Мы поднялись в гостиную, и я ощущала себя словно во сне. Переживания, как волны, захлестывали меня, не давая собраться с мыслями. Воздух был густым, как будто пропитан тайной, и я чувствовала, как он обволакивает меня, не давая сделать вдох.
Агостон усмехнулся, приглашая меня войти. Его голос был мягким, но в нем звучала легкая насмешка. Я переступила порог комнаты и остановилась у рояля. Мое сердце колотилось так сильно, что, казалось, весь дом слышит его стук. Спина была прямой, кулаки сжаты, а внутри бушевала буря эмоций.
— Расскажите мне правду, — мой голос звучал твёрже, чем я чувствовала на самом деле.
Я не отводила глаз, глядя прямо на Агостона, который сидел в кресле у камина. Его лицо было непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то странное, что-то, что заставило меня замереть.
Агостон не шевельнулся. Он лишь поднял бровь, и в этом движении было столько презрения, что я почувствовала, как внутри меня поднимается волна гнева. Но я не могла позволить себе показать слабость. Я должна была узнать правду, какой бы горькой она ни была.
— Правду? — повторил он, растягивая слова, словно наслаждаясь каждым звуком. — Вы уверены, что готовы её услышать, мадам? Правда — это то, что может очень сильно не понравиться вам.
— Я уже ненавижу вас за то, что вы живы! — бросила я, чувствуя горечь усмешки в своем голосе. — Что может быть хуже, чем ненависть?
Он усмехнулся.
Но не глазами.
— Многое, — ответил Агостон, глядя мне прямо в глаза. — Например, то, что ваш муж не мертв.
Эти слова пронзили меня, как ледяное копьё. Я замерла, не от удивления, а от страха. В его голосе не было лжи — только усталость и боль.
— Садитесь, — сказал он, откидываясь в кресле. — Это будет долгая история. И если вы упадёте в обморок… я не стану вас поднимать. У меня появится искушение воспользоваться вашей беспомощностью и поцеловать вас.
Я не села.
Осталась стоять.
Я не села. Осталась стоять, словно боялась, что если сяду, то потеряю контроль над собой. Его слова ранили меня глубже, чем нож.
— Знаете, — начал он, глядя в огонь, — безалаберность моего брата никогда не переставала меня удивлять. Сегодняшнее появление просто перешло все мыслимые и немыслимые пределы. Он всегда видел границы, но не считал их своими. И в тот день — на битве у Хребта — он перешёл ту черту, за которой уже не было возврата.