первоклашки. Время в пути пролетело практически незаметно, а от вокзала Марк доехал с Илоной до самого дома, чтобы ей не пришлось переть на себе собранные вчера яблоки. Илоне даже стало немного жаль, когда они распрощались возле двери её квартиры. Впрочем, она всё равно категорически запретила себе приглашать его даже на чашечку кофе: боялась, что одним кофейком дело не обойдётся, и тогда они оба (особенно она!) рискуют опоздать на работу, а то и вовсе прогулять её.

— Ну что же… значит, увидимся позже, в универе? — уточнил Марк.

Молодёжное слово “универ” прозвучало из его уст неожиданно, как-то несолидно, совсем по-мальчишески, и Илона не смогла сдержать улыбку.

— Увидимся, — отозвалась она, глядя на него с плохо скрываемой нежностью. Как же он ей нравился, господи, как нравился… да чего лукавить — она была влюблена в него, как кошка. Казалось, что всё поутихло с годами, забылось, потеряло актуальность… но нет! Стоило только увидеть Марка на кафедре, да даже раньше — стоило только услышать о нём, и сердце снова сошло с ума. А уж после всего, что случилось с ними на даче…

Он подался вперёд и легко коснулся губ Илоны коротким, но недвусмысленным поцелуем. Она едва сдержалась, чтобы не прижаться к нему крепче, не продлить мгновение, не посмаковать вкус этого неглубокого поцелуя… Вся кровь, казалось, прилила к её губам, они припухли и горели, они хотели целоваться ещё и ещё…

И всё-таки она взяла себя в руки и не затащила Марка в квартиру, как коварная соблазнительница.

— До скорого! — шепнула Илона, многообещающе улыбнувшись.

Полина

Понедельник, как известно, — день тяжёлый. И всё-таки Полина надеялась, что ей повезёт.

Все выходные она добросовестно корпела над своими фольклорными исследованиями и, как ей казалось, потрудилась на славу. Вечером воскресенья у неё даже заломило поясницу и шею от напряжения — так долго она просидела, уткнувшись в ноутбук и параллельно заглядывая в ворох бумажных материалов, веером разложенных на кровати. Почему-то хотелось, чтобы Громов её похвалил. Ну, или не похвалил… это, наверное, пока вообще недостижимая мечта… но пусть хотя бы не складывает губы в эту презрительную ухмылочку, которая буквально размазывает тебя по полу, превращая в абсолютное ничтожество. А ведь у него такая приятная, простая и обаятельная улыбка, если он по-человечески говорит о каких-нибудь отвлечённых вещах, не относящихся к дипломной работе… К нему, пожалуй, даже можно притерпеться. Не такой уж он сухарь и сноб, как показалось поначалу. Может быть, он тогда вообще не над ней смеялся, читая черновик дипломной — просто улыбался чему-то своему…

С этими мыслями она и отправилась рано утром в университет. Первой парой стоял современный русский язык у Илоны Саар, можно было пропустить — не писать же глупые диктанты школьного уровня, тем более, у Полины имелось официальное освобождение… Но она планировала застать научного руководителя на кафедре с самого утра и показать ему свои наброски.

Однако её ждало разочарование: к первой паре доцент не пришёл. А вот Илона Эдуардовна оказалась на кафедре, и заинтересованность Полины в Громове почему-то — или она себя накрутила? — была ей крайне неприятна.

— Вам назначено, госпожа Кострова? — сухо спросила преподавательница у оробевшей от этого ледяного тона Полины.

— Н-нет, — пробормотала она в замешательстве. — То есть… мы не договаривались о точном времени с Марком Александровичем, просто он сказал, что как только материалы будут готовы — я могу ему их показать.

— Марк Александрович придёт к третьей паре, — милостиво проинформировала Илона Эдуардовна и тут же дала понять, что аудиенция окончена:

— Не смею вас больше задерживать. Кстати, у меня в расписании сейчас стоит ваша группа. Ах, да… — её губы дрогнули в ироничной усмешке. — Вы же у нас освобождены от диктантов. Тем не менее, похвальная тяга к знаниям — явились на учёбу к первой паре!

Что это — сарказм? Издёвка? Какой-то тонкий намёк? Полина совершенно растерялась, не зная, как реагировать на этот странный выпад, тем более, что Илона Эдуардовна сама выписала ей то злосчастное освобождение.

Попрощавшись, она торопливо ушла, но, спускаясь вниз по лестнице, всё никак не могла отделаться от неприятного послевкусия короткого разговора с русичкой. Полина всё вспоминала этот тон… и взгляд. Илона Эдуардовна так внезапно изменилась, стала холодна и неприветлива с ней. Ну, положим, пятикурсники и впрямь слегка утомили её своей тотальной безграмотностью — но к чему так леденить глаза и язвить конкретно в адрес Полины? Она-то здесь при чём?..

Расстроенная Полина решила пока вернуться в общагу, чего зря околачиваться в универе целых полтора часа… Однако, не успела она сделать и пары шагов, как услышала знакомый голос, окликающий её:

— Кострова!..

Полина быстро обернулась, не веря своим ушам. Так и есть: от автобусной остановки шагал доцент Громов собственной персоной.

— Доброе утро, — поздоровался он с ней. — Вы уже уходите? Я, видите ли, подготовил для вас список статей, которые необходимо прочесть для дальнейшей работы…

— Ой, спасибо! — смущённо и обрадованно отозвалась Полина. — А я вас искала на кафедре, Марк Александрович, но мне сказали, что вы появитесь только к третьей паре.

— Да, у меня два “окна” подряд, но я решил приехать пораньше. А зачем вы меня искали?

— Хотела показать вам то, что сделала за эти дни, — Полине снова стало страшно, как на экзамене, в ожидании громовского вердикта. А ну как окажется, что она понаписала белиберды?

— Тогда, может быть, вернётесь со мной на кафедру? Я почитаю, обсудим… Или у вас сейчас дела?

Она замотала головой.

— Нет-нет… у меня первая пара тоже свободна.

— Отлично! — широкая улыбка снова озарила его лицо. Было в нём сегодня что-то необычное… празднично-весёлое — такое, что, глядя на него, хотелось улыбаться и беззаботно шутить в ответ.

И — надо же было этому случиться! — прямо на лестнице они буквально столкнулись с Илоной Эдуардовной, которая спешила на занятие к пятикурсникам.

— Доброе утро, Марк Александрович! — поздоровалась, буквально пропела она. Полину поразил её голос — столько в нём было нежности… или почудилось? Но краем глаза она ухватила отблеск ответной улыбки Громова, и в груди защемило. Неужели это то, о чём сразу можно было подумать? Так быстро? Так резво? Громов же совсем недавно приехал в город… А может, всё-таки показалось?

Между тем, Илона Эдуардовна перевела взгляд на Полину — и от её ласковой нежности не осталось и следа. Русичку буквально перекосило, но она нашла в себе силы никак не комментировать их совместное появление.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ревнует она его ко мне, что ли, осенило вдруг Полину. Но она тут же отвергла эту мысль: да ну, бред. С какой стати? По какому поводу?.. Однако ревность многое объяснила бы в её поведении…

— Пойдёмте же, Полина, — Громов кивком пригласил девушку следовать за собой, поскольку она замешкалась, стоя на ступеньках и глядя вслед гордо удаляющейся Илоне Эдуардовне. — Такое ощущение, что вы засыпаете на ходу. Выходные удались? — пошутил он.

Полина встрепенулась и виновато посмотрела на доцента.

— Извините, Марк Александрович. Просто немного задумалась.

Усадив Полину на стул, который едва-едва вмещался в тесное узкое пространство между стеной и столом, Громов удобно устроился напротив и надолго погрузился в чтение, периодически делая на страницах какие-то пометки карандашом и не произнося при этом ни слова.

Полина старалась не выдавать своего волнения, наблюдая за тем, как он читает её работу. Когда Марк Александрович оторвался от чтения и устремил внимательный взгляд на студентку, она подобралась, настроенная на обстоятельную и уважительную беседу.

Поначалу всё шло довольно сносно.

Полина на всякий случай заранее решила не возражать, не спорить, быть покладистой и послушной. Она деловито приняла от Громова несколько общих замечаний о методологии и о жанровых различиях в фольклоре. С удовольствием покивала, соглашаясь с утверждением, что главный признак “нефольклора” — отсутствие художественности… Ей даже ненадолго показалось (и польстило слегка, чего уж), что этот взрослый, солидный, учёный человек — доцент! — разговаривает с ней, как с равной. Но тут он сердито ткнул карандашом в одну из страниц Полининой работы, и иллюзия “равенства и братства” рассеялась без остатка. Никакого равноправия — напротив, она почувствовала себя провинившейся школьницей, вызванной на ковёр к директору.

— У вас, госпожа Кострова, — начал он, и её буквально обдало холодом и отчуждением от этого официального обращения, — к сожалению, отсутствует чёткое понимание, что есть флоклор, а что — подделка, устные произведения отдельных лиц, выдаваемые за народные.

Полина закусила губу, стараясь не выдать, как она расстроена.

— Всё-таки трудно определить, что — фольклор, а что нет… — робко и нерешительно возразила девушка.

— Разве? — он посмотрел на неё почти с отвращением. — Да фальшивка плавает брюхом кверху, как дохлая рыба. Неужели вы не чувствуете этого? Не слышите? Вам это не режет слух?..

— Слышать-то слышу, и чувствую… — она развела руками.

— Вот видите! — обрадовался Громов, перебивая.

— …но ведь это всё на уровне интуиции, а надо как-то научно обосновать, — докончила Полина свою мысль. — Нельзя же выкидывать из текста только по принципу “мне так кажется”. Тем более, подделывают очень профессионально, с традицией… К примеру, все эти частушки поют у нас на острове на праздниках и на застольях, и никто теперь уже не вспомнит, от кого и когда впервые их услышал, — Полина беспомощно пожала плечами.

Громов снова подвинул к себе папку и быстро проставил несколько галочек карандашом напротив отдельных частушек.

— Поразмыслите на досуге, — сказал он более доброжелательным тоном, — попробуйте сами разобраться, почему их нельзя отнести к народному творчеству.

— Вот именно эти частушки я терпеть не могу, — призналась Полина, невольно засмеявшись. Он тоже засмеялся, с удовольствием глядя на неё — ни следа не осталось от прежнего брезгливого выражения.

— Ну вот, а говорите — трудно! Я верю, что у вас есть чутьё на эти вещи, вы способная. А вот обоснуйте и объясните мне это сами, хотя бы попытайтесь. Не сейчас, разумеется. Подумайте.

Громов отложил папку в сторону, по рассеянности вместе со своим карандашом, заложенным между страницами.

— А вообще, конечно, в некоторых вопросах вы мне сто очков вперёд даёте, Полина. Я — теоретик. Практики ужасно не хватает, — признался он внезапно в каком-то доверительном порыве. — Мне бы поработать где-нибудь… в месте, вроде вашего острова. Возьмёте меня как-нибудь с собой? — смущённо улыбнулся он, и непонятно было, издевается он сейчас над ней или спрашивает совершенно искренне.

— Поедемте… — отозвалась обескураженная Полина, чувствуя, как предательский румянец заливает ей щёки.

Ох, только бы он перестал так на неё смотреть и так улыбаться! Хорошо, что она сидит, иначе ноги бы её не удержали.

Чтобы чем-то занять себя, Полина потянулась за своей папкой, лежащей на противоположном конце стола рядом с Громовым, и тут вдруг поймала на себе его странноватый взгляд. Она не сразу сообразила, почему доцент так необычно на неё смотрит, а сообразив, чуть не ахнула в ужасе. Дело в том, что сегодня она надела блузку "с секретом". Пока Полина стояла или сидела, строгий воротничок плотно облегал шею, но стоило ей слегка наклониться — и вся эта видимая строгость летела к чертям собачьим, потому что на воротнике не имелось ни единой пуговицы, и края его тут же заманчиво и весьма соблазнительно распахивались.

Господи ты боже мой, подумала Полина ошеломлённо, да Громов пялится мне в декольте! Она поспешно выпрямилась и замерла, боясь сделать неловкое движение, чтобы вновь не спровоцировать сеанс нечаянного, хоть и вполне невинного, стриптиза.

Он, конечно же, поспешил отвести взгляд и вообще по-джентльменски сделал вид, что ничего не заметил, не обратил внимания… Однако его глаза имели опасное, смущающее, возмутительное свойство — говорить лишнее. И столько в них сейчас было, в этих удивительных глазах цвета расплавленного серебра! Что отвечать на это — Полина не знала, а молчать было глупо…

Но в это время, на счастье, у Громова зазвонил телефон, и он, извинившись перед студенткой и сделав рукой отпускающий жест, погрузился в какой-то важный деловой разговор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Полина на подкашивающихся ногах вышла из аудитории и поплелась вниз по лестнице. Ей срочно нужно было сделать глоток свежего воздуха, чтобы остыть и проветрить мозги. Она совершенно не понимала, что с ней происходит, отчего горят щёки и всё ещё подрагивают колени. Неужели доцент Громов нравится ей? Нравится как мужчина? Это же глупо и… бесперспективно. А может быть, она путает симпатию с чем-нибудь иным? С уважением к научному авторитету Громова, к его увлечённости профессией… ну невозможно же вот так по-идиотски, с ходу, “запасть” на своего научного руководителя! Но чем тогда объяснить свою странную реакцию на обычную, наверняка ничего не значащую, улыбку?.. На случайный, нечаянно пойманный взгляд?..

До конца первой пары оставалось ещё полчаса, и Полина решила прогуляться.

Она неторопливо побрела по тротуару, разбрасывая носками туфель приятно шуршащие жёлтые листья, и, дойдя до здания почтамта, спонтанно решила отправить весточку домой.

Ни отец, ни тётя Настя не пользовались интернетом, а мобильный телефон у них был один на двоих и служил лишь для экстренной связи, поэтому все годы учёбы Полина по старинке писала им письма.

Купив открытку, она торопливо нацарапала краденым карандашиком несколько ласковых строчек. Улыбаясь, представила, как отец получит от неё письмецо, обрадуется, наденет на нос очки и присядет к столу… ещё и кота выкинет за дверь, чтобы не мешал внимательно, с чувством, толком и расстановкой, читать и думать. И обязательно прочтёт затем вслух написанное тёте Насте. Оба вздохнут украдкой: совсем взрослая стала наша Полинка, учёная… ей-то, поди, с нами, стариками, и неинтересно. У неё в городе своя жизнь… Дело молодое, как не понять.

Эх, знали бы папа с тётей Настей, что никакой “своей жизни”, кроме учёбы, у неё и нет… Только наблюдает за чужими отношениями, а сама как прокажённая. Вроде не уродина и не дура, но… потенциальные кавалеры боятся к ней даже подступиться, словно заранее настраиваясь на то, что Полина откажет. А может, ребята и правда считают её закоренелым синим чулком и типичной старой девой, как высказалась однажды Ксения?..

Пожалуй, действительно не стоит выпендриваться: надо окончить университет и вернуться в родную деревню, на любимый остров. Устроиться в местную школу, учить ребят… Пусть отец со спокойным сердцем глядит на свою обожаемую дочку, на единственную кровиночку. А лишние книги нужно убрать подальше, сложить стопочкой и накрыть салфеткой, чтобы глаза не мозолили. Выйти замуж за какого-нибудь доброго славного парнишку, вроде Костика, и ждать его каждый вечер дома — с лодкой, полной свежевыловленной рыбы…

Нет, нет, нет, к чему себя обманывать? Вот она, Полинка — здесь, с черновиками дипломной работы, с черновиками совершенно иной жизни. А то, что с личным пока не складывается… ну, ведь и ей ещё не так много лет.

И всё-таки засело занозой в подсознании: никто из однокурсников никогда даже не пытался за ней ухаживать. Но, положа руку на сердце, нужны ли они ей самой, эти ухаживания сверстников?.. Пока ещё никто не понравился Полине настолько, чтобы она променяла уютный вечер с интересной книжкой на свидание, будто после истории с Костиком она заперла своё сердце на ключ, а сам ключ выбросила для верности в Волгу.

Даже этот Вадим… Полина почти не отвечает ему ВКонтакте, отделывается вежливыми отписками, а этот чудак регулярно шлёт ей длинные восторженные послания, иногда в стихах. И если сначала ей это было по-глупенькому приятно (ах, ну надо же! она кому-то понравилась!), то теперь начинает не на шутку утомлять. Ещё и Ксения постоянно выспрашивает детали их общения с братцем и жаждет подробностей. А Полине и рассказать-то нечего… ей скучен Вадим, он её банально не заводит.

А может, ей теперь вообще не нужна эта “любовная любовь”? Ну бывает же, что у женщины атрофирован материнский инстинкт, к примеру… А ещё случается, что человек совершенно не испытывает потребности в друзьях, или абсолютно лишён способности плакать… А вот Полине с некоторых пор до лампочки вся романтическая дребедень.

На ту же Катю и её любовь к напыщенному, изломанному, пустому мальчишке ей смотреть неловко и неприятно. Горе у неё неинтересное, потому что неинтересен он. Ведь и несчастье бывает прекрасным… Наверное, всё зависит от того, кого рассматривать в качестве потенциального партнёра. Должно быть, случается и так — когда от простой улыбки конкретного человека вдруг становится близкой и понятной его душа, и сам он неуловимо отзывается на едва слышное, едва ощутимое…

Интересно, подумала вдруг Полина, а что, если бы Громов пригласил её на свидание? Мысль вздорная и бредовая, но… сердце заколотилось быстрее, и Полина украдкой оглянулась по сторонам, будто желая убедиться, что никто не подслушал и не подсмотрел её тайное желание. Однако все посетители почтового отделения были заняты своими делами: кто-то получал и отправлял посылки, кто-то оплачивал квитанции… Полина расслабилась и, буквально на мгновение прикрыв глаза, позволила фантазии вновь завладеть её сознанием. Она моментально увидела ясную и чёткую картинку — они с Марком Александровичем гуляют вместе по набережной, разговаривают о вещах, не имеющих отношения к учёбе, заходят в кафе с видом на Волгу, ужинают, улыбаются друг другу, потом он помогает ей накинуть плащ и задерживает свои руки на её плечах… а затем наклоняется и осторожно целует. Дальше этого мечта не зашла, Полине сделалось стыдно, да и глупо было грезить о том, что априори никогда не сбудется.

Гораздо легче было вообразить и поверить, что Громов однажды и впрямь соберётся приехать на её родной остров. Вот это уже ближе к реальности, вот это желание даже может когда-нибудь сбыться… Он же сам говорил, что ему не хватает практики, необходимо припасть к истокам и с головой погрузиться в народный быт… А почему бы и нет?

“Кто это с тобой, дочка?”

“Папа, тётя Настя, знакомьтесь — это мой преподаватель, Марк Александрович Громов”.

“Милости просим, Марк Саныч! Присаживайтесь-ка к столу, как раз пироги с рыбой поспели, только из печи. Вы любите пироги?”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍“Я вашу дочь люблю…”

Подперев щёку ладонью и рассеянно улыбаясь, Полина настолько отдалась власти этих предательских, волнующих картинок, что едва не опоздала в университет. Хорошо, вовремя спохватилась, зато пришлось потом нестись почти бегом, чтобы успеть к началу второй пары. Но даже на бегу она чувствовала, как горят щёки — боже, и нафантазировала ведь абсолютно на пустом месте!.. Самой и стыдно, и смешно.

Илона

Никто из студентов никогда не раздражал Илону так же сильно, как второкурсник журфака Кирилл Рыбалко.

Все остальные ученики были для неё более-менее ясны и предсказуемы, всё в в пределах понимания. Илона даже условно делила их на определённые типажи: студент-умник, студент-заучка, студент-неслух, студент-пофигист, студент-недотрога и так далее. Но Рыбалко!..

Илона понятия не имела, как этот наглый мальчишка ведёт себя за пределами университета. В аудитории же это был шут. Паяц! Он готов был пойти на всё, лишь бы вызвать хохот однокурсников и довести преподавательницу до белого каления, даже если ради этого приходилось ставить в дурацкое неловкое положение не только русичку, но и себя самого.

В первый год Илона ещё пробовала с ним как-то воевать, пыталась добиться хотя бы минимального уважения, а потом просто махнула рукой и пустила всё на самотёк. Но всякий раз перед тем, как идти на занятие к журналистам, она понимала, что настроение её начинает стремительно портиться, и осадок потом не исчезал весь день.

Вот и сейчас, настраиваясь на этот “крестовый поход”, она заранее морщилась, точно от сильной боли, и отчаянно тянула время. В конце концов, очнулась она от оклика Марка.

— Илона Эдуардовна! — он остановился рядом со стулом, где она сидела, и, наклонившись, слегка обеспокоенно заглянул ей в лицо. — У вас всё нормально? Вам пора идти, насколько я знаю, а вы поникли главой и, ей-богу, буквально стонете вслух!

Она невольно рассмеялась.

— Да, Марк… Александрович, спасибо за заботу, я уже бегу. У меня всё хорошо, не волнуйтесь. Это мои специфические отношения с некоторыми из студентов. Сама разберусь.

— Если надо, зовите на подмогу, — он подмигнул ей. — Я скор на расправу со студентами!

Илона поднялась со стула с лёгким сердцем. Не так уж и страшно идти к студентам, даже к самому Кириллу Рыбалко, когда тебя провожает такое облачко искреннего тепла…

Торопливо шагая по опустевшему коридору, она всё вспоминала этот взгляд и эту улыбку. Было в них что-то, что дарило надежду, обещало, что теперь всё-всё в её жизни пойдёт по-новому. По-счастливому… А на Марка и студентку Полину Кострову она рассердилась сегодня утром совершенно зря. Повела себя, как глупая ревнивая жёнушка. Марк слишком порядочен для того, чтобы заводить шашни со своими ученицами — тем более, прямо на рабочем месте, тем более, после того, как провёл ночь с другой… Да с чего Илона вообще вообразила, что между ним и Костровой что-то есть? Обычные отношения между студенткой и научным руководителем. Не такая уж Полина и красавица, девчонка как девчонка, в их университете полным-полно девушек и покрасивее.

Войдя в аудиторию, она сразу же увидела Кирилла. Он явно подготовился к появлению преподавательницы: широко раскрыл рот, делая вид, что беззвучно зевает. Илона готова была поклясться, что зевать ему совершенно не хочется и рот он разинул заблаговременно. Лучше не замечать, не обращать внимания… ему же неудобнее.

И всё-таки было сегодня что-то странное, что-то непривычное со студентом Рыбалко… Ах, вон оно что! Он же пересел.

Раньше Кирилл всегда сидел вместе с Катей Таряник. Илона не вникала особо, да и вольностей себе эта парочка на занятиях не позволяла, но было совершенно очевидно, что у них роман. Теперь же эти двое сидели в противоположных концах аудитории, словно намеренно старались лишний раз не попадаться друг другу на глаза. Поссорились?..

Ничего, милые бранятся — только тешатся, усмехнулась Илона. Откровенно говоря, она не понимала, что такая милая и славная девушка, как Катя, могла найти в этом нахале Рыбалко. О чём они могут говорить друг с другом? Впрочем, смешно: может быть, они не больно-то разговаривают, а в основном занимаются другими делами, более приятными и уместными в их возрасте.

Не успела Илона объявить тему сегодняшнего занятия, как в аудитории грянул похоронный марш Шопена: у кого-то из студентов-шутников он был установлен рингтоном. Илона даже смогла с первого раза безошибочно угадать, у кого именно.

Телефон всё звонил и звонил, студенты ржали, а Кирилл не торопился сбрасывать звонок, словно наслаждался траурной мелодией.

— Господин Рыбалко, — ровным голосом, подавляя уже поднимающуюся волну бешенства, произнесла она, — будьте добры, отключите звук у вашего мобильного телефона.

— Зачем это? — лениво, не сразу, откликнулся Кирилл, словно размышлял — стоит ли вообще удостаивать эту назойливую русичку ответом.

— Вы мешаете мне. У нас занятие. И у вас, между прочим, тоже.

— Благодарю вас, — паясничая, отозвался Рыбалко, — сегодня я как-то не расположен учиться.

Но телефон всё-таки отключил.

— Вам не кажется… — Илона с трудом подбирала нужные слова, хотя в глубине души сейчас просто хотела треснуть изо всей силы этого наглеца стулом по башке, — что ваши выходки и ужимки нестерпимо скучны и предсказуемы?

— Ваши занятия тоже нестерпимо скучны и предсказуемы, — не моргнув глазом, парировал он. Илона вспыхнула, но постаралась не показать, как уязвили её эти слова. Глупый, вздорный мальчишка… и ведь он не поймёт, не поверит, что ей действительно дорога эта дисциплина, что она любит свою профессию…

— Не смею вас больше задерживать, — холодно кивнула она Кириллу. — Можете пойти погулять, пока мы будем заниматься делом.

— Спасибо, — вальяжно кивнул он, — я лучше здесь останусь. Тут тепло, светло и мухи не кусают…

На этом молчаливая поддержка аудитории вдруг оборвалась. То ли Кирилл взял неверную ноту, то ли всем банально надоело терять время попусту… Ольга Земляникина, смуглая черноволосая красотка, с досадой обернулась на Рыбалко и раздражённо бросила:

— Слушай, Кир, ты правда достал уже. Сам не хочешь учиться — так дай другим. Или заткнись, или вали нафиг отсюда, клоун недоделанный!

И Рыбалко, дерзкий, непокорный, невыносимый нахал Рыбалко, который никогда не лез за словом в карман и мог поставить на место любого обидчика, вдруг побагровел, втянул голову в плечи и послушно замолк.

"Ого, — подумала Илона, — да уж не по этой ли самой причине, имя которой — Ольга, между Кириллом и Катей пробежала чёрная кошка?.."

Впрочем, это было абсолютно не её дело.

С Марком они столкнулись в дверях кафедры.

— Устала? — негромко и ласково спросил он, отмечая её слегка потрёпанный облик после общения с Рыбалко. — Или чем-то расстроена?

— Нет, просто устала, — Илона покачала головой, мгновенно расцветая от его внимания. У неё это было последнее занятие на сегодня, а Громов спешил на очередную лекцию. — Но приглашение на яблочный пирог по-прежнему в силе! Приходи сегодня вечером часикам к семи-восьми. Не поздно?

— Н-нет… нормально, — чуть замявшись, всё-таки отзвался он.

— Где я живу, помнишь? Или давай, я запишу тебе точный адрес на всякий случай, а то запутаешься в подъездах и квартирах… — намеренно игнорируя эту красноречивую секундную заминку, Илона вырвала листок из записной книжки. Она готова была завизжать от восторга, по-девчоночьи запрыгать, захлопать в ладоши и покружиться вокруг собственной оси. Марк придёт к ней в гости! И уж, по-любому, она его сегодня не отпустит. Останется ночевать, как миленький!