Драконьи тропы

Глава 8

Шел дождь. Ночной ветер, злой и холодный, трепал кроны деревьев. Стукнуло веткой в окно, да так, что чуть стекло не разбило. Лиска подняла голову от подушки, огляделась. Да, нет, все как обычно, в доме тихо, все спят. Тревожно на душе, но это не удивительно. Вчера угодили в такую переделку, чудом живы остались. А потом Кордис о них такого наговорила! Лиску снова обожгло обидой. И стыдно так… Да еще эти разговоры о том, что до войны рукой подать, и о том, что какая-то темная сила поднялась и начинает хозяйничать уже не только в Чернополье, но и в соседних с ним Изнорских землях. И если бы это были только разговоры! Ведь уже и люди погибают. А еще тревожнее, конечно, становилось от того, что драконогорские маги так забеспокоились. Видимо, действительно начинается что-то очень опасное. Не зря же они последнее время без конца ездят и ходят по всему Изнорью, и не только по Изнорью. И учеников берут вдесятеро больше, чем обычно. А когда и зачем нужно будет столько будущих магов, непонятно. И узнать не у кого. С ними, учениками, старшие маги не больно-то откровенничают… Зато спрашивают — как с настоящих… Лиска снова обиделась, причем сразу на них на всех, хотя, кроме Кордис, их никто здесь не обижал. Правда, не так давно, помнится, от Канингема им с Наирой тоже досталось. И если честно, надо сказать, за дело…

Она вздохнула, повозилась немного и снова уснула. До утра было еще далеко.

…Со всех сторон обступает ночь. Сыро, холодно и страшно. Так страшно, что ноги подгибаются, не слушаются. А навстречу тычут свои колючие ветки густые елки. Корни цепляются за ноги. В чахлом свете тонкого месяца почти ничего не видно. В этой темноте через лесную глушь почти ощупью пробираются дети.

— Мы сейчас посидим здесь, передохнем, — говорит Вихорушка, а как рассветет, дорогу домой будем искать. Я на дерево залезу, сверху погляжу, увижу куда идти, и пойдем.

Он старался говорить спокойно и рассудительно, по-взрослому, чтобы успокоить братишку, крепенького малыша с круглыми щечками, широким лбом и большими серыми глазами, обычно озорными и веселыми, а сейчас испуганными и заплаканными. Вихорушка часто бывал в лесу. Все лето то и дело ходил со старшим братом по грибы. Он лес любил и не боялся даже и один побродить, если недалеко от деревни. Только здесь лес был какой-то другой, чужой. Все вокруг было вроде бы то же самое: и сосенки, и осинки, и орешник, и заросли папоротника, и мох под ногами, но не такое, как всегда. Что-то было не так даже днем. Тихо слишком что ли? И нет никого, совсем никого, даже птиц не слышно. Совсем не слышно… Ему снова захотелось сесть прямо на землю, а еще лучше залезть вон туда, под куст, спрятаться, съежиться и сидеть тихонько, чтобы никто не увидел, не услышал. Только нельзя это. Он сейчас сам старший брат. А Горошек — совсем маленький. Ему шесть лет только еще зимой будет, и ему сейчас еще страшнее.

— Ты не плачь, Горошек, мы дорогу найдем. Да нас наверняка давно уже ищут. Всей деревней, поди, ищут. И не только родня, все соседи, наверное, и дядька Мухор тоже. Он у нас лес знает лучше любого лешего. И Неливан-Громада нас ищет. И тетка Олина с бабкой Сарафаной — они всегда вместе ходят. Найдут обязательно. Есть хочешь? Ну что же ты молчишь-то все время? Ну — говори… У нас еще два пирога осталось, из тех, что мы тетушке несли, да орехов опять насобираем, как вчера, а попить — вон ручей течет. Да не молчи ты!.. Ладно, ладно, молчи. Не реви только.

В предрассветных сумерках под черными лапами ели младший брат прижался к Вихорке. Тот копался в котомке, изо всех сил стараясь не расплакаться. А рядом, совсем рядом, был кто-то еще, неслышный, большой, внимательный и жуткий, кто не произносил ни одного слова, не производил никакого движения. И при этом он крался, то приближаясь, то отдаляясь, приникая к земле, будто тек по ней. И темно было под ним и вокруг него, и страшно. И эта черная жуть подвинулась еще ближе, и еще ближе, и подползла еще, норовя заглянуть в перепуганные глаза…

— Лисса, Лисса!

Девушка, распахнув не видящие еще со сна глаза, пыталась понять, что происходит.

— Лисса, проснись! Что с тобой?

Стены, потолок, встревоженное лицо Наиры.

— Ты чего, что случилось?

— Это с тобой что случилось? Ты уже минут пять кричишь, стонешь, зовешь кого-то, а я тебя добудиться не могу. Ты не заболела?

— Нет, Наира, нет, — девушка помотала головой, приходя в себя. — Я… со мной все в порядке. Это сон, страшный сон. Или…

Лиска глянула на окно. Потихоньку начинался уже рассвет. Она села на кровати, поджав ноги, завернулась в одеяло и начала рассказывать.

— Слушай, Наира, мне второй раз уже снятся какие-то дети, ночью, в лесу. Они заблудились и никак не могут найти дорогу домой. И еще на них, это я вчера еще видела, напала какая-то жуткая тварь, черная, страшная, с горящими глазами. Они убежали, а я проснулась. Это вчера было. А сегодня — будто продолжение. Они по лесу идут, темно, месяц только еле светит. А за ними следит кто-то и подбирается все ближе и ближе… — девушка поежилась под одеялом. — И ты меня разбудила.

Руш, из-под которого хозяйка так невежливо выдернула одеяло, сонно потянулся, сделал несколько шагов по постели и снова уснул, уткнувшись в Лискину ногу. Лиска посмотрела на него и повернулась к подруге.

— Наира, я не понимаю, что это. Кажется, всего только сон, а мне очень не по себе. Для сна это как-то слишком уж по-настоящему… А вдруг это не просто сон? Понимаешь, я ведь знаю, как их зовут, и что они — братья, что после того, как их напугали, они бежали по лесу, потом забрели в какую-то пещеру, утром вышли в лес совсем им незнакомый, целый день плутали и никакой дороги не нашли. А младшему всего пять лет, и от испуга он перестал говорить, только плачет. Старший сам перепуган до смерти, а ради братишки держится как взрослый. Еды у них почти нет. Хорошо еще, что они несли тетушке в соседнюю деревню гостинцев, мама пирогов напекла, — Лиска говорила, сама удивляясь тому, что рассказывала, — а в лесу сейчас только одни орехи, да хорошо еще, что вода есть, там ручьев полно. И все это время за ними будто идет кто-то следом.

Наира внимательно смотрела на подругу.

— И ты думаешь…

— И я думаю, что, может быть, это и не сон вовсе. А вдруг это правда сейчас происходит где-то? И что тогда делать?

Наира задумалась, затеребила волосы, накрутила на палец темную прядь и предположила:

— Послушай, а ведь в прошлый раз, ну когда мы тут, в Драконовых горах, только появились — дорогу в Ойрин искали, ты тоже все время сны видела необычные. Может быть, ты снова видишь глазами драконов? А может быть, это твой Гай?

— Вряд ли. Сейчас все так мрачно, совсем на него не похоже.

— Не похоже, — кивнула Наира, — и все-таки посмотри, где он.

— Угу.

Лиска прислонилась к стене, устроилась поудобнее, закрыла глаза, сосредоточилась.

Гай… Гай. Она настроилась на его жизнерадостное любопытство, вызвала в памяти синие горы, верхушки деревьев, несущиеся навстречу серебряные петли рек… Ага, вот он где.

Отроги Уйруна, темно-серые скалы, а между ними зеркало безмятежно спокойной воды. Вниз, вниз, вниз. Лиска зажмурилась от неожиданности и… брызги в разные стороны, все тело обдало колючими струйками холодной как лед воды. Целое облако мелких сверкающих капель взметнулось к берегу и окатило стоящего на берегу Канингема. Бородач замахал на брызги руками.

— Ну тебя, Гай, перестань. Если хочешь, сиди рядом, не плещи только, — и, продолжая прерванный разговор, повернулся к…

Темно-серая груда, нависающая над берегом, была вовсе не скалой. Громадная голова дракона наклонилась пониже, чтобы удобнее было разговаривать с человеком, и Сезам (последнее время Писатель настаивал на том, что его зовут именно так) напомнил Канингему какую-то свою давнюю просьбу:

— Ты ведь скоро опять там будешь, так не забудь.

Громадные янтарные глаза щурились на показавшийся между горами край утреннего солнца.

— Я помню, помню, принесу обязательно. Но уж и у меня будет к тебе просьба. Нужно будет перевести кое-что. Лестрина очень просила.

Лиска вынырнула из видений.

— Нет, Наира, это не Гай. Он сейчас торчит рядом с Писателем и Канингемом. И настроение у него совсем другое. Он что не увидит, всему радуется… А там жуть такая и дети перепуганные. Наира, а вдруг это все правда?

Она в смятении посмотрела на Наиру в надежде… сама не зная на что.

Та задумалась, несколько раз прошлась по комнате, потом вытащила из шкафа книгу, села рядом с Лиской на кровать и принялась перелистывать уже десятки раз виденные-перевиденные страницы. Долистала почти до конца и захлопнула с досадой. Тут же, спохватившись, открыла снова, на той странице, где была карта Изнорья со всеми прилегающими к нему землями, то есть Никеей, Астианой, Сархоном, Шельдом, Чернопольем и, конечно же, Драконовыми горами.

Честно говоря, трудно здесь было помочь сколько-нибудь дельным советом. Однако когда на тебя с надеждой смотрит подруга, изрядный жизненный опыт (на целых два года изряднее Лискиного!) говорит, что решение непременно найдется.

— А знаешь, Лиска, может быть, это не такое уж безнадежное дело — отыскать этих детей (если это все действительно не сон). Вот, послушай: говорят они (ну старший хотя бы говорит) по-изнорски, так? Значит, дело происходит либо где-то в той части Драконовых гор, которые прилегают именно к Изнорью, либо в Изнорье где-то недалеко от Драконовых гор. Ведь видишь ты все это с помощью Драконогорской магии. Раньше-то, до того, как ты сюда попала, ты же никаких вещих снов не видела. А круг действия здешней магии вот. Видишь, вот эта синяя линия, граница самых слабых влияний, идет через Ежовы Горки на западе, через Козинец — на севере, а вот на востоке заходит намного дальше, почти до самого Чернополья. Чтобы повлиять на сновидение, сообщить через сон какую-то весть, много магии не надо, достаточно и слабого источника. Так что ты, наверное, могла бы увидеть то, что происходит в пределах этой границы. Правда, чьими глазами?.. — Наира пожала плечами, — А вот что рядом с ними происходит, и кто там, рядом с детьми, ползает, трудно сказать. Это больше похоже на те уголки здесь, куда нас с тобой пока не пускают. Верилена, помнишь, говорила, что таких мест, где черная нечисть может надолго вылезти на поверхность, в Драконовых горах вообще немного, причем больше к югу.

— А вчера Дариан говорил, что около Лешачьей балки люди начали пропадать, и дети тоже.

— Да, я помню. Я еще то же самое слышала и о каком-то местечке на границе с Никеей, — Наира помолчала в раздумье. — А вот где пропали именно эти дети (если, конечно, это не только сон), хорошо бы выяснить поточнее. Если бы хоть за что-то зацепиться… Название деревни, откуда они шли, или куда шли, или какое-то местное словечко… ну знаешь ведь, лешего, например, в разных краях как только не называют. Или вот, бывает, некоторые растения встречаются в одном-единственном месте, как еж-трава, например, которая только около Козинца и растет.

Лиска помотала головой.

— Трав я, конечно, никаких не разглядела, темно было. И одеты они обыкновенно. И у нас так детей одевают, и в Ойрине, и в Загорье…. Не знаю, может, днем вспомню что-нибудь. Спасибо, Наира. Разбудила я тебя только, извини.

— Ничего, все равно скоро вставать козу доить. Сегодня моя очередь за крынку молока сражаться. Ну и вредная же скотина! Хоть за все четыре копыта ее привязывай. То норовит задним копытом ухо почесать, то передними по юбке ходит. Позавчера вся извернулась и зажевала мою ленту. Синяя была, атласная, яркая такая, — Наира вздохнула. — Она ее измусолила так, что только выкинуть осталось. Чувствую, что жует, а ничего сделать не могу. Чуть отвернешься — крынку опрокинет. Каждый раз как в последний бой собираешься, идти не хочется.

Лиска усмехнулась.

— Давай Рушку пошлем.

Руш дернул ухом, приоткрыл один глаз и укоризненно посмотрел на хозяйку. И после этого человек — разумное существо? Он повернулся на другой бок и продолжил свое мирное занятие.

Наира отправилась за молоком, а Лиска — на кухню. Сегодня день необычный, праздничный. Гостей будет полон дом, только успевай поворачиваться. Впрочем, утро было, как обычно, довольно спокойным.

Гости начали появляться ближе к обеду.

Лиска чистила лук и морковь, Наира превращала все это в мелкое крошево. Обе исправно шмыгали носами и утирали слезы от колом стоящего на кухне ядреного лукового духа.

Заскрипела дверь. Как всегда, не попросту, а сначала тоненько и удивленно взвизгнула, потом разразилась серией кудахчущих звуков, больше всего похожих на «ах-ах-ах» встретившихся на крестинах кумушек. Ну, конечно же, это была Лестрина.

— Ну и ну! — она замахала перед собой рукой, войдя на кухню. — Это кто же у вас столько лука съедает?

— Гости, — уверенно ответила Наира. — Вот погоди, вечером сама увидишь, еще мало будет.

— Значит, я первая? Держите-ка к столу, — она поставила на скамью корзинку с чем-то очень вкусным, судя по тому, что маленький голодный зверь, который секунду назад ловил в чулане мышей, уже сидел рядом. — А вот, кажется, еще кто-то пришел.

— Это Дариан, — узнала Лисса.

Дверь перед Дарианом обычно открывалась с раздумчивым негромким скрипом и захлопывалась за ним неуверенно, иногда с несколькими нервными всхлипами, как будто никак не могла решить, стоит вслед ему греметь или нет.

За Канингемом она всегда закрывалась с вежливым глухим стуком, правда, после некоторой борьбы.

Самым драматичным, как правило, было появление Кордис. Когда она входила, дверь не просто скрипела, ее душераздирающий вой напоминал о стонах и воплях узников в страшных подземельях. А захлопывалась или с диким грохотом, который мог означать окончание камнепада, или с тупым и безнадежным деревянным стуком, с которым было бы вполне прилично закрыть крышку гроба.

Наире дверь обычно жаловалась, распевно и тягуче надрывая участливое сердце стенаниями о тяжелой доле.

Для Лиски дверь всегда скрипела по-разному. Это был то высокий визгливый перепев, то сухой скрип, от которого ныли зубы, то укоризненный выговор на самых низких басовитых нотах, после которого становилось совестно за дурное поведение…

Наконец лук закончился, весь порезанный был сложен в большое блюдо и накрыт сверху широкой тарелкой. После этого Лиска прошлась по кухне с холодным мокрым полотенцем, размахивая им во все стороны, и спустя некоторое время уже хотя бы не драло глаза. Девушки начали чистить вареные яйца для начинки в пироги. В этот момент завыла дверь — надрывно, отчаянно. Это могла быть только Кордис. Лиска вспомнила ее вчерашний уничтожающий комментарий и с расстройства даже выронила из рук уже совершенно очищенное яйцо. Тут под ногами мелькнул чей-то хвост. Поскольку пока никто не успел крикнуть: «Нельзя!» — падающее со стола было ничье, оно обычно как раз по этой причине до пола не долетало. Не долетело и в этот раз, так что вполне можно было считать, что ничего не падало.

— Боже, какая вонища! — сказала магичка, перешагивая через порог. — Вы бы хоть проветрили что ли! Без слез не войдешь. Здравствуй, Лестрина, пойду у Дариана посижу, пока тут повыветрится….

И удалилась… И слава тебе, Господи! Девушки переглянулись и вполне довольные тем, что придется обойтись без некоторых очень полезных советов, продолжили свои кулинарные подвиги.

Наконец, намаявшись на кухне, обе по самые уши в муке, девушки отправили последний пирог в печь и, решив, что пока хватит, отправились к себе передохнуть и переодеться. В кухне к этому времени были Верилена и еще одна пожилая магичка из Ойрина, и вполне можно было оставить все на них.

Они едва успели дойти по коридору до лестницы на второй этаж, как им навстречу из Дариановой комнаты, горячо споря на ходу, появились Кордис с Дарианом. Было видно, что Кордис донельзя сердита, а Дариан, будучи, как всегда, терпелив и доброжелателен, тем не менее не настроен сдаваться.

— Вы с ума сошли оба. Мало ли кому взбредет в голову отправить сюда ребенка учиться, всех надо брать?! У нее что, способности необыкновенные?

— Нет, Кордис, о способностях ничего не известно, может быть, и есть. Она недавно осталась без матери, а ее отец Бройн — старинный друг Канингема…

— Сирота и дочь приятеля — это не талант и не повод брать в ученики еще одну девицу. Ей лет сколько?

— Двенадцать.

— Сколько?!

— Двенадцать, — Дариан говорил одновременно очень вежливо и очень твердо.

В этот момент в дом вошел Канингем, держа за руку робкую темноглазую девочку с вьющимися волосами, заплетенными в толстую косу, и направился к спорщикам. Дверь открылась и закрылась в этот раз совершенно бесшумно. Кордис стояла к ним спиной, громко выговаривала Дариану свое недовольство и вошедших не видела.

— Вы понимаете, что делаете? Здесь ведь не сиротский приют, нянек нет, и приглядеть за ребенком будет некому.

— Она вполне самостоятельная и неглупая девочка…

Она посмотрела ему в лицо одним из самых своих ехидных и скептических взглядов.

— Именно это я и имею в виду. Представь себе, я знаю, с какого возраста девочки становятся самостоятельными, а с какого — умными…

Лиска увидела, как сжалась эта и без того небольшого роста застенчивая девочка, вспомнила еще свой вчерашний стыд, и ее с головой захлестнула такая злость, что, будь у нее сейчас что-нибудь в руках…

Кордис предостерегающе подняла в Лискину сторону палец, не спеша повернула к ней голову, холодно посмотрела на нее в упор и сказала:

— Потерпи. Прибереги страсть для работы. Концентрированная ненависть бывает очень хороша для прохождения некоторых «щелей».

Тут она заметила Канингема, обернулась к нему и увидела наконец ту, о ком только что так неласково говорила. Она молча разглядывала ребенка некоторое время, потом подняла глаза на Канингема, и Лиска совершенно ясно услышала, что она ему сказала, хотя вслух не было произнесено ни слова. Канингем в ответ только улыбнулся в бороду. А Кордис сухо и сдержано спросила девочку:

— Как тебя зовут?

Та, не поднимая глаз, тихо ответила:

— Фрадина.

Кордис несколько мгновений помолчала, а потом велела:

— Тебе нельзя будет пока выходить из дома больше чем на сто саженей вокруг, пока я не разрешу. Ни в коем случае. Поняла?

Фрадина так же тихо и не поднимая глаз кивнула:

— Да, хорошо.

Кордис опять посмотрела на Канингема, и Лиска вновь явно услышала, что она сказала. А вслух прозвучало:

— У меня сейчас куча дел, ухожу, встретимся ближе к вечеру, пока.

И вышла. Как хлопнула за ней дверь! Казалось, сейчас дом развалится…

Канингем подмигнул Дариану и передал подопечную девушкам.

— Это Фрадина. Она будет здесь жить. Я думаю, вполне подойдет комната рядом с вашей. Остальное вы сами сообразите лучше меня.

И он удалился по своим важным делам, оставив девочку их заботам.

Девушки, за последнее время изрядно соскучившиеся по людям моложе сорока лет (в ближайшем окружении из таких был один только Дариан) были очень рады новой соседке, а недоброе отношение к ней Кордис расположило их к Фрадине еще больше.

Они немедленно познакомились с ней, наговорив кучу всяких подходящих к случаю приветственных слов, и повели наверх показывать ей дом и ее комнату.

У Фрадины были мягкие маленькие руки и приятные черты лица. К ним очень шли чуть курчавые черные волосы и карие глаза, которые были такими темными, что казались вишневыми. Глаза ее были грустными и серьезными, и Лиске захотелось немедленно сделать для нее что-нибудь хорошее. Они с Наирой тут же застелили ей постель, пристроили в шкаф ее небогатое имущество, состоящее из небольшого узелка и пузатой кожаной сумки, принесенной Канингемом, и повели ее на кухню знакомиться с особенностями местной кулинарии и образцами местного хлебосольного гостеприимства, а заодно уж и с бессменным сторожем всех местных припасов, который в праздничные дни из кухни практически ни на минуту не уходил. Так уж получалось, что сначала его не отпускал оттуда голод, а потом, как бы это правильно сказать, несколько излишняя сытость. То есть добрести до выхода из кухни, шаркая брюхом по полу, он еще мог. Но дальше был порог, а куница — не самый длинноногий зверь на свете… А к тому времени, когда он уже мог перевалиться через порог, опять давал о себе знать голод.

Едва только Фрадину усадили за стол, уставленный пирогами и плюшками, как снова заскрипела дверь (в этот раз сразу на несколько голосов, с затейливыми переливами) и в дом впорхнули астианки.

— Ах, как пирогами пахнет!

— Чудесно!

— Ой, девочки, как мы давно не виделись!

— Лисса, Наира, когда вы это столько наготовили?!

— Верилена, дорогая, мы синь-травы принесли.

— И Лестрина уже здесь, как хорошо! Скоро и Лерайна прибудет.

— А у вас здесь новенькая девочка? Какая прелесть!

— Как тебя зовут?…

В кухне вдруг стало очень шумно, и весело, и очень тесно. Их жизнерадостный щебет сразу же наполнил собой весь дом по самую крышу. Они ахали, удивлялись, спрашивали и рассказывали. Перебирали и разглядывали всю кухонную утварь и снова ахали, что все здесь по-прежнему и как это хорошо, что они снова здесь! И как они долго вспоминали это чудный дом! И как здорово, что они тоже здесь будут жить! И как заметно подрос Руш, и он, наверное, совсем взрослый по звериным меркам. А ведь еще и мальчики должны прибыть, наверное, скоро, им Лерайна рассказывала….

А потом их тоже угостили пирогами. И восторгам, казалось, уже вовсе не будет конца.

Астианок звали Тантина, Лероника и Карилен. И они были друг на друга ужасно похожи. Они все, как одна, были стройные и высокие, за исключением Карилен, которая была покруглее и пониже, и светловолосые, за исключением Тантины, у которой были каштановые волосы, и зеленоглазые, за исключением Лероники, у которой глаза были удивительного фиалкового цвета… одним словом, красавицы. И все три были романтичные, нежные и чувствительные, и настолько живые, непосредственные и восторженные, что рядом с ними Наира и Лиска сразу почувствовали себя кислыми, уставшими от жизни занудами.

— Знаешь, мы с тобой рядом с ними — просто как две сонные мухи, — поделилась с подругой Лиска.

— Ага, — улыбнулась Наира, — ну и ладно, зато с ними весело.

Что верно, то верно. Лиска помнила, как они впервые встретились с астианками в прошый раз, на Селестину-травницу. Сколько было шуму, песен, разговоров. Может быть, такая бьющая через край жизнерадостность даже утомляла бы, если бы не еще одно замечательное качество новоприбывшей троицы. Они не могли долго усидеть на одном месте. Вот и сейчас, покрутившись на кухне, они обежали весь дом, заглянув даже в баню и конюшню, и отправились обследовать «сад и огород». А Наира и Лиска наконец смогли переодеться, и очень кстати. Вскоре прибыли молодые люди.

Всем четверым было около двадцати лет. Трое были из Изнора, один — из Никеи. Варсен, Райн, Иор и Савьен, их никак было не перепутать, настолько они все были разные. Один был почти на голову выше всех, у другого бросалась в глаза худоба, у третьего — очень темные, почти черные глаза. Четвертый же был, наверное, самым заметным из них. Он был очень веселый и к тому же рыжий. Девушки немедленно с ними со всеми перезнакомились, а через пять минут уже перепутали все имена и кто откуда, ну да и ладно, еще будет время познакомиться поближе.

А народ все прибывал. Приходили маги, знахари и ведьмы. Изнорские, астианские, никейские и, конечно же, драконогорские. Дверь практически не закрывалась и даже стала даже тише скрипеть, видимо, от усталости. Дело близилось к вечеру. Дом был полон народу. Топот ног, голоса и смех перемежались восклицаниями: «Канингем, старина!», «Верилена, сколько лет…» и т. п. Лисса с Наирой, как хорошие хозяйки, размещали тех, кто останется на праздники и после праздников в доме и складывали в корзины на кухне то, что приносили с собой гости, и что планировалось взять с собой на главное место всех здешних праздничных гуляний. Договаривались, распоряжались, заботились, изо всех сил старались не забыть что-нибудь важное.

— А сидеть на чем будем?

— Старые одеяла возьмем из чулана, там полно.

— А гости?

— Гости здесь не первый раз, что-нибудь наверняка захватили.

— А те, кто первый раз?

— Возьмем еще несколько штук.

— Хорошо. Слушай, Наира, а во что вино будем разливать?

— Спросим, кто не захватил с собой кружек, возьмем побольше наших. Господи, какой тюк получается!

— Вот и я говорю. Руш, тебе не стыдно попрошайничать? Ты скоро лапами до земли доставать не сможешь, отойди от стола! Что мы еще не захватили?

— Да ладно уже, Лис, хватит пока собираться, давай чайку хлебнем, передохнем, все равно всего не упомнишь, обязательно что-нибудь забудется. К тому же здесь полно народу, что один забудет — другой возьмет. Нам бы еще про себя, драгоценных, не забыть. А хорошо бы еще…

Она не договорила. Дверь, которую уже почти не было слышно, внезапно разродилась необычайным даже для нее звуком. Она резко взвизгнула и, иначе и не скажешь, заржала на весь дом, раскатисто, самозабвенно, всхрапывая и заикаясь. Подруги переглянулись и кинулись к двери, и через несколько секунд уже висели у Левко на шее.

И до самого вечера еще приходили и приходили люди, девушки встречали, знакомились, заботились, собирались, и казалось, дела никогда не кончатся…

Но вот наступили наконец сумерки. Хозяева и гости вышли из дома, по хорошо утоптанной тропинке дошли до заветной полянки в лесу. Там старшая из всех магов, которой, безусловно, была Лерайна, приглашающим жестом открыла портал, и они все один за другим оказались в том самом месте, где в Драконовых горах проходили все большие праздники.

Лиска с Наирой, взяв за руки вверенную их заботам Фрадину (ну а на Лиске, естественно, ехал еще и Руш, который не мог пропустить такого события), в числе прочих вышли на приличных размеров горное плато. Посредине возвышалась большая неровная каменная плита светло-серо-сиреневого цвета с круглым водоемом у края, ближнего к спуску с плато. Водоем был заполнен прозрачной, чуть голубоватой водой. По мере приближения ночи вода источника начала светиться. Мягкое сияние не прогоняло ночи, а лишь разбавляло черноту ее теней, делало ее прозрачной. Несмотря на темное время суток, на плато всем было видно все.

Они прибыли к Син-Хорайну в числе первых и успели занять место совсем недалеко от источника и буквально в двух шагах от тропы, по которой в начале лета они, помнится, несколько раз подряд уходили с этого заколдованного места. Лиска вспомнила, как они два дня десь кружили и все снова и снова возвращались к источнику. Никак не могли двинуться дальше. А потом узнали, что это удивительное место, по которому они два дня расхаживали, не что иное, как один из самых необычных здешних драконов, а может быть, и самый необычный, Син-Хорайн. А источник — это его глаз. Лиска за все время, что была здесь, так и не могла к этому привыкнуть и каждый раз удивлялась.

Народу все прибывало и прибывало, и при этом всем хватало места — и магам, и их ученикам, и даже нескольким откликнувшимся на приглашение троллям. И, конечно же, в Драконовых горах находились еще и драконы, которые любили праздники и четыре раза в году приходили, прилетали, приползали или просто подползали поближе к заветному месту. Очень скоро оказалось занято почти все окружающее пространство. Для каждого, кто пришел сюда, Син-Хорайн был не просто драконом, он был для каждого немного своим драконом.

Лиска вдруг хватилась:

— Наира, а где у нас Левко? Когда мы уходили, в доме их с Дарианом не было, я думала, они здесь, а их нет…

Наира покрутила головой и протянула руку, указывая на склон.

— Вон они. Посмотри.

А посмотреть было на что. Снизу, по длинному склону, не торопясь, постепенно закрывая собою часть живописных подробностей местного ландшафта, поднимались двое едва ли не самых известных местных обитателей. В сгущающейся синеве сумерек, прозаической обыденности поперек, попирая твердь земную, удивляя дичь лесную, обращая небо и землю в сказочный храм, среди гор величественно плыл Сезам. А рядом шел не менее удивительный и представительный, устрашающий и потрясающий, таинственный и в своем роде единственный трехголовый Орхой. А на спине Орхоя верхом ехали Дариан и Левко. Ну, конечно же, Левко никак не мог пропустить такого приключения. Подойдя к общему собранию, драконы улеглись на верхнюю часть склона, и вместо пологого спуска в этом месте образовалась еще одна довольно приличных размеров относительно ровная площадка. Часть ее тут же была заполнена участниками праздника, а часть по просьбе старших магов была оставлена для тех, кто пожелает сказать что-нибудь в честь Ореховой пятницы, или спеть, или станцевать, или… мало ли что могли еще придумать здешние обитатели.

Лиска, Наира и Фрадина, к большому их удовольствию, оказались почти у самой «сцены».

А участники все подходили и подходили. Появились (а может, давно здесь были) Синий и Зеленый и с десяток мелких дракончиков, а потом пришла одна очень красивая дракониха, которая жила недалеко от Кареглазой. А когда уже почти все собрались, в темном небе замелькали вдруг переливчатые крылья, и рядом с девушками на невесть откуда взявшийся рядом свободный пятачок приземлился Гай, сверкая серебряно-сиреневой чешуей. Лиска с Наирой залюбовались не столько на Гая, сколько на Фрадину, в распахнутых глазах которой изумление постепенно перерастало в восторг, с лихвой вознаграждая девушек за терпение, с которым они целых полдня хранили от нее в секрете сегодняшние чудеса.

Немного погодя рядом с Канингемом, сидевшим на лапе Писателя, появился Хорстен. Он оглядел всех собравшихся, увидел и Лиску, улыбнулся ей и заговорил о чем-то с подошедшей к нему Лестриной. А вокруг началась следующая серия предпраздничных приготовлений. Многочисленные участники праздника собирались в большие и маленькие компании, устраивались поудобнее, доставали принесенные с собою угощения. Рядом с подругами появились знакомые астианки вместе с очень мало знакомыми пока еще молодыми людьми, поселившимися в их доме, и воздух затрепетал от восторженных возгласов.

— О! Девочки, какое чудо!

— Кто это? Откуда этот необыкновенный дракон?

— О, какие глаза! А крылья! Карилен, Тантина, взгляните. Они же прозрачные!

Гай прищурил свои дивные глаза, с удовольствием прираскрыл одно крыло и слегка помахал им на девушек, приводя их в еще более восхищенное состояние. Лероника восторженно всплеснула руками, а Карилен, как самая практичная из них, все-таки распорядилась:

— Девочки, надо немедленно сообразить стол. Ну вот хотя бы это подойдет, — и она указала на большой валун под ногами.

Дальше все было просто. Магии здесь с избытком хватало на всех и на все. Наира и Лиска присоединились к астианкам. Они все вместе взялись за камень, потянули в разные стороны и развернули его в невысокую плоскую столешницу. Наира живо накрыла ее скатертью, и они вытащили из корзинок душистые красные яблоки, мед, сыр, хлеб, пироги с брусникой и, конечно же, орехи, которые сегодня должны были быть на каждом столе. Наконец, все приготовления были закончены, и можно было начинать праздник. Лиска снова порадовалась, что они сидят так близко к месту основного действия. Прямо перед ними маячили громадные головы Орхоя, закрывая собою Кареглазую, и вспыхивали янтарно-медовыми огнями глаза Сезама, который терпеливо ожидал начала праздника.

Первыми вышли Лерайна и Хорстен. Они приветствовали всех собравшихся и объявили начало праздничной ночи, ночи на Ореховую пятницу. А начало всех праздников в Драконовых горах было примерно одно и то же: все вместе начинали одну из старинных баллад, которую хорошо (или не очень хорошо) знали все или почти все. На этот раз зазвучала песня о походе рыцаря на дракона и о том, чем все это кончилось…

Баллада была веселая и очень длинная, и трудно было сказать, помнит ли ее кто-нибудь всю целиком, но это было и не очень важно, потому что для начала праздника хватало трех первых куплетов, а остальные исполнялись в течение всего вечера и ночи теми, кто их помнил и имел желание спеть. Точное количество куплетов и содержание последних из них от праздника к празднику нередко менялось, и трудно было сказать, какой же именно текст песни был подлинным. Да и кому было об этом спорить? Чаще всего после праздничной ночи просто появлялась еще одна подлинная версия.

После третьего куплета о рыцаре все собравшиеся у Син-Хорайна маги встали, поклонились в сторону Кареглазой (Орхою пришлось склонить все свои шеи, чтобы не заслонять заповедную гору) и хором пожелали здравствовать всему волшебному краю тысячи лет.

А потом шла очень красивая и трогательная часть праздника. Все, кто здесь был, подходили к источнику, умывались его необыкновенной водой и пили ее, а кто хотел, и набирали немного с собой. А те, кто привел с собой детей, купали их в голубой воде Син-Хорайна. И даже самых маленьких детей не страшно было простудить в эту осеннюю ночь, потому что для них вода всегда была теплой, как и живой камень вокруг источника.

А потом на площадку вышли Дариан с Левко и Канингем, который держал в руках странного вида музыкальный инструмент, похожий на большую виолину. Он провел пальцами по струнам, и они втроем завели хорошо всем известную, едва ли не самую любимую из праздничных изнорских песен о том, как парень назначил свидание девушке, а она…. В общем, одна из бесконечных историй на вечную тему. Мужскую партию пели все представители сильного пола, которые сейчас находились в гостях у Син-Хорайна, в конце куплета на самых низких нотах вступили даже драконы. В следующем куплете им дружно ответили также все вместе женские голоса. А сильная половина не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за женщиной, и снова грянул мужской хор. А женщинам всегда есть чем ответить… В конце концов, как нетрудно догадаться, последний куплет исполняли все вместе и все вместе пошли танцевать.

Молодые и пожилые, совсем юные и средних лет маги, магички, знахари и ведьмы и даже драконы веселились от души. Время от времени гости Син-Хорайна возвращались к столам, угощались за здоровье здешнего края и снова шли петь и танцевать. Иногда подходил кто-то из опоздавших к началу праздника. Лиска, Наира, Фрадина и астианки сидели за своим «столом», когда Карилен вдруг всплеснула руками:

— Ой, девочки, посмотрите, кто пришел!

Астианки, как одна, вскочили на ноги и бросились встречать, наполняя воздух радостными восклицаниями.

— О, Хардисса! Хардисса!

Лиска повернулась, посмотрела, кому это они так обрадовались, и ничего не поняла.

— Хардисса! Солнышко! Как хорошо, что ты пришла!

Лиска не верила своим глазам. Девушки обступили только что появившуюся Кордис и щебетали вокруг нее самым восторженным образом, пытаясь ее обнять. А та, не то смущаясь, не то чего-то испугавшись, выставила вперед руки, защищаясь, и уговаривала девиц:

— Нет, нет, девочки, только не сейчас.

Лиска с Наирой сначала вытаращились на эту безумную сцену, как заяц на шишеля, потом посмотрели друг на друга в полном недоумении, не находя, что сказать. Наконец Наира пожала плечами и высказалась:

— Ну, астианки — они и есть астианки… Они нашу козу знаешь, как называют? Розочка! Это уже после того, как она лягнула Тантину и сжевала половину кружева с юбки у Лероники. Они ее расчесали, колокольчик на красной ленточке на шею повесили, пряниками угощают… почему бы им и Кордис не приветить? Хотя, конечно, немного странно…

— Да уж.

Тут началась кадриль, и подруги снова отправились танцевать. Лиска танцевала то с Левко, то с кем-нибудь из новых жильцов (двоих, Савьена и Райна, она уже даже запомнила), то с Канингемом, то с Дарианом.

Маленькие дракончики то и дело сновали под ногами, а большие просто любовались на праздничное действо, а иногда и участвовали. Сезам время от времени читал стихи, а Орхой сотворял что-нибудь невиданное из пламени и дыма, чем доставлял большую радость всем присутствующим, особенно детям. От возможности показать себя трудно было удержаться, и перед собравшимися выступили в конце концов даже Синий и Зеленый.

Они вышли на «сцену», потоптались, критически оглядывая пространство, и заняли место посредине. Азаль демонстративно кашлянул, призывая к общему вниманию, в установившейся тишине хлопнул в ладоши, потом медленно развел лапищи в стороны, и через мгновение уже стоял, держа перед собой весьма объемистое нечто, накрытое узорчатой блестящей тканью. Не спеша, вразвалку, подошел Сиф. Неторопливо взявшись неуклюжей лапой за край ткани, он небрежно откинул покров и, неожиданно быстро и ловко обернувшись вокруг себя, предстал перед зрителями, держа в лапах большой серебряный кувшин. У Зеленого же в лапах, оказалось, был громадный поднос, на котором высилась уложенная горкой всяческая жареная дичь. Синий с Зеленым были в своем репертуаре.

Азаль с самым невозмутимым видом двинулся к первым рядам зрителей и серьезно и обстоятельно начал угощать их, вручая каждому в руки какую-нибудь жареную дичину. Отказываться было неудобно и, когда дошла очередь до них, Лиске с Наирой тоже пришлось взять по небольшому «подарку». Лиска держала в руке скользкую от жира птицу, кажется вальдшнепа, не зная, что теперь с этим делать. Азаль же, обойдя первые ряды зрителей, все так же с подносом в лапах, на котором почти и не убыло, отступил на прежнее место, на обозрение всех собравшихся, и отмочил вовсе уж дикую шутку: залихватски свистнув, он широко размахнулся этим своим подносом и резко повернулся вокруг себя, отчего вся дичь полетела прямо в сторону зрителей. Кто успел, зажмурился и пригнулся, а кто не успел, увидели, как в последний момент вдруг будто приостановилось само время, и во внезапно сгустившемся воздухе стремительное движение замедлилось, растянулось и стало видно, как летящие в сторону зрителей жареные птицы обрастают перьями, оживают, принимают прежний свой облик и разлетаются в разные стороны. Теплая живая птица встрепенулась в Лискиных руках и выпорхнула, махнув пестрым крылом перед лицом ошарашенной девушки.

Воздух наполнился свистящим шелестом и хлопаньем крыльев. Птицы кружили над головами, не вылетая за пределы полусферы сияния, исходящего от источника.

Тем временем Сиф деловито прошаркал по площадке и размашистыми движениями начал расплескивать из кувшина вино, которое лилось на землю широкими полукружиями. Сделав дело, он полюбовался на творение лап своих. Потом еще полюбовался, склонив голову на бок и, прищурив один глаз, плюнул себе под ноги. Разлитое им вино мгновенно занялось высоким синим пламенем. Потом пламя это поднялось еще выше, и еще выше и вымахнуло вдруг яркой голубой струей света, которая в верхней части расщепилась и опрокинулась на землю сияющими дугами, освещая все вокруг до самой Кареглазой. Птицы, кружившие над головами людей и драконов, одна за другой подались в лес. Фонтан света постепенно угас, и осталось только проказливое настроение, растворенное в воздухе, и два больших сизых лебедя, плавающих на поверхности заветного источника.

Лиска не раз слышала о сизых лебедях, но ни разу не видела. Птицы действительно были очень красивы. Они были сизо-серые с чуть более светлым оперением головы и крыльев. Легкая белая полоска на голове от черного надклювья к затылку и белые концы перьев на крыльях делали эту птицу, скользящую по водной глади, похожей на брошенный в воду диковинный цветок.

Синий с Зеленым раскланялись на аплодисменты и удалились очень довольные собой. Номер, безусловно, удался. Получилось одноременно и смешно, и красиво. Только вот как же…

— Но как же так? — не могла понять Лиска. — Ведь мертвое уже никак нельзя воскресить. Это совершенно точно.

В ее больших серых глазах было столько удивления, что хватило бы еще на пару драконов. Стоявшему рядом Дариану даже жалко было ее разочаровывать, но не мог же он ей не ответить…

— Конечно, воскресить нельзя. Мертвому трудно даже ненадолго придать вид живого, а вот живое на некоторое время заговорить можно, чтобы не двигалось. И создать видимость жареной дичи поверх истинной формы — тоже…

— А-а, так это морок был?

— Ну да. Но очень хороший.

— Понятно, — она помолчала немного, раздосадованная и смущенная своей недогадливостью. — А все равно они здорово придумали.

Праздник меж тем вошел в полную силу. Кто-то вспомнил старинную астианскую песню, которую знали во всем Изнорье, и в Никее, и, по слухам, даже в Шельде. Песня была осенняя, про урожай, про яблоки и про девушек, которые собирают осенью яблоки, ну и про любовь, конечно. Большинство астианских песен были напевные, медленные, романтичные, грустные или нежные. Веселых было мало. Но уж если песня была веселая, то такая, что просто удержу не было, чтобы не сплясать под нее. А песня про яблоки была очень веселая. И не успел прозвучать еще первый куплет, как танцевали все, и молодые и старые. Тут вдруг со всех сторон послышались приветственные возгласы, и в центр площадки вылетела только что прибывшая Ведайра, знахарка из Суворощи, самая большая до танцев охотница во всех Драконовых горах.

Золотистой волной мелькнули мимо девушек ее волосы, и вот уж, подбоченясь, стояла она посредине. Притопнула ногой и понеслась рыжим вихрем, вся — живой огонь, вся — сама музыка и сама душа музыки. Она станцевала два куплета в кругу общего восхищения, остановилась, развела руки в стороны и собирающим движением поманила, притянула к себе остальных.

Лицом она, наверное, не была красива. Светлые ресницы и брови, высокие скулы и узкий разрез глаз делали ее внешность скорее необычной, своеобразной. Однако знакомящиеся с ней люди неизменно попадали под обаяние ее веселого и легкого нрава, душевной теплоты и живости, и через весьма непродолжительное время искренне считали ее красавицей. Где была она, там всегда начинался праздник, звучали шутки, песни, невесть откуда бралась музыка и, глядишь, начинался уже и танец, причем танцевали все, за редким исключением. К этим исключениям принадлежал, кстати, ее муж — невысокого роста, не примечательный ничем внешне человек, которого, меж тем, все знали, так как Орвин был один из самых опытных магов Драконовых гор, и у него всегда было много учеников.

…И еще не раз за ночь все танцевали, и много еще было спето песен, и много было рассказано разных историй, которые Лиска с Наирой слушали, переходя от одного стола к другому.

Гай тоже несколько раз обошел все плато и в конце концов улегся прямо рядом с источником, в центре внимания всего многочисленного собрания, особенно детей. Через некоторое время у него под боком устроился Руш, на которого несколько раз уже чуть не наступили среди общего веселья. Он решил, видимо, уйти подальше от столов, поскольку есть уже больше не мог, а смотреть на то, как едят другие, да еще и чувствовать все запахи было просто опасно — сердце могло не выдержать. Гай время от времени раскрывал свои дивные полупрозрачные крылья, и исходящий от источника свет дробился в сверкающих чешуйках на тысячи голубых, сиреневых и зеленых искр. И разлетались в стороны разноцветные блики. Смеялись дети, и улыбались, глядя на них, старые маги и старые драконы, и старые как сам мир и такие чудные звезды. И хотелось, чтобы ночь эта не кончалась…

До утра девушки все же решили не оставаться. Завтра рано-рано утром им предстояло проводить Левко, которому надо было еще хоть сколько-нибудь поспать перед дорогой. И посреди ночи, полюбовавшись еще раз на праздник, они отправились домой. Дома они, конечно же, еще битый час делились впечатлениями, говорили обо всем на свете, договаривались о том, что надо бы завтра утром не забыть… В конце концов Лиска не помнила, как донесла голову до подушки.