Драконьи тропы

Глава 15

Все короче и холоднее становились дни, все темнее и неуютнее — ночи. Несколько раз выпадал уже снег. Скоро должен был появиться из какого-то своего невиданного далека Канингем. Лиска с Наирой, астианки и время от времени присоединяющиеся к ним юноши все дни напролет либо учились, либо составляли лекарственные сборы и делали снадобья от разных хворей, либо помогали Дариану и друг другу по хозяйству. Кроме них в доме постоянно бывал кто-нибудь из старших ведьм-знахарей-магов. И в последнее время они собирались все чаще, долго что-то обсуждали, обычно у Дариана в комнате, за тяжелой дубовой дверью, из-за которой совсем-совсем ничего не было слышно, даже если бы девушки пытались подслушать, чего, конечно же, они никак не могли себе позволить.

И, что самое досадное, когда вдруг появлялся Левко, он обсуждал это загадочное нечто вместе с магами, а им потом ничего не рассказывал, как они ни обижались. И только после того, как обе надулись на него и полдня с ним не разговаривали, он чуть-чуть приоткрыл завесу жуткой тайны и сказал, что все, что обсуждается магами в доме, касается ни много ни мало судьбы Изнорья и Никеи, а возможно, и Астианы, и самих Драконовых гор. И что они напрасно обижаются на него, потому что его, Левко, зовут на совет только как представителя Ковражинского воеводы, а то бы он и близко там не был. Вот и весь разговор.

Лиска несколько раз пыталась порасспросить Хорстена — дед все-таки, — но он то просто уходил от ответа, ссылаясь на чрезвычайную занятость, а то начинал объяснять, что происходит, но настолько издалека, туманно и сложно, что все равно было непонятно, а переспрашивать было уже неудобно. А Верилена отвечала очень просто: «Потому, что мы так решили и по-другому пока никак нельзя». Спрашивать о чем бы то ни было Кордис даже в голову не приходило.

Оставалась надежда выведать что-нибудь у Дариана. Как раз сегодня до обеда он должен был заниматься с Лиской, вот она его и спросит.

С утра дежурили астианки, и вся кухня пропахла ванильными сырниками. Наскоро позавтракав, Лиска сунула Руша Наире, благо тот не сильно сопротивлялся, и выскочила во двор. Там около самой речки стоял, глядя на горы на противоположном берегу, Дариан. Вчера выпал и уже не таял снег. Серое небо обступало Драконовы горы со всех сторон и потихоньку спускалось на землю мягкими крупными хлопьями, глуша все звуки, которых с осени и так осталось уже немного.

Снег ложился магу на волосы, на откинутый капюшон плаща, на плечи, под ноги. А прямо перед ним, за рекой, вздымались седые кручи, скрывающие за собой бесконечную горную панораму. Тишина была такая, что, казалось, слышно было, как падает снег, вернее не падает, а ниспадает, нисходит, легко и спокойно. Когда Дариан обернулся, лицо его все еще хранило выражение отрешенного раздумья. Его глаза были сейчас такого же цвета, что и вода в незамерзшей еще речке — серо-зеленые. Он посмотрел на нее задумчиво и немного рассеянно.

— Сегодня будем заниматься там, — он махнул за реку. — Попробуй мостик сделать сама. Помнишь как?

Лиска кивнула. Да, она, конечно же, помнила как. Она хорошо знала, как это надо сделать, какие слова при этом должны звучать, какими должны быть представляемые образы, какие могут быть при этом ощущения, куда направлять магические потоки. Теоретически все было ясно. Но, когда дело доходило до дела, оказывалось, что «знать» и «уметь» — слова из разных языков. Превращения ей так и не удавались. Если и получалось, то криво и вымученно и не совсем то или уж совсем не то, что было задумано. И это все несмотря на ясные и доходчивые объяснения. Канингем и Дариан объясняли все так, что могла бы понять, наверное, даже овца, если бы захотела. И досадно было от этого, и стыдно. Она шагнула на самый край берега в предчувствии душевной тоски.

В прошлый раз получился неплохой мостик, совсем неплохой, если не считать, что половину за нее сделал Дариан, она только заканчивала… Лисса протянула вперед руку в мрачной решимости положить здесь все свои магические силы и умереть от позора, когда ничего не выйдет и жалкие ошметки ледяных корок поплывут, натыкаясь на торчащие из воды камни. Она окинула взглядом реку. До противоположного берега было так далеко! И с каждой минутой становилось все дальше, а она сама все меньше….

То ли дело восстановление. Там ей было чем гордиться. С каждым разом выходило все точнее, и точку во времени, к которой именно надо было вернуться, находила без особого труда… Ей вдруг пришла в голову одна не очень честная мысль. Можно ведь и не мучиться с преобразованием, а просто восстановить то, что уже когда-то было. А почему бы и нет? Хотя бы один раз не позориться!

От ее ног побежала по воде узкая череда ледяных чешуек, каждая из которых расползалась в стороны до размеров с лист лопуха, крепла, утолщалась и намертво сцеплялась с соседними, пока не протянулась через всю реку крепкая ледяная лента.

— Отлично! — маг был искренне рад ее успеху.

Лиска смутилась и поспешила на тот берег. Все-таки когда-нибудь она научится и превращениям тоже.

Они поднялись по заснеженному каменистому склону, постояли с минуту на небольшом перевале, спустились по пологому склону и вскоре оказались на широком, почти ровном плато, покрытом слоем рыхлого свежего снега. Справа и слева сторожили покой этого места заснеженные склоны невысоких горных хребтов. Бело-сизые вершины теснились впереди, насколько хватало глаз. И над этим белесым, успокоенным, словно заснувшим миром висело серое бесстрастное небо.

— Снег — хороший материал для превращений, — начал объяснения Дариан. — Из него можно сделать все, что захочешь. Пожалуй, лучше сейчас будет (и интереснее) не навязывать свою форму, а понять, что уже здесь, в этом месте, есть. Попробуй услышать настроение, которое здесь сейчас присутствует, почувствовать, во что оно хотело бы вылепиться само, если бы умело. Конечно же, и ты сама что-то принесла с собой, и это что-то становится сейчас частью этих гор, сливается с ними, отражается, как эхо. Попробуй проникнуться состоянием, которое растворено здесь, и сделать что получится.

Он отступил на несколько шагов назад и оставил ее одну.

Снег, лед, зима, смерть. Холодно, серо, пусто.

Зима, снег, огонь в печи, дети на улице, снежные горки, снеговики.

Обледеневшие колодцы, заснеженные деревья, замерзшие, словно заколдованные реки. Тишина, сон, неподвижность…

Зимние праздники, костры, гаданья, подарки. Мама с утра печет пряники, мама, которую она оставила там, в Вежине…

Лиска тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и оглянулась вокруг.

Длинные горные хребты (или драконьи, тут не поймешь), спокойно укрытые снегом. Очень тихо. Воздух слегка сыроват и пахнет свежестью, какая бывает в самом начале зимы. И небо серое. Нет, не хмурое, нависающее, а просто спокойное, вечное. И тишина была не давящая, сонная, а легкая, терпеливая, ожидающая.

Белый цвет — это все цвета сразу. Снег — это вода и воздух, лед, готовый к полету. Покой сейчас — это все чувства сразу, в равновесии. В равновесии легком, зыбком, ожидающем. Нужно было только слегка наклонить.

Она вдруг поняла, увидела и почувствовала все сразу и позволила себе двинуться туда, куда тянули ее сейчас за собою горы.

Раскинувшееся перед ней плато едва заметно дрогнуло, и лежащий на нем снег начал приподниматься. Миллионы снежинок разом двинулись вверх и вперед, слепляясь, выстраиваясь, воплощаясь… облекая чувство в движение и образ. Прямо перед ней над землей обозначилась и поднималась спина громадного снежного лебедя, раскинувшего крылья на всю ширину плато. Плавным сильным движением лебедь вытянул шею, подался вперед и медленно взлетел, оставляя за маховыми перьями вихри снежной пыли. Не было при этом никакого звука. Пространство будто оглохло или чего-то ждало.

Лиска стояла, завороженная фантастическим зрелищем. Она почти физически ощущала упругость воздуха, дающего опору крыльям, и все ее существо вдруг охватил восторг свободы и полета. Все пространство принадлежало сейчас ей. Лебедь летел, слегка оглаживая воздух снежными крыльями. И улетал, оставляя за собой землю, горы и ее саму, стоящую на склоне в полной тишине. И следом за восторгом так же безраздельно и полно явилось томящее душу одиночество, от которого некуда было деться на пустом заледенелом склоне.

Воздух вокруг пришел в движение, порыв ветра по-прежнему беззвучно дернул снежную пыль вперед и в стороны. Пошел снег, и, завершая круг, вернулся снежный лебедь, пролетел над самой ее головой и, зависнув над склонами, начал медленно осыпаться вниз, теряя волшебные свои очертания. И тогда вслед за одиночеством явилась отчаянная, рвущая сердце тоска, вечная, неизбывная, неутолимая. Она поднялась до самого горла непереносимой болью, и в пространстве родился, наконец, звук. Откуда-то из земной глубины вырвался и прокатился над горами трубный лебединый крик, печальный, долгий. Он отозвался многократным эхом между горными склонами и улетел, затихая, в серую даль.

Перед Лиской было по-прежнему гладко застеленное снегом плато. Вокруг седые горные хребты, а над ними — серое, спокойное до безмятежности небо. Она стояла и смотрела в бесконечную сизую даль безо всякого чувства. На душе царила отрешенная тишина, и было ровно и пусто. Такой опустошенности она еще не переживала никогда. Хотя «переживала» — не то слово. Сейчас ровно нечего было переживать, совсем.

Она огляделась. Всего в двух шагах у нее за спиной стоял Дариан и смотрел на нее с настороженным вниманием. Наверное, подстраховывал на всякий случай. Уж он-то хорошо знал, чего стоит магия, и чем и как расплачиваются за волшебство. Не мог не знать.

Он кивнул, то ли отвечая на незаданный ее вопрос, то ли просто удостоверившись, что все в порядке.

Они обошли плато, двинулись по едва приметной тропинке у подножия того склона, что был у них слева, и некоторое время шли молча. Постепенно к Лиссе начали возвращаться привычные ощущения, звуки, запахи и более или менее привычное душевное состояние. А Дариан начал рассказывать ей об особенностях взаимного расположения в этих местах порталов и «щелей», время от времени подтверждая свои слова примерами их окружающей серо-скальной действительности. Она слушала, запоминала, находила входы-выходы, открывала, закрывала, снова находила… Пустота и отчужденность постепенно рассеивалась, и когда они возвращались и были уже недалеко от дома, она была уже очень похожа на прежнюю любопытную, жизнерадостную Лиску.

Они вышли в конце концов на скальный гребень над рекой прямо напротив дома и, глянув вниз, Лиска всплеснула руками:

— Ну и ну!

Внизу на реке юные маги и магички практиковались в сооружении переправ. Карилен с Тантиной стояли на небольшом ледяном острове посреди реки, и Тантина пыталась уже протянуть ледяную дорожку до другого берега, а Карилен по своему обыкновению непременно доводить каждое начатое дело до конца выращивала на острове снежные кусты и деревья. А рядом с ними над рекой высокой хрустальной дугой выгнулся ледяной мост. Трое из парней стояли на берегу и терпеливо наблюдали, как по мосту упорно взбирается четвертый.

В это время Лероника, стоявшая немного поодаль, не торопясь, методично продвигала от ближнего к дому берега ледяную запруду. Она замораживала всю воду сразу до самого дна и постепенно удлиняла и повышала ледяной барьер. Ледяная стена запруды продвинулась уже на четверть ширины реки, а навстречу ей с противоположного берега начал расти другой такой же ледяной вал. Любительница героических свершений явно задумала перегородить всю реку.

Воплощением грандиозного замысла любовался Сезам. Он лежал, расположившись вдоль берега, отчего ровное доселе место стало гористым, и, как всегда, подбирал подходящие к случаю стихи. Он не все перебирал их вслух, а часть проговаривал про себя, пробуя, любуясь рифмами. Янтарные глаза его мерцали, переливались вспыхивающими вдруг золотыми искрами, а вокруг, по земле, по воде, по скалам под ногами мощными содроганиями прокатывались сменяющие друг друга ритмы.

Дариан посмотрел сверху на эту полную деятельности картину, прикинул что-то в уме, весело хмыкнул, оглядел стоявшую рядом Лиску и неожиданно предложил:

— Давай прокатимся.

И, не дожидаясь ответа, обхватил ее сзади за талию и пронзительно, по-мальчишески свистнул. Небольшой лоскуток от совсем недавно павшего на горы снежного покрова у них под ногами внезапно поехал вниз, стремительно набирая скорость и собирая снег со всего склона. И они полетели вниз, к реке, ускоряясь до звона в ушах, а прямо перед ними шла, закручиваясь крутым гребнем, снежная волна. От скорости у Лиски перехватило дыхание. Она, замирая от ужаса, смотрела на стремительно приближающуюся реку, на оскаливающиеся из-под воды навстречу им камни. И вдруг вместо воды и камней перед ними развернулась широкая ледяная дорога. Пролетев по ней за единый миг, они вымахнули на противоположный берег мимо самого носа Сезама и встали как вкопанные в вихре снежной пыли прямо перед черт знает откуда вдруг взявшейся вечно недовольной Кордис. Кордис, вся в ошметках снега, посмотрела на них сквозь свое непомерное, предназначающееся исключительно для недоумков терпение.

— Угу, ты бы еще на заднице съехал!

На что Дариан с готовностью лучезарно улыбнулся:

— С тобой хоть сейчас!

Кордис в ответ сморщилась, молча повернулась и отошла побеседовать с Сезамом. А Лиска побежала к дому помочь дежурившей на кухне подруге.

Крутившаяся у плиты Наира была явно чем-то озабочена и против обыкновения даже не спросила вошедшую только что Лиску, как дела, а вместо этого только кивнула, засунула очередной горшок в печку и принялась чистить луковицу.

— Что-то случилось?

— Да, — Наира с досадой кинула в ведро очистки, — Фрадина пропала.

— Как пропала? Когда?

— Да уже два часа не могу ее нигде найти. Она с утра не завтракала, хотела ее накормить, а ее нет нигде. Весь дом облазила, и на конюшне была, и на чердаке, и вокруг все раза по два обежала — нету. А тут еще как назло явилась Кордис. Будет спрашивать — что-то врать придется.

— Сейчас я тебе помогу, только куртку сниму. Быстренько здесь закончим и еще поищем.

И она побежала наверх, на ходу расстегивая пуговицы. Прыгая через две ступени, девушка взбежала по лестнице. У двери в комнату ее ждала чудная картина: у порога, задрав вверх лапы, раскинулся Руш, а сидящая рядом прямо на полу Фрадина гладила его шелковое брюхо. Оба, похоже, были счастливы.

— Ты куда пропала?

Фрадина подняла на Лиску удивленные глаза.

— Я на чердаке была, а потом к Снежку ходила.

Глаза у нее были темные, как вишни, серьезные и очень честные.

— Ага, — Лиска не стала дальше выспрашивать, с порога комнаты кинула на спинку стула куртку и вернулась к Наире.

— Нашлась.

— Где?

— Около нашей комнаты сидит, Рушку гладит, говорит, на чердаке была, а потом в конюшне. Может, вы тут как-то разминулись? Она ведь девочка не шумная, ее иной раз и не услышишь.

— Да, не шумная, — согласилась Наира. — Наверное, так и было.

Она кивнула и глянула в окно.

— Гляди-ка, народ возвращается, а у нас на столе пусто.

Они кинулись накрывать на стол, и когда на пороге появилась шумная компания, к соленым грибам, огурцам и капусте, окружившим большой, только что из печи чугунок, осталось добавить только нарезанный на аппетитные ломти каравай и большое блюдо с печеными еще утром рыбными пирогами.

Собственно, народу было не так уж и много. Кроме Лиски с Наирой, Фрадины, которая умела быть на редкость незаметной, и четырех парней в кухне были еще Дариан и Кордис. В большой кухне за длинным дубовым столом могло свободно разместиться еще человек десять. Однако вскоре явились три астианки, которые удивительным образом являли собой целую толпу народа. Когда они входили, становилось тесно сразу во всем доме, даже в пустых комнатах на втором этаже и в дальних углах чердака. На кухне же было просто не протолкнуться.

— О! Девочки, как чудесно пахнет!

— Наира, чем помочь?

— Обожаю соленые рыжики!

— И Рушу что-нибудь…

— Фрадина, здесь удобное местечко.

— Подвинься чуть-чуть.

— Дариан, соль подай, пожалуйста….

Тантина, Лероника и Карилен трещали без умолку во время всего обеда, нахваливали кушанья, восхищались погодой, вспоминали стихи, которые читал сегодня Сезам, спорили, у кого лучше получилась переправа и предавались еще одному своему любимому занятию — мечтали вслух о зимних праздниках.

Первой этого гомона не выдержала Кордис. Она поднялась из-за стола с кружкой недопитого чая в руках, позвала с собой Дариана и отправилась вместе с ним к его камину обсудить что-то очень важное. Парни некоторое время помечтали вместе с девушками, а потом ушли наверх, в свою комнату. А астианки, заполучив в свое распоряжение всю кухню вместе с небольшой, но чуткой и благодарной аудиторией, начали свои чисто девчоночьи разговоры.

Тантина с Лероникой многозначительно переглянулись и громким шепотом сообщили наконец свято оберегаемый секрет:

— А у Карилен через неделю будет обручение.

— Да ну! — ахнули Лиска и Наира и пододвинулись поближе.

Карилен кивнула и порозовела от смущения.

— То есть не сразу будет обручение, — начала объяснять Лероника, — у нас в Астиане так не положено. Сначала будет сватовство. Приедут родственники жениха к невесте. Потом, недели через две, родственники невесты побывают у родителей жениха. Даже если они все давно знакомы — все равно, так положено. А приглашают на сватовство всю родню, и дальнюю и ближнюю, всех, кто только сможет прийти.

— Самое интересное, — продолжила ее Тантина, — если жених и невеста или какие-то из их родственников живут в разных краях Астианы. Потому что на каждую такую встречу все приходят в праздничных одеждах, причем приходят в нарядах той стороны, откуда кто родом. И если, например, будут на сватовстве несколько женщин из Хинера, то они все будут в широких черных поясах с золотой прошивкой и с вышивкой мелким жемчугом. А в Кайре принято на праздник алую шаль на плечи набросить, так там, когда жениха встречают, будто пожар начинается. Все женщины, от девочек до старух, будут в алых шалях, причем каждая — со своей особенной вышивкой.

— Ну да, у нас на сватовство все очень нарядно одеваются, это верно, — подтвердила Лероника. — А вот стол накрывают не очень богато, почти по-будничному. Только хлебы, пожалуй, пекут на особицу. И тоже во всех краях разные…. А уж вот в обручение — там и стол праздничный будет, и поют все, что для этого дня веками сочиняли, вспомнят песни со всей Астианы.

— А потом, после обручения, через месяц-два будет и свадьба, — Тантина мечтательно закатила глаза. — Ой, девочки, вы не представляете, что такое в Астиане свадьба… — она со вздохом развела руками. — Этого и в неделю не расскажешь. Сам обряд чего стоит, все так сложно и долго, за неделю до свадьбы вся родня начинает репетировать, кто что когда будет говорить, какая когда будет песня, кому где стоять… В общем, изо всех свадеб, о каких я только слышала, астианские — самые длинные и сложные.

— А у нас, в Изнорье, везде по-разному, — вставила слово Лиска. — Вот у нас в Вежине дней пять гуляют обязательно, правда, сама церемония довольно простая. Зато в Ковражине, я слышала, пока семьи с обеих сторон не сверят по записям в старинных семейных книгах, одинаково ли записан свадебный обычай, никаких торжеств не начинают. Сначала договариваются, как будут проводить церемонию, потом с общего согласия все записывают и дарят потом эту запись на свадьбу молодым, и они с этого начинают свою семейную книгу. А в Загорье, тетя Илеста рассказывала, все гораздо проще — как сосватают молодых, так хоть на следующий день женитесь, лишь бы весело было.

— Да и в самой столице, в Изноре, — подхватила волнующую тему Наира, — свадебный обычай совсем несложный, иногда даже без обручения обходятся. Правда, самые простые свадьбы играют все-таки в Козинце. Там за три дня управляются и со сватовством, и с обручением, и со свадьбой…

— Нет, не в Козинце, — оживилась Карилен, — вовсе не в Козинце. Вот уж где самые простые и короткие свадьбы, так это в Извейском княжестве. Одну нашу подругу туда замуж отдали. Вы не представляете себе — жених при свидетелях, ну, разумеется, и при родственниках, трижды называет ее своей женой, и все — свадьба состоялась! У них считается, что слово мужчины — закон. Уж такие они обязательные. Как сказал, так и все, обратной дороги нет, так тому и быть до самой смерти. А свадьбу потом, если хотят, празднуют, а если нет — и так живут, все равно уже — муж и жена.

— Так, а невесту-то саму спрашивают, как она: согласна, не согласна?

— Говорят, иногда и не спрашивают. Он ее женой назвал — этого достаточно. А уж если она не пожелает, ну… он до конца жизни останется ее паладином, рыцарем то есть, и она живет, как пожелает, а он уже ни на ком больше не женится. Слово дал — значит, судьба. У них дороже слова нет ничего.

— Не может быть!

— Честное слово, да хоть Дариана спросите, он сам оттуда, подтвердит.

— А у Дариана, интересно, есть невеста? — спросила Лероника.

— Есть, — Карилен сейчас про невест знала больше всех. — Тоже из Извейского княжества, знатного рода, их отцы договорились несколько лет назад, а ей вот-вот двадцать будет, и он должен будет с ней обручиться, как раз, наверное, этой зимой.

— Да ну!

— Точно, мне подруга расска…

Карилен в подтверждение своих слов взмахнула рукой, задела чайную чашку, расплескала чай по столу и попала еще на Лискину рубашку. По тонкому полотну расползлось безобразное пятно. Лиска ужасно расстроилась. Впору заплакать. Рубашка была почти новая, и она ее берегла, а пятна от чая плохо отходят. Карилен замахала руками.

— Что ты, что ты, не волнуйся, сейчас все поправим. Такие пустяки.

Они вдвоем с Тантиной мгновенно расстегнули на Лиске пуговицы, не давая слова сказать, стащили с нее рубашку, расстелили на столе, который уже вытерла Лероника, и Карилен начала чертить пальцем над пятном замысловатый символ.

— Вообще-то в доме волшебство запрещено строго-настрого, — напомнила Наира.

— Конечно, запрещено, и совершенно правильно. Да тут и колдовать-то нечего, какая-то ерунда. Лестрина всегда говорит, что, если волшебство умещается между большим и указательным пальцами, то это не волшебство, а рукоделие. Да и не было никаких пятен.

Она с удовольствием повертела во все стороны совершенно чистую рубашку и отдала ее Лиске. От пустячного происшествия через пять минут не осталось никакого следа. Правда, Лискина досада и огорчение, к ее собственному удивлению, почему-то до конца не проходили еще очень долго. Может быть, просто от усталости, или осталась печаль от того лебедя, который получился у нее сегодня…

Астианки потом еще не меньше часа, наверное, вспоминали разные обычаи и случаи, связанные со свадьбами, со сватовством, а потом начали перебирать разные другие праздники, у кого что, где и как… а там незаметно подкрался и вечер. Девушки все вместе начали готовить ужин да затеяли еще и баню, по очереди — одни мылись, другие готовили… да ужин, да чай — так день и пролетел. К ночи, немного даже подустав от шумной компании, Лисса и Наира с удовольствием отправились ночевать.

И до чего же все-таки было уютно в их комнате!

— А тихо как! — заметила Наира.

— И не говори-ка.

Уже разобрав постель и переодевшись, Наира снова вспомнила и с сомнением проговорила:

— Все-таки не понимаю, как я могла не заметить Фрадину в доме, если она никуда не уходила?

— Ну ты же сама знаешь, как она любит укромные уголки, забьется в какую-нибудь щель и сидит там тихонько, как мышонок, десять раз пройдешь — не заметишь.

— Так я это помню, поэтому и обшаривала все углы, даже и в бане была, и в конюшне… Не было ее нигде.

— А может, пока ты на чердаке ее искала, она на кухне была, а потом ты — в баню, а она — на второй этаж, дом-то большой.

— Ну может быть и так. Только я ведь несколько раз все обегала, трудно мне было с ней разминуться. Правда, чтобы она уходила, я тоже не слышала. Через черный ход на кухне она не могла выйти незамеченной, даже когда я из кухни выходила. Там, за домом, все время были астианки, я Карилен спрашивала — они ее не видали. Через дверь около лестницы — на конюшню и оттуда во двор — тоже не могла, в конюшне очень тяжелый засов, она его одна не может открыть. А через парадную тихо не войдешь, не выйдешь, сама знаешь.

Она пожала плечами, потом махнула рукой и полезла под одеяло. Напоследок взглянула в окно.

— Эх, Лиска, гляди-ка, какой месяц дивный на небе… И все звездочки видно!

— Ага.

Они вместе залюбовались чудной картиной.

Лиска подумала, что, скорее всего, завтра будет солнечный день. А скоро и речка замерзнет, а там и зимние праздники…

— Послушай-ка, Наира, — вдруг ей пришло в голову, — а вот скажи, ты помнишь, как скрипит входная дверь, когда входит Фрадина?

Девушка медленно села на кровати и воззрилась на Лиску. Помолчала с минуту.

— Интересно…

— Вот и я не помню, — подтвердила Лиска. — С другой стороны, может, она одна почти и не выходит. Уж больно строго тогда Кордис запретила ей отходить далеко от дома. Да и следит, похоже. Я как-то на днях видела, как она проходила мимо Фрадины и не по-доброму так сунула ей что-то в руки, я уж потом разглядела — расческу. Видимо, нашла где-то на улице, неподалеку, наверное. Если бы подалеку — я полагаю, был бы большой скандал. Фрадина тогда на нее даже взглянуть побоялась, расческу свою взяла и сразу за Дариана спряталась. Я как-то даже подумала, может быть, она на ее мачеху похожа. Очень уж Фрадина ее боится.

— Ну еще бы. Ее и Канингем-то, по-моему, побаивается, а уж ребенку не испугаться такой стервы — было бы удивительно.

— И что это она так взъелась? К чему такая строгость?

— Как-то раз, когда Канингем еще здесь был, я услышала, как она их с Дарианом в очередной раз отчитывала за Фрадину. Они громко так разговаривали, там, на кухне, а я как раз только подходила. Они меня не видели, ну а я решила не мешать. Так вот, Кордис их ругала за то, что они привели ее сюда, в Драконовы горы, как всегда, очень деликатно, конечно: «Два идиота… Только в ваши пустые головы могло такое прийти», — ну и так далее… Там, конечно, шуму было больше, чем смысла, но я вот что поняла. Фрадина недавно осталась без матери, а отец, полгода не прошло со смерти жены, женился на другой женщине. И мачеха у Фрадины оказалась… ну настоящая мачеха. Канингем из сочувствия к ребенку и по знакомству с отцом уступил его просьбе и взял Фрадину сюда, от мачехи подальше. Ну это мы с тобой уже и так знаем. А вот чего не знаем, так это то, что для Фрадины здесь очень велика опасность просто погибнуть, потому что ее большое горе тянет к себе смерть, а Драконовы горы — место, которое очень чутко откликается на душевные состояния, и уж кто-кто, а маги-то должны это хорошо знать. Вот она им и выговаривала, что они должны были об этом подумать и не могли не видеть, что вокруг нее, Фрадины то есть, делается… Они в ответ оба молчали, и я так поняла, что Кордис, конечно, стерва, но, может быть, она и права. Поэтому я так и забегала сегодня, когда она пропала.

— Да-а… — протянула Лиска, — вообще-то нам можно было и самим догадаться.

И как человек действия, она тут же спихнула с одеяла развалившегося у нее на животе Руша, выскочила на цыпочках в коридор, заглянула потихонечку в соседнюю комнату и так же потихонечку вернулась обратно.

— Спит, — доложила она Наире. — Может, зря беспокоимся, все обойдется?

— Может, и зря. Будем надеяться.

Дни бежали за днями. Подруги учились и хозяйничали по дому, выслушивали нотации Кордис, заботились о Фрадине, доили козу, кормили Руша, сочиняли стихи вместе с Сезамом и очень, очень ненавязчиво пытались выведать, что же происходит вокруг Драконовых гор. Они даже взяли на себя регулярное мытье полов на первом этаже. Особенно чистым был, конечно же, пол в коридоре около двери в комнату Дариана, где обычно совещались маги, и в комнате, что была как раз напротив Дариановой, то есть у Кордис. Девушки безропотно выгребали драконью чешую из-под кровати магички и накопившиеся там с незапамятных времен чайные чашки. В результате дом сиял чистотой, а кухонный буфет ломился от вернувшейся на родину чайной посуды, но выведать удалось только то, что на границе между Изнорьем и Никеей с обеих сторон накопилось уже изрядно войска и что в Сархон отправлено из Изнорья посольство с пленниками драконогорских троллей и большим недоумением по поводу их появления на отнюдь не Сархонской земле.

А вот что касается странных событий, происходящих в Лешачьей балке, и что маги думают по поводу появления чужаков в Драконовых горах и что они собираются со всем этим делать, ничего выведать так и не удалось, хоть до дыр пол под дверью протирай. И только когда вернулся Канингем и маги на какое-то время потеряли осторожность — до того, что начали обсуждать тревожные новости на кухне, — кое-что выяснилось. И это кое-что очень не радовало. Выходило, что где-то в Изнорье открылся ранее неизвестный магический источник (неясно пока где), которым пользуется чародей (неизвестно пока кто), могущества которого доставало на то, чтобы проникать в пределы Драконовых гор, когда ему заблагорассудится, чего за всю историю Драконовых гор еще никогда не бывало. И оставалось только гадать, на какое лихое дело он сподобится употребить доставшуюся ему силу. Насчет того, где расположен источник, у магов были кое-какие предположения. Некоторые, в том числе и Дариан, и Хорстен, и раньше уже замечали… Но тут Кордис обратила внимание на то, что дверь в кухню открыта настежь, и любопытство некоторых обитателей дома снова легло спать голодным.