Мелодия, которую Анталь играл мне в первый вечер в этом особняке. Та самая мелодия, что начиналась с трёх нот, как стук в дверь, а потом переходила в нечто тёплое, грустное, обещающее.
Я резко села на кровати, сердце замерло, как будто остановилось. Я замерла, прислушиваясь, пытаясь понять, не показалось ли мне. Но нет, музыка звучала отчётливо. Она была такой нежной и печальной, что я не могла не поддаться её чарам.
Я встала с кровати и, не задумываясь, направилась к окну. Луна освещала сад, но я не видела ничего, кроме теней и тишины. Музыка становилась всё громче, она словно звала меня куда-то. Я сделала шаг вперёд, потом ещё один, пока не оказалась на пороге комнаты.
Этот рояль не открывали с момента смерти хозяина. После его смерти никто не прикасался к нему.
Харгривз каждый день вытирал пыль со всех поверхностей — с портретов, с книг, с фарфора — но перед роялем он останавливался. Пыль на рояле могла расслабиться и не бояться. Её никто убирать не собирался. Только заботливая рука Харгривза покрывала его чёрным бархатом, как будто касаться полированного дерева — значит осквернить память.
А теперь — он играл.
Я почувствовала, как в груди вспыхивает гнев.
Кто посмел? Кто осмелился нарушить покой чужого инструмента? Кто тронул то, что принадлежало только ему?
«А что если это он?» — дрогнуло сердце.
Босиком, дрожа от холодного сквозняка, я спустилась по лестнице. Каждый шаг был осторожным, словно я боялась разбудить тишину.
Я шла, как вор, скользя по половицам, стараясь не издавать ни звука. В голове проносились мысли, одна тревожнее другой.
И вдруг, в этой звенящей тишине, я услышала мелодию. Она была такой знакомой, такой родной, что у меня перехватило дыхание.
Сердце сжалось, как будто кто-то схватил его в тиски. Слёзы выступили на глазах, но я не могла позволить себе плакать.
Собрав всю свою решимость, я со всех ног бросилась в гостиную. Дверь с грохотом распахнулась, и я ворвалась внутрь.
Я распахнула дверь гостиной — и замерла на пороге.
Свет из коридора упал на рояль, стоящий в центре комнаты. Его блестящая чёрная поверхность отражала мерцающий свет, а открытая крышка словно приглашала меня прикоснуться к клавишам.
Рояль стоял открытый, его блестящие чёрные клавиши манили меня, словно приглашая на танец.
Крышка была поднята, но за инструментом никого не было.
Только тишина, окутанная мягким светом трёх свечей, горящих на камине.
Они словно ждали чего-то, их пламя дрожало, как будто в предвкушении.
Но я не ощущала пустоты.
Мелодия всё ещё витала в воздухе, наполняя комнату невидимым теплом. Она была не как звук, а скорее как воздух, дыхание, тёплый след, оставленный после прикосновения. Я почти физически чувствовала её — в висках, в груди, в пальцах, которые сами тянулись к клавишам.