В следующую субботу я встречаю Ксандера на обочине, желая избежать ситуации, произошедшей на прошлой неделе. Мама все еще верит в «друга из школы» и пока не настаивает на знакомстве с ним. И я не собираюсь что-либо менять.
Не замечая меня, Ксандер заглушает двигатель и вылезает из машины.
На нем потрясные джинсы, футболка и кожаные мокасины. Я указываю на его одежду.
— Серьезно? Разве я не говорила надеть самую ужасную одежду?
Он подходит прямо ко мне. На самом деле Ксандер на голову выше меня, однако сейчас, когда он стоит на дороге, а я на обочине, мои глаза находятся на уровне его подбородка.
— И тебе привет. — Мы не виделись с ним в течение целой недели. Он уезжал куда-то по делам бизнеса со своим отцом. На секунду мне кажется, что Ксандер хочет меня обнять, и у меня перехватывает дыхание, но он переводит взгляд на свой наряд. — Это и есть моя самая ужасная одежда.
Я пихаю его, удовлетворяя свой порыв к нему прикоснуться.
— Ты ужасен. — Но я знаю, что он не шутит. — Ладно, тогда сначала нам нужно будет кое-куда заехать.
Мы проезжаем несколько кварталов, и я указываю на парковку перед магазином «Армия спасения».
— Первая остановка — новая одежда. Пошли. Приоденем тебя.
Мы заходим в магазин, и нас встречает запах старой мебели. Это напоминает мне о Скай, поскольку мы часто проводим время в подобных местах.
— Размер обуви? — спрашиваю я.
— Двенадцатый… Подожди… мы выбираем здесь обувь? Не уверен, что смогу носить поношенную обувь.
— Кажется, ты сказал что-то философское. Теперь забудь об этом, малыш, потому что иначе ты испортишь свои ботинки.
— Я готов их испортить.
— Подожди, я разве дала тебе выбор? Нет, конечно, ведь ты все равно сделал бы неправильный. Поэтому мы покупаем обувь здесь. — Я тяну его в отдел с обувью. Есть всего три пары его размера. Я выбираю самые отвратительные: высокие ботинки с кислотно-желтыми шнурками. Затем заставляю его примерять одежду.
Пока он в примерочной, я хожу по отделу с толстовками. Передвигая вешалки, я резко останавливаюсь. Между отвратительным неоново-оранжевым свитшотом и голубой университетской толстовкой весит черное платье, расшитое бисером, с небольшим вырезом и коротким рукавом. Я проверяю размер. Как раз. Прикусываю губу и смотрю на ценник — сорок долларов. Дороговато для секонд-хенда. Но цена оправдана — платье винтажное. Лучшее, которое я когда-либо находила. И то, что оно спрятано между толстовками, говорит о том, что кто-то его уже присмотрел и спрятал, надеясь за ним вернуться. Но все равно сорок долларов — для меня слишком дорого. Мне так и не заплатили за этот месяц, и я сомневаюсь, что заплатят вообще. Мама не может себе этого позволить. Хотя моя крошечная зарплата не нанесет сильный урон нашему бюджету, зато позволит мне чувствовать себя несколько лучше.
— Я стараюсь не думать о том, кто носил это раньше, — кричит Ксандер из примерочной.
— Тебе нужен носовой платочек или ты прекратишь плакать? Выходи и дай мне на тебя взглянуть.
Я передвигаю вешалку со следующей толстовкой, чтобы закрыть черное платье. Даже если бы у меня и были такие деньги, куда бы я ходила в этом платье? На какое-нибудь вычурное мероприятие с Ксандером? Надеюсь, я не превращусь в девушку, мечтающую о парне, которого она никогда не получит.
Шторка в примерочную распахивается, и, застегивая нижние пуговицы на фланелевой рубашке, выходит Ксандер.
— Чувствую себя идиотом.
— Иногда это даже полезно. Теперь тебе нужна толстовка.
— У меня есть пиджак.
— Ты имеешь в виду свой очень дорогой пиджак? Не-а, так не пойдет. — Я вытаскиваю ближайшую серую кофту и кидаю ему.
— Отлично, я переодеваюсь назад в свою одежду.
— Нет, парень, тут ты будешь носить эти вещи. Поторапливайся, встретимся у кассы. — Я бросаю последний взгляд на платье и ухожу.
Кассирша смотрит на нас в недоумении.
— Вот, — говорю я, поворачивая Ксандера. Отрываю ярлыки с петли на джинсах и с рукава кофты, а затем протягиваю ей толстовку и обувь.
— С вас пятнадцать долларов, — говорит она.
Ксандер протягивает ей двадцатку.
— Пятнадцать? За это все?
Он все еще удивлен, когда мы идем обратно к машине.
— На прошлой неделе я купил носки за тридцать долларов.
— Потому что ты идиот.
— Спасибо.
— Кстати, мне нравятся твои новые ботинки.
Он закатывает глаза.
— Если унижение — твой вариант профессии, то могу ответить сразу: я в этом не заинтересован.
— Но у тебя так хорошо получается.
Мы приезжаем на кладбище, и Ксандер смотрит на меня.
— Что мы здесь делаем?
— Исследуем твой потенциал.
— Здесь?
— Помнишь, что я сумасшедшая? Пошли.
Я привела его сюда по нескольким причинам. Во-первых, это бесплатно, а у меня нет денег, чтобы устроить для него что-либо равное фотосессии. Во-вторых, я считаю, что Ксандеру нужно немного испачкать руки, расслабиться. Конечно, он в хорошей форме, но он понятия не имеет, что я для него приготовила.
— Здравствуйте, мистер Локвуд, — приветствую я, входя в похоронное бюро, которое располагается на пригорке. Папа Скай очень крутой. Он, со своими длинными белокурыми волосами и крючковатым носом, выглядит так, как и должен выглядеть обитатель кладбища. Меня всегда интересовало, владеет ли он этим кладбищем из-за своей внешности или же он выглядит так, потому что владеет кладбищем.
— Привет, Кайман. — Он протягивает две лопаты. — Вы уверены, что хотите это сделать?
— Да. — Я забираю лопаты.
— Хорошо, я уже начал, чтобы вы знали ее размер. Она прямо за дубом. — Он достает из кармана рацию и протягивает ее мне. — Если будут вопросы, обращайтесь.
Я передаю Ксандеру лопату.
— Хорошо.
— Могильщик? — возмущается Ксандер, когда мы направляемся к месту. — Серьезно? Ты действительно считаешь, что я захочу копать могилы?
— Это не просто копание могил, Ксандер. Речь идет об атмосфере. Спокойная жизнь в окружении мирной смерти.
— Да, ты сумасшедшая.
Земля прилипла к его волосам и размазана по щеке. Но даже в таком виде его уверенность в себе и напряжение заметны невооруженным взглядом.
— Мы же не будем здесь похоронены, верно?
— Ты поймал меня.
— Ты же не думала, что я захочу этим заниматься, не так ли?
Никогда.
— У меня были сомнения.
— Хотелось бы захватить с собой перчатки. — Он раскрывает ладонь, и я вижу на ней кровавый волдырь.
Я ахаю.
— Ксандер!
— Что?
Я беру его руку и начинаю рассматривать ее вблизи, аккуратно прикасаясь к поврежденной коже.
— Ты не сказал, что это калечит твои руки. — Я использовала рукава толстовки вместо перчаток, его же для этого слишком короткие.
— Все не так уж плохо.
Я достаю рацию.
— Мистер Локвуд, думаю, мы закончили.
— Яма еще недостаточно глубокая, — говорит Ксандер.
— Знаю. Я говорю, что мы закончили.
Сначала по рации слышится какой-то шум, а потом мистер Локвуд говорит:
— Значит, я отправляю трактор?
— Да.
— Подожди, — говорит Ксандер, — трактор докопает яму за нас?
— Да, они уже давно не копают вручную. Я подумала, что будет весело.
— Я тебя убью.
— Это просто идеальное место.
Он делает мне подножку, выбивая почву из-под ног, но подхватывает и аккуратно укладывает на землю. Я хохочу, пока пытаюсь выбраться, но Ксандер, усевшись на меня и одной рукой прижав мои запястья над головой, крепко удерживает меня на месте. Другой рукой он черпает горсть земли и втирает ее мне в волосы.
Я смеюсь и продолжаю бороться, но потом понимаю, что он замер. Внезапно я начинаю очень остро ощущать каждое соприкосновение его тела с моим. Он встречается со мной взглядом, и его захват на запястьях ослабевает. У меня в груди зарождается паника, поэтому я хватаю немного земли и кидаю ему в лицо. Он стонет, скатывается с меня и ложится на бок, опираясь на локоть.
Некоторое время я лежу на мягкой земле. По шее пробегает холодок. Не знаю, действительно ли я что-то сейчас предотвратила или же это была лишь игра моего воображения.
Ксандер глубоко вздыхает.
— После недели, проведенной с отцом, мне было это так нужно.
— Он строг с тобой.
— Он строг со всеми.
— Сожалею.
— Не стоит. Я справляюсь.
Я видела, как Ксандер «справляется». Молчит, отстраняется и замыкается в себе. Но если это ему помогает, то кто я такая, чтобы ему перечить? Я сама далеко не всегда нормально общаюсь со своей мамой.
Моя спина болит, но лежа я чувствую себя прекрасно. Глаза закрываются. Тут очень спокойно, словно тишина и стены из грязи защищают меня от окружающего мира. Может быть, именно здесь я смогу позабыть обо всех проблемах в своей жизни. Позабыть, что я семнадцатилетняя девушка, проживающая жизнь сорокалетней женщины. Мысли об этом даруют мне ощущение, будто на мою грудь вывалили две тонны земли, чего я никак не ожидала.
— Что случилось?
Я открываю глаза и вижу Ксандера, уставившегося на меня.
— Ничего.
— Мне так не кажется. Ты больше не играешь в свою игру.
— Что за игра?
— Та, в которой ты не упускаешь возможности надо мной поиздеваться. — Он смотрит на свою руку. — Ты смогла бы отпустить миллион шуток на эту тему. — Ксандер снова демонстрирует мне свой волдырь.
— Знаю. Я действительно должна была пройтись по твоим нежным, холеным ручкам.
— Точно. — Он убирает кусок грязи с моей щеки. — Ну и? Что случилось?
— Иногда я чувствую себя старше своих лет. Вот и все.
— Я тоже. Именно поэтому мы все это и начали. Чтобы веселиться. Чтобы перестать волноваться об ожиданиях, возложенных на нас, и понять, чего мы сами хотим от жизни.
Я киваю.
— Мой отец бы умер, если бы увидел меня здесь.
— Вероятно, нам следовало его пригласить?
Ксандер смеется.
— Он скорее бы умер, чем пришел сюда.
— Ну, вообще-то, именно так он здесь и окажется.
Он снова смеется.
— Ты отличаешься, Кайман.
— От кого?
— От любой девушки, которую я когда-либо встречал.
Учитывая, что у всех девушек, с которыми он общался, денег больше, чем у меня, раз в пятьдесят, отличаться от них — не такой уж и великий подвиг. От этих мыслей мои глаза щиплет.
— Это будоражит. Ты заставляешь меня чувствовать себя нормальным.
— Да. Мне следует над этим хорошенько поработать, потому что ты очень далек от нормального человека.
Он улыбается и игриво толкает меня в плечо. Мое сердце ударяется о ребра.
— Кайман.
Я беру еще одну горсть земли и размазываю по его шее, а потом быстро пытаюсь убежать. Он обхватает меня сзади, и я вижу его руку — полную земли, — приближающуюся к моему лицу, но внезапно мы слышим сигнал трактора.
— Ты спасена могильщиками, — говорит он.