Драконьи тропы

Глава 18

Запах жареного лука заполонил собою всю кухню и неумолимо расползался по всему дому, вовлекая в это соблазнительное путешествие ароматы о румяных корочках, хитрых начинках, приправах, тушеных грибах и ягодах на меду. А в холодочке, поближе к оконным рамам, ненавязчиво, но явно обозначилось и никуда уже не уходило тонкое благоухание ванили, исходящее от накрытых белоснежным полотенцем поворотинниц, — кексов, котороые пеклись один раз в год.

Редкие пушистые хлопья все падали и падали в рыхлую новогоднюю перину, укрывшую уже все Драконовы горы.

В печи варилось и пеклось столько всякой всячины, что впитавшихся в ее кирпичи запахов вполне хватило бы, чтобы простой кипяток в минуту превратить в насыщенный бульон. Дом гудел как улей. Даже астианок на общем фоне почти не было слышно. Лиска с Наирой творили очередную порцию начинки для грибных пирогов. Верилена с Лестриной суетились у самой печи, чтобы не пригорело чего. Тантина на лавке, где попрохладнее, заплетала Фрадине праздничную косу. Парни в дальнем углу у самой кладовки заливали студенцы — цветные фигурки из подкрашенного льда для праздничной горки — и то и дело выскакивали во двор, выставляли залитые формы на мороз. Руш, как всегда, ждал, не упадет ли что-нибудь со стола, а дракончик, как всегда, проявлял заботу о том, кто в ней более всего нуждался, то есть о маленькой голодной кунице. Из коридора слышались возня и гомон. Это Кордис готовила к празднику зал на втором этаже (Канингем, Дариан и еще трое недавно прибывших магов передвигали столы, стулья и лавки, собранные со всего дома, а Лероника, Карилен и еще три ученицы-травницы расстилали скатерти и украшали стены и окна).

Наира ткнула Лиску в бок локтем и кивком указала на занятную сцену: дракончик стащил со стола на пол пирожок и угощал им изголодавшегося зверя.

Лиска не удержалась:

— Ну что ты делаешь! Он же сейчас лопнет.

Дракончик испуганно оглянулся на нее, потом посмотрел на Руша и принялся тащить пирог обратно. Вихляйка от неожиданности чуть не выпустил добычу, но в последний момент вцепился в пирог мертвой хваткой и, упершись в пол всеми лапами, потянул на себя. Однако пирог — штука непрочная, и через секунду, к Лискиному ужасу, полкухни было усыпано начинкой.

— Рушка, что ты натворил, поросенок, — она схватилась за веник, — эх, я тебе сейчас задам!

Дракон, с несчастным видом оглядывающий последствия своих благих намерений, решил спасти ситуацию: подхватил зверя и вылетел с ним из кухни в коридор. По дороге он еще под общий хохот зацепил и опрокинул решето с луковицами, стоявшее на краю стола, и уже в коридоре, судя по разразившимся там ругательствам, налетел на Кордис.

В конце концов луковицы собрали, растерзанный пирог Лиска смела на совок и выкинула во двор птицам, а Фрадину отправили утешать несчастного дракончика. В дополнение к общему шуму неподражаемо заскрипела парадная дверь. Нет, она не скрипнула и не завыла, как по приходе Кордис, и не застонала жалобно, как встречала Наиру, — нет. Звук был такой, будто одновременно заржали десять лошадей. Так входил только один человек. Подруги кинулись встречать.

— Левко!

Он вошел вместе с волной свежего морозного воздуха, веселый и бодрый. Обнял Лиску, осторожно и, как показалось Лиске, неловко поцеловал в щеку Наиру и через пять минут сидел уже на кухне с чашкой чая в руках, Вихляйкой на коленях и дракончиком на плече.

— О, Левко, замечательно, — обрадовался, увидев его, Дариан. — А я как раз думал, с кем бы сходить к нашим знакомым. У Азаля с Сифом надо бы взять кое-что к празднику. Пойдешь со мной?

— Конечно, пойду. У меня для них есть к празднику кое-что, — он похлопал по объемистой сумке. — Очень редкая штука.

— Ну-у, — нахмурилась Лиска.

— Этак вы до самой ночи провалитесь, — огорчилась Наира.

— Мы только туда и обратно, — уверил девушек Дариан, — и только по делу. А поскольку времени действительно мало, нам лучше отправиться прямо сейчас.

И не успел еще остыть в кружке недопитый Левко чай, как они уже были в пути.

Азаль с видом знатока разглядывал на свет коричневого стекла пузатую бутыль, только что вытащенную из Левкиной сумки.

— М-мм… даже и с золотой ягодкой внутри, и почти без мути, и с пчелкой на сургучной печати, надо же. Неужели же настоящий никейский «Бабушкин сад»?

— Он самый.

— Так, может?..

— Вечером, — твердо ответил Левко.

— Жаль, жаль… А может, все-таки?

— Непременно, с удовольствием, но только вечером.

Азаль вздохнул удрученно — ну да ладно, вечером, так вечером…

— У меня тоже для вас подарок, — Дариан сунул руку за пазуху. — Это Сифу в коллекцию.

Маг с трудом вытащил из потайного кармана чудом поместившийся там кинжал в кожаных ножнах. Зацепившись за плетеный шнур, прикрепленный к ножнам, из Дарианова тайника выскочило и упало на снег несколько мелких вещиц. Дариан подал Сифу подарок и нагнулся собирать мелочи.

— Что это такое? — спросил Азаль.

— Это настоящий сархонский обсидиановый кинжал, причем старинный…

— Да нет, — поморщился на бестолкового Азаль, — вот это, в коробочке.

Дариан отряхнул с серебряного футляра снег и раскрыл его.

— Вот. Это — драконий зуб. Я с ним уже больше месяца по горам хожу, всем драконам показываю.

Синий оторвался от созерцания своего нового сокровища, повернул к магу тяжелую бугристую голову и глянул на амулет.

— И че?

— Да ниче, — беззлобно передразнил его Дариан, — никто его за свой не признал. Чей он, неизвестно.

— Ничей он, — безапелляционным тоном объявил Синий.

Дариан ничего не понял и решил уточнить.

— Мы хотели найти дракона, который дал этот зуб.

— А че искать-то? Нету его, — Сиф был абсолютно уверен в том, что говорил.

— Как нету? Он где-то должен быть…

Дариан понял, что пропустил что-то важное, но никак не мог понять, о чем ему толкует дракон…

А Сиф, судя по недоуменному и даже слегка обиженному виду, не понимал, каких еще объяснений хотят от него эти вроде бы совсем еще недавно неглупые люди. Он сел на снег в полном недоумении.

— Ну нигде его нету.

Чего уж тут было не понять!

Однако Дариан был человек упорный.

— Но это ведь зуб?

— Зуб.

— Драконий?

— Ну.

— А дракона нету?

— Нету, — Сиф уже начинал отчаиваться. — Нету его.

Наблюдавший за сценой Азаль решил вмешаться.

— Мне кажется, сэр Дариан, вы несколько неверно задаете вопрос. Вам следовало бы спросить, как давно нет этого дракона.

— И как давно? — спросил совершенно сбитый с толку маг.

Сиф с пару секунд смотрел куда-то в пространство прямо перед собой, сморгнул и сказал уверенно:

— С лета.

Дариан тоже на несколько мгновений заглянул куда-то в пустоту и повернулся к Зеленому.

— Азаль, я ничего не понимаю.

Левко, глядя на собеседников, прямо-таки кожей почувствовал удовольствие, которое сейчас Азаль испытывал, оказавшись в центре внимания. Он не спешил.

— Сиф хочет сказать, что вы держите в руках зуб мертвого дракона.

Маг повертел в руках зуб.

— Мертвого?

— М-м, — Синий утвердительно мотнул головой.

— А как ты узнал?

— На вкус.

— О-о, — Дариан взял себя в руки и повернулся к Азалю, — Я не понимаю.

Дракон многозначительно прищурился, почесал когтем нос и не торопясь, начал:

— Видите ли, судари мои, — полуобернувшись, он смахнул снег с ближайшего бугорка, который оказался широким ровным пнем, и двумя неуловимо быстрыми движениями мгновенно задернул пень скатертью и выставил четыре чарки. Сиф тут же поставил рядом подаренную гостями бутыль. — Видите ли, судари мои, у каждого события, которое происходит в мире, или происходило, или будет происходить, есть свое эмоциональное содержание. А в отличие от людей, которые бывают невнимательны даже к сиюминутным собственным душевным движениям, драконы — существа чрезвычайно чувствительные и способны порой даже в неодушевленном предмете обнаружить легчайшие следы связанных с ним трагических или радостных переживаний, а также тени прошедших событий. Человечекому взгляду следы прошлого зачастую неразличимы. А для дракона они вполне явственны. И чаще всего прошедшие события отличаются для нас, драконов, на вкус и аромат, как, например, благородные вина… Прошу.

Он поднес к носу чарку и зажмурился от удовольствия.

— Сэр Ирлевор, у вас отменный вкус, — он прищелкнул языком. — Да, так вот, достаточно порой только взглянуть на какую-нибудь вещь, чтобы знать ее историю. Ну, не во всех подробностях, и не всегда. Однако, что касается незаурядных событий, а смерть, согласитесь, событие незаурядное…. Кстати, за здоровье? Ну нет так нет, не смею настаивать….

Несмотря на недюжинное драконье гостеприимство им каким-то чудом удалось раскланяться довольно быстро и вернуться домой еще до сумерек. Народ в доме к этому времени поразошелся кто куда по разным предпраздничным делам, а гости еще не подошли, и в комнате у Дариана кроме Левко, Наиры, Лиски и Канингема был только недавно подошедший Хорстен. Магов услышанная от Дариана новость удивила и озадачила, а Лиску скорее огорчила.

— Выходит, мы с тобой зря обходили столько драконов и спрашивали, чей это зуб?

Дариан неопределенно пожал плечами.

— Я так не думаю. Никакое путешествие по Драконовым горам не бывает бесполезным, — попытался он ее утешить. — Хотя откуда взялся у постороннего этот талисман, мы тогда действительно не узнали. Да и вряд ли уже узнаем. Если дракон появился ненадолго и исчез, а такое бывает, очень трудно найти того, кто может об этом знать хоть что-нибудь.

— А как это вообще происходит, когда дракон дает кому-то как талисман свой зуб? Как это обычно бывает?

Ответил ей Хорстен.

— Прежде всего, «обычно» этого вообще не бывает, — усмехнулся дед. — Все-таки это всегда очень необычно (разве что число всегда одно и то же — они всегда дарят два зуба). И это каждый раз удивительная история. А вот когда как бывало… Кое-что можно рассказать. Ну, о том, как Сурнель отдала Мирине два зуба, ты знаешь. Дариану с Лестриной по зубу подарила Хойра: они принимали у нее роды. У Илесты с Вериленой по зубу появилось после того, как они вместе с Орхоем обошли чуть ли не половину гор, составляя карту мест обитания лекарственных растений, — вспоминал знахарь.

— А тот, что ты мне дал? — она дотронулась до талисмана. — Он откуда?

— Эту пару нам с Канингемом дал Сезам в знак дружбы.

— Так, значит, второй у тебя, Канингем? — удивилась девушка.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Лиска, как всегда, видимо, спросила что-то не то. «Лучше меня тут этого никто не умеет делать», — подумала она с мрачной гордостью.

Но все-таки он решил ответить.

— Нет, Лисса, у меня его нет. Видишь ли, я его истратил.

— Как это?

«Черт с ней, с неловкостью, разом больше, разом меньше…»

— Да так.

Канингем помолчал, вспоминая. И снова, как всегда от этого воспоминания, тяжело заныла грудь.

В свое время он не раз удивлялся, до чего же ловко падают иногда дети. Одному Богу ведомо, как так случается, что ребенок, упавший с крутой лестницы, обходится без единого синяка. Поплачет, испугавшись, и через пять минут бегает как ни в чем не бывало… И одному Богу ведомо, до чего же неловко иногда падают дети…. Крыльцо было всего с метр высотой, а то и меньше… Глаза дочери в ту страшную минуту ему не забыть никогда… Рука, схватившаяся тогда за сердце, наткнулась на талисман, и сама собою явилась сумасшедшая мысль, что если бы сейчас случилось чудо…

Канингем перевел дыхание.

— Однажды… там… мне очень нужно было, чтобы случилось чудо. И тогда появился Хорстен. Он спас жизнь моему маленькому внуку. Это было пять лет назад. Сейчас ему восемь… Когда магия была уже не нужна, Хорстен там исчез, а талисман растаял прямо у меня в руках.

Лиска слушала, затаив дыхание, и не верила своим ушам.

— Дед, как же… Значит, ты был там? В том мире? — она взглянула на Хорстена и замолчала, решив, что пока не надо больше об этом спрашивать.

— Ну что же, — Хорстен решил, видимо, уйти от трудной темы разговора и перейти к еще более трудной, — у нас была надежда выяснить, какая связь может быть между Драконовыми горами и попадающими сюда невесть как сархонцами и найти того, кто сюда вторгается, если мы найдем дракона, давшего этот зуб. Теперь этой надежды почти нет. Дракон мог появиться совсем ненадолго и исчезнуть, и, вполне вероятно, не удастся найти того, кто его хотя бы видел. Да еще и правильно задать вопрос — он усмехнулся в седую бороду — тоже бывает непросто. И, наверное, не стоит на это тратить больше времени. А вот что нам точно стоит сделать, так это — как следует отпразновать Поворотицу.

Он помолчал немного, собираясь с мыслями.

— Гостей будет больше, чем на Селестину-травницу. Всех нужно разместить, а ближе к ночи еще и подготовить праздничные поляны. Одна, я думаю, будет за домом, можно у самой реки или даже на реке, другая — около пещеры рядом с порталом к Син-Хорайну, а третья, конечно, как обычно — у Син-Хорайна. А чтобы в самый праздник не было заботы, — Хорстен вдруг улыбнулся, будто заслышав хорошую новость, и закончил — сейчас придется взяться за работу… А вот, кстати, и Сезам появился, поможет.

После небольшой передышки девушки вместе с вернувшимися астианками и подошедшей Илестой успели допечь задуманное еще неделю назад несметное количество пирогов, ватрушек и кексов и даже почти успели накрыть праздничный стол наверху. Еще приблизилась праздничная ночь, и в доме началось настоящее паломничество магов, ведьм, знахарей и травников со всего Изнорья, с большей части Астианы, кое-кто из Никеи и Шельда и, конечно же, со всех Драконовых гор. И, как всегда водится, последними приходили те, кто жил ближе всех. Начинали подходить и некоторые драконы.

За домом у реки и на самой замерзшей реке вовсю готовили Поворотничную поляну. На берегу складывали костер, а на некотором расстоянии от него строили ледяные горки. И это были не просто обычные для зимнего праздника холмики изо льда и снега со снежным зайчиком или бабой Ледяницей на верхушке. Маги вместе с драконами растили изо льда сказочные деревья, раковины, застывшие фонтаны с фигурками из цветного льда. Расставленные широким кругом, в центре которого будет костер, они сейчас уже поблескивали огненными сполохами от воткнутых в снег горящих факелов.

Воздух звенел от песен, которые сейчас еще не пели, нет, пока только припоминали, и сгущал в себе напряжение праздничного ожидания.

Поворотный день — не простой праздник. В нем веками накоплено терпение человека перед зимой, перед силой холода, тьмы, безжалостных ветров, а еще надежда на свой собственный труд и на возвращение весны и вера в то, что стойкость, мужество и трудолюбивые руки не останутся без помощи тех самых почитаемых в разных народах святых, что родились именно в Поворотную ночь.

Пространство вокруг дома, казалось, гудело уже от напряжения, когда начался наконец праздник. Единожды в году случался день, когда в доме разрешалось волшебство (то, что свечи в комнатах зажигали исключительно разведением пальцев над фитилем, не считалось, поскольку это всегда делали все, и всегда все это делали потихоньку). В доме на Поворотицу был настоящий волшебный день. И поэтому в зале на втором этаже сейчас было ровно столько народу, сколько здесь никак не могло поместиться.

Первыми по давней традиции начали речь старые астианские маги. Они провожали старый год и провожали горе, которое принесла наступившая зима. И говорили о том, что наступает трудное и опасное время, и немало в судьбе мира будет зависеть от Драконовых гор. Им вторили изнорцы и маги из Никеи и Шельда.

— И да будет с нами в наступающем году мужество, чтобы дать отпор неведомой пока напасти, и терпение, и стойкость, и да будут с нами надежда, любовь и радость, что дают силы побеждать являющееся в мир зло.

И много раз повторилось в зале это пожелание. А потом говорили еще многие, и вспоминали о том, что было в прошедшем году: о встречах, событиях, об обыкновенных и необыкновенных делах, что были задуманы и исполнены, и о надеждах на год будущий. И налиты были в бокалы лучшие вина, и, как никогда в году, были богаты праздничные столы. Старые и молодые маги, ведьмы, знахари и травники угощались от души, запасаясь силами для главного праздничного действия, которое было впереди.

Лиска держала в руке агатовую чашу, полную темного астианского вина, разглядывала отражения свечей, трепещущие на его поверхности, и поняла вдруг, что совершенно не слушает Наиру, которая говорила с ней о чем-то важном. Она виновато подняла глаза на подругу.

— Прости, я совсем отвлеклась.

— Ничего, я просто хотела выпить с тобой за то, что было хорошего в этом году, и за то, что мы оказались в Драконовых горах, и за нашу встречу с тобой.

— И за нашу с тобой, — присоединился к ним стоящий рядом Левко.

— Да, да, конечно, за встречу, — откликнулась Лиска.

— И мы — за встречу, — выгдядывали уже из-за Левкиной спины астианки, которые всегда все слышали.

— И мы — за встречу, — поднял бокал Варсен, стоявший рядом с Лиской.

И Райн, Иор и Савьен тоже немедленно присоединились.

Она окинула взглядом весь ставший на сегодняшний вечер таким громадным зал. Многих из магов и учеников она видела только в праздники. Некоторых до сегодняшнего дня и не знала вовсе. А были и ставшие уже почти родными учителя и такие же, как и они сами, ученики и ученицы — те, с кем они виделись каждый день… В этой новой, начавшейся с лета жизни, это были люди, с которыми ее роднили Драконовы горы, волшебство, принципы Гедеониуса Кантора, радость открытий, удивление, праздники… и потери…. У нее вдруг тревожно заныло сердце.

Завыл, застонал где-то над горами зимний студеный ветер. Согнул, растрепал запорошенные свежим снегом верхушки деревьев. Пришли вдруг на ум слышанные когда-то строки:

Напротив Лиски внезапно с шумом распахнулось окно. Стоявший около окна Канингем уверенным движением закрыл створки, оставляя зимнюю стужу за пределами дома, и повернулся к Хорстену:

— Пора?

Хорстен кивнул. И бывший рядом с ними старейший из астианских магов Лиодор подтвердил:

— Пора.

И все, кто был в этом огромном зале, один за другим стали выходить из дома.

Лиска, уходившая одной из последних, увидела, как вернул себе нормальные размеры зал. Хотя вернее было бы сказать, что она этого как раз не увидела: все произошло мгновенно, даже и удивляться было нечему, просто все стало как было, и все. И так же, как раньше, у стола крутился Рушка, а около Рушки — маленький дракончик.

Наконец все вышли к реке. Ветер утих. Навстречу звездам тихо сиял укрывший горы снег. Вдалеке слышался размеренный гулкий звук удаляющихся шагов, рифмующийся со стуком сердца, — это Сезам, прошедший только что мимо дома, отправлялся туда, где начинали свою поворотную песню сами Драконовы горы.

По земле вдруг прошла волна крупной дрожи, и в следующий миг воздух наполнился грохочущим рыком. Над рекой протянулись к кругу волшебников три могучие шеи с громадными головами. Канингем на правах хозяина дома гостеприимным жестом пригласил Орхоя к костру. Головы понимающе покивали. Средняя осторожно дохнула на переложенные хворостом бревна и, слегка отстранившись, полюбовалась высоким языком взметнувшегося пламени. После этого дракон поднял головы, громоподобно рыкнул, приветствуя пространство, и, оттолкнувшись от прогибающегося под его тяжестью льда, взлетел, широко расправив могучие крылья. Он улетел к Син-Хорайну, а у костра началась Поворотная песня.

Первыми пели Хорстен и Лерайна. К ним постепенно, по одному, по двое присоединялись старшие маги подлунного мира, те, кому было за шестьдесят, или те, у кого были внуки. Пели Верилена, и Лестрина, и Канингем, и Кордис… Мотив был почти так же прост, как набат или стук сердца, и, раз услышанный, никогда не забывался. Суровые слова ложились на душу тяжелым камнем. Начало песни было о зиме. Холода гнали с земли все живое, прогоняли птиц, загоняли в норы лесную мелочь. Метели гнули к земле травы, выдували остатки тепла из лесных чащ, из горных долин, изо всех ложбин и овражков. Зимняя стужа подбиралась к человеческому жилью, пересчитывала запасы, съедала заготовленные с лета дрова. Наступала, грозила болезнями, отсчитывала последние дни надежде на будущее тепло, на зеленую траву. Зима стирала с лица земли все краски ради чистой белой пустоты. И под вой вьюги ледяными звездочками сходила на землю смерть и заглядывала в окна. И безжалостный зимний ветер колоколом раскачивал темное небо над головой.

После этих слов наступила пауза в несколько долгих, тяжелых и торжественных секунд, и все, кто стоял у костра, взялись за руки.

В следующем куплете к тем, кто уже пел, присоединились полные сил маги и магички, которых не тяготили еще годы. Те, у кого не было еще внуков, но были уже дети. Эта часть песни была, наверное, самая давняя. В ней было невероятное число куплетов, и каждый год добавлялись новые. Простые древние слова рассказывали о том, как живут зимой звери, птицы и деревья и, конечно, люди. О простых делах каждый день и о зимних праздниках.

Лиске очень нравилась та часть песни, в которой женщина ткет к празднику полотенце и кладет нити красные, как красные маки, и синие, как васильки, и зеленые, как луга в мае. А больше всего было нитей белых. Белых, как лебеди над рекой, белых, как платье невесты, белых, как вчера побеленная печка, белых, как мука для каравая, белых, как молоко…

После этого куплета в общий хор вступали молодые женщины, у которых в уходящем году родились дети. И белый цвет теперь означал жизнь.

И тут началось одно из праздничных чудес.

Ледяные горки, оказавшиеся сейчас между кольцами хороводов, озарились светом десятков поставленных на них светильников. Крошечный огонек в каждом из них был закрыт цветным стеклом, и ледяные фигурки, подсвеченные цветными огоньками, являли собой сказочное зрелище.

Мятущиеся языки пламени в центре и тихое свечение ледяных горок между пятью кругами хороводов сливались с плавным, в такт песне, движением самих хороводов в единое действие, в набирающий силу, поворачивающийся вокруг огня поток.

Голоса были разные: низкие, тяжелые мужские, средней высоты и высокие женские, легкие, звенящие молодые. Однако звучали они слаженно и удивительно похоже — уверенно, и сильно, и неостановимо, как текла полноводная река.

Через некоторое время круги один за другим разомкнулись, и народ, продолжая петь, широкой лентой двинулся от костров мимо дома, в сторону той самой пещеры, где Лиска, Левко и Наира впервые встретились с Канингемом и Дарианом. Там, на маленькой полянке (подруги между собой называли ее «пещерной») был разложен сейчас костер и стояли вокруг него три ледяные горки с цветными светильниками.

Маги все сразу на поляне поместиться не могли. Они длинной чередой обходили хороводом костер, шли дальше, к расположенному совсем рядом порталу, и исчезали там один за другим, чтобы появиться уже около Син-Хорайна. Песня звучала все тише, а потом и вовсе смолкла, когда около портала осталось всего несколько человек. Следующая часть праздничного действа должна была начаться уже около Син-Хорайна.

Тут Лиска вдруг заметила, что замерзла, и с досадой сказала:

— Ой, Наира, я же не ту куртку надела. Схватила ту, которая ближе была, а меховая осталась на крючке висеть.

— Да, и правда, ты так замерзнешь совсем. Мы ведь долго там будем, простудишься. Давай ты сбегаешь за курткой, здесь ведь близко, а я тебя подожду, подержу портал открытым, пока не вернешься. Там все равно не сразу начнется, немного времени есть.

— Хорошо, бегу… А-а, нет, не выйдет, — огорчилась Лиска. — Ты одна этот портал не удержишь, он трудный, а если закроется, то мы его сами без старших магов не откроем.

— Не расстраивайся, — вмешался Дариан, — я сейчас всех туда провожу, а сам останусь здесь и подожду, пока ты сбегаешь переодеться. А когда вернешься, открою портал, и я надеюсь, что мы не опоздаем. Тебе же не час нужен.

— Нет, конечно, я мигом — туда и обратно.

Лиска сорвалась с места и побежала, на ходу соображая, что Писатель (Сезам то есть) еще, наверное, не подошел к Син-Хорайну, а без него точно не начнут. Проклиная свою несобранность (ну вот что стоило сразу сообразить, что зима на дворе…), она почти всю дорогу до дома и обратно бежала, после чего, собственно, меховая куртка была уже не особенно нужна.

На обратном пути, вся взмокшая, она пробегала по тропке мимо полянки сразу к порталу, когда Дариан перехватил ее и, приложив палец к губам, кивком пригласил следовать за собой.

— Иди-ка сюда, — шепнул он, — взгляни, только тихо, ветки не задень.

Осторожно прокравшись меж заснеженных веток, он остановился за кустами на самом краю «пещерной» полянки и подвинулся, чтобы она могла протиснуться вперед.

— Смотри, — выдохнул он ей в самое ухо.

Лиска от удивления чуть не вскрикнула. Рядом с разведенным магами костром сидел на снегу ее Гай и заворожено смотрел на огонь. Пламя костра отражалось на серебристой чешуе разбегающимися жаркими сполохами, и по снегу вокруг него скакали бесчисленные огненные зайчики. Он слегка расправил полупрозрачные, словно собранные из слюдяных осколков, крылья и махнул ими на начинающий было потухать костер. Пламя рванулось длинным языком вверх, а потом, вместо того, чтобы опасть, вдруг отделилось вверх огненным облаком, раздалось в стороны и беззвучно разорвалось тучей летящих в стороны цветных звездочек. Сугробы вокруг и снег на ветках деревьев, вся поляна озарилась мерцающим волшебным светом. Яркие звездочки друг за другом вспыхивали и падали в снег, оставляя в воздухе след сияющей мелкой пыли. И в этом висящем над поляной снежно-сияющем тумане проступила вдруг краем дуги радуга. Поначалу едва заметная, она начала наливаться светом, постепенно разгораясь до ярчайшего сияния, а потом вслед за негромким звуком, будто чирикнул воробей, вдруг разорвалась и разлетелась во все стороны цветными искрами. Лиска от неожиданности отшатнулась назад, резко повернулась и налетела на Дариана. И совсем рядом оказались вдруг его серо-зеленые, оттенка аквамарина глаза, в которых отражались сияющие цветные огоньки. И совсем рядом оказались вдруг его губы…

Тихо-тихо с задетой нечаянно ветки несколько пушистых хлопьев медленно падали вниз.

Она не могла видеть, как со стороны костра их разглядывают внимательные драконьи глаза.

Лиска встрепенулась от шума хлопающих над сугробами крыльев.

Гай взлетел над поляной вместе с облаком снежной пыли и огненных искр, как всегда, почти вертикально и прянул в сторону заветного плато, к Син-Хорайну.

— Пора, — тихо сказал Дариан.

Она кивнула и с замиранием сердца взглянула на него. В его глазах были сразу нежность, и смущение, и еще что-то, чему нельзя было даже дать название. Через миг он опустил глаза и отступил от нее в смятении.

Всплыла вдруг в памяти Сарахона, и ее ехидно-испытующий взгляд, предназначенный именно ей, Лиске. Так вот о чем был тот взгляд… Бившееся у самого горла сердце вдруг рухнуло куда-то вниз и глухо заныло, обреченное на нескончаемую боль.

Она не помнила, как проходила через портал. Перед глазами, застилая все вокруг, сияла снежная радуга, и порхали цветные искры, и…

— Что с тобой? — шепнула в самое ухо Наира.

И Лиска только сейчас поняла, что она уже у Син-Хорайна, а рядом кроме подруги стоят Левко, астианки, Фрадина…

— Да нет, ничего. Торопилась очень, ничего…

Она перевела дух и огляделась. Вокруг возвышающейся над плато серо-сиреневой каменной плиты в три широких круга стояли все, кто были на поляне у дома. В перевом, ближнем к Син-Хорайну круге вместе с магами стояли дети, которых приводили сюда на все большие праздники. А сразу за третьим расположились и продолжали располагаться все прибывающие драконы. Уже подошли и разместились, серьезно увеличив собою скальный массив ландшафта, Сезам и Орхой. Была здесь и Хойра, сияющая медной чешуей по случаю праздника, и несколько горнтхеймов, и многие из тех драконов, которых видела Лиска во время осеннего их с Дарианом путешествия, и была даже дракон печали Сурнель. Прямо напротив того места, где стояла Лиска, переминался с лапы на лапу и разглядывал все вокруг Гай.

Лиска с Наирой мягко вытолкнули стоявшую между ними Фрадину в передний, первый круг.

— Иди, иди, там все будет лучше видно. Мы здесь рядом, не потеряемся.

В этот миг ярко вспыхнула голубая звезда в руках у Лерайны, которая стояла рядом с Источником. Она бережно положила светильник на поверхность воды, и он медленно опустился на дно, но не погас, а озарил собой волшебный водоем и осиял мягким светом воду и лица стоящих вокруг детей и стариков, знахарей, магов, травниц, и учеников магов, и причудливые морды драконов, и, казалось, даже сами горы, насколько хватало глаз.

Все взялись за руки, замыкая круги, и заново начали «Поворотицу». Начали, как положено, самые старшие маги и деды, и сурово и тяжело звучало начало зимней песни, и где-то глубоко под ногами, в каменной толще гор, отзывались эхом издревле таившиеся звуки, вздрагивала в ритме громадного сердца земля. «А ведь это, наверное, Сезам поет вместе с нами, — подумала Лиска, — а может, и не только он».

Песня шла дальше, и присоединились к ней отцы и матери, те, кто многое уже повидал в жизни, но были еще полны сил. И вот прозвучал последний из уже звучавших сегодня куплетов, и наступили наполненные праздничным предвкушенем секунды тишины. А потом над волшебным плато разом дружно и звонко грянули самые молодые голоса, и к ним присоединились все остальные. Эту последнюю часть Поворотной песни пели все. И старшие, не уступившие зиме, и молодые, зовущие зеленую весну, яркое солнце, радость, жизнь.

Лиска слышала, как рядом с ней сильный певучий голос Левко переплетается с высокими переливчатыми голосами астианок. И подпевали, как умели, дети… Лиска пела такие знакомые с детства и вдруг такие незнакомые, новые, странные слова про серебряные колокольчики, про рассвет… Она слышала, как поет рядом добрая ее подруга и как поет стоящий недалеко Дариан… Сердце ее разрывалось от хлынувшей со всех сторон нежности и радостного ожидания, от удивления, от любви, и от того, что пусть и не было для нее никакой надежды на счастье, а все равно хотелось жить, любить, ждать, ждать того, кто никогда не сможет быть рядом — ну и пусть…

Самое главное было сейчас, когда все были вместе и все вместе звали весну, которая все равно обязательно наступит.

Голоса звучали все выше и громче. И наступил миг, когда казалось, что громче уже некуда. И тогда вступили драконы. И все три круга хоровода объял мощный ритмичный гул. Все нарастая и нарастая, он подхватил общую песню и неимоверной силы аккордом расплеснул ее на всю ширь Драконовых гор. И после этого весна уже не могла не явиться. В этот самый миг кончились самые темные в году сутки, и наступил новый день, в котором пусть на мгновение, но все же будет больше света, чем вчера. Зима не закончила еще свою злую работу, но уже сдалась. Победила жизнь.

И вот прозвучал последний куплет и наступил момент тишины. Необычной тишины, праздничной, наполненной радостью, сиянием звезд, светлыми, добрыми лицами близких людей и ожиданием чего-то очень хорошего. Один за другим в торжественном молчании они доставали принесенные с собой праздничные свечи и ставили их в снег рядом с заветным серо-сиреневым камнем, и свечи вспыхивали золотыми, красными, синими, зелеными огоньками. И скоро вокруг всей головы Син-Хорайна загорелось разноцветными огоньками волшебное кольцо. Навстречу широко распахнувшемуся звездному небу сияли цветные отблески на камне и цветные тени на снегу, и наполненный голубым светом источник, окруженные кольцом людей и кольцом драконов.

И в этот миг снова едва заметно вздрогнула земля. Драконы и люди, окружавшие поляну, затаили дыхание. И в полной тишине вдруг пошел снег. Необычный, цветной, он не падал сверху, а возносился от каждой свечи вверх цветными звездочками, каждая из которых, поднимаясь, разрасталась в воздушное сияющее кружево, сделанное из одного света, и поднималась все выше и выше…

А потом они все поздравляли друг друга и драконов и желали друг другу счастья на будущий год и благодарили друг друга и Драконовы горы за все хорошее, что было в ушедшем году. И были песни и хороводы, и все они пили из волшебного родника, который, к общему облегчению, почти весь оттаял… И всю ночь длился праздник, а под утро все вмести еще раз спели последнюю, весеннюю часть песни, сначала у Син-Хорайна, потом у костра на пещерной поляне, а потом, замыкая круг, у реки за домом.