Но радость длилась недолго. Первым меня увидел доктор.
Он подошел к Агостону, который все еще стоял неподвижно, как статуя, и легонько толкнул его в бок.
Агостон повернулся в мою сторону и замер, не дыша, не моргая, только смотрел на меня с каким-то странным выражением лица.
Из его рук выпала дверца шкафа, которую он держал, и с грохотом упала на пол.
— Элис… — прошептал доктор, и его голос сорвался. — Как?..
Я не ответила ему. Вместо этого я подошла к обломкам, к тому месту, где когда-то стояла кровать. Это было место, где я лежала, где, по их мнению, я погибла. Я искала нечто важное. Неужели она погибла? Моя роза?
И вдруг я увидела ее.
Белую розу, ту самую, что была у меня на свадьбе.
Она лежала среди щепок, не сломанная, не потрёпанная, словно кто-то положил ее сюда самым бережным образом. Я выхватила ее из обломков и прижала к груди, как прижимают самое дорогое, самое хрупкое, самое святое.
— Вы… вы спаслись, — прошептал доктор Меривезер, глядя на меня с удивлением и восхищением. — Но как? Как вы вышли?
Я не знала, что ответить. Я не могла объяснить, как я оказалась здесь, как выжила после того, что произошло. Все, что я могла сделать, это держать розу в руках и чувствовать, как ее холод успокаивает мою бурю эмоций.
Харгривз, с бледным лицом, похожим на мраморную статую, подошёл ко мне. Его голос дрожал, как натянутая струна, готовая порваться.
— Миледи… — произнёс он, и в его глазах читался страх и неверие. — Как вы вышли из комнаты? Когда? Куда вы пошли? Мы искали вас повсюду.
Я посмотрела на них.
На Агостона.
На его порванную руку,
на его мокрые волосы,
на его глаза,
в которых читалось: «Я не верю. Я не могу поверить».
И снова воспоминания о сладкой мести, и внутри родилось желание сделать ему больно.
— Я не выходила, — сказала я тихо. — Меня вынесли.
Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Они разорвали тишину, которая казалась ещё более глубокой и звенящей, чем перед грозой.
Я очнулась на чердаке. Там была записка. В ней было только одно слово: «Живи», — произнесла я, глядя на Агостона.
Тишина.
Глубокая, звенящая.
Как перед грозой.
Агостон медленно поднялся с пола. Его движения были размеренными и спокойными, но в них чувствовалась скрытая сила. Он подошёл ко мне, не нарушая тишину, и остановился на расстоянии вытянутой руки. Его взгляд, холодный и пронзительный, словно лезвие, впился в меня. В его глазах не было ни радости, ни облегчения — только подозрение.
— И кто, по-вашему, вас вынес? — медленно произнёс он, его голос был низким и холодным, как лезвие ножа.
Я не смогла ответить сразу.
Вместо этого я огляделась вокруг, пытаясь найти что-то, что могло бы подтвердить мои слова.
Мой взгляд упал на обломки, разбросанные по полу, на розу, лежащую среди них, и на пепел в моей руке.
— Мой муж, — наконец произнесла я, глядя прямо в глаза Агостону. — Но не вы.
— Твой муж мертв! Он умер на моих глазах! — произнес генерал, перешагивая через обломки.
Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна гнева и боли. Я сжала кулаки, пытаясь сдержать слёзы.
— Значит, не настолько мертв! — выкрикнула я в ответ, мой голос дрожал от ярости и отчаяния.