Жестокии развод

12. Понять Галя

Для того чтобы разобраться в том, как правильно поступить, первым делом всегда нужно оценить шансы.

Ну, по крайней мере, мне так кажется, когда я захожу в двери местного детдома.

Сразу ежусь.

Такие места априори не могут вызывать в тебе положительных эмоций. Разве что, ты какой-нибудь полоумный придурок с проблемами в лобных долях, как у многих социо- и психопатов. Я за собой такого не наблюдаю, поэтому для меня детский дом – это кладбище детства. Не по возрасту взгляды, не по возрасту мысли. Здесь остаются грязными разводами души тех, кто еще не должен познать, что такое жестокость этого мира. Нет. Они должны знать о любви, о заботе, о нежности и материнском плече, но они этого не знают. Кто-то вообще, кто-то частично, и что хуже? Вопрос интересный, но я не хочу искать на него ответ.

– Олег у нас…с характером, – бубнит эта грузная баба.

Александра Геннадьевна встретила меня с фальшивой улыбкой и широко распахнутыми объятиями, полными алчной жадности. И да. Я это заметила, как и то, что Олег ей вообще не нравился.

За два пролета она успела сообщить, что он непослушный, слишком наглый и совершенно неконтактный ребенок. Рассказала, что он не может выстраивать здоровые отношения со сверстниками и вообще: хамит-хамит и еще раз хамит!

Непонятно только зачем? Чего она пытается добиться?

– Если вы хотите провести время с детьми, я могу отвести вас…

А, поняла. Дальше не слушаю, а перевожу взгляд на развешанные по стенам рисунки, на которых, конечно же, дети стоят в полной семье. И с мамой, и с папой, а кто и с собакой.

Это дико сложно. У меня в душе что-то переворачивается, и я снова ежусь, но продолжаю идти.

Как по костям.

Александра Геннадьевна продолжает вещать. Нет, серьезно, теперь мне все ясно: Олег не станет передо мной лебезить, поэтому тут не дождешься восторженных выкриков и улыбок, а значит, не будет и лишнего финансирования. Ну, по крайней мере, мне почему-то так кажется, и это звучит как единственное разумное объяснение.

– Я хочу увидеть именно Олега.

– Ладно, как знаете, – директриса детдома поджимает губы и останавливается напротив неказистой двери, – Он там. С вами сходить?

А сейчас я слышу лелейный сарказм? Что? Все настолько плохо?

Усмехаюсь и прохожу мимо, а потом толкаю дверь. Я не боюсь этого мальчика. Ну, разве что совсем немного.

Олег сидит на скамейке в полном одиночестве. На нем нет огромной рубашки, вместо нее растянутая футболочка и серые, спортивные штаны с заплатками на коленях. Волосы тоже не зализаны, стоят забавным ежиком вверх. А на губах ссадина…

Он поднимает глаза, стоит мне сделать шаг, и тут же хмурится.

– Это вы.

Не вопрос, констатация факта. Киваю и делаю еще один шаг.

– Я.

Повисает пауза. Как вести себя дальше – без понятия. Он мне помогать тоже не собирается. Смотрит недолго, потом как-то колюче ухмыляется и опускает глаза.

Я прищуриваюсь.

– Что смешного?

– Зачем вы пришли?

– А я тебе противна?

Молчит. Нет, вряд ли противна, но…почему-то он злится. Хорошо…попробуем. У меня все-таки трое детей, так? И они все совсем не с простыми характерами.

Делаю еще один шаг и смотрю вправо. Там стоит рояль. И вообще. Здесь много музыкальных инструментов, даже если треугольник.

– Обычно в музыкальном классе не сидят просто так.

– Нет настроения играть.

– Мама занималась с тобой на пианино? – расстегиваю свою шубу еще на пару пуговиц и делаю небольшой шаг ему навстречу.

Мои каблучки звонко стучат по деревянным плиткам паркета.

Олег молча жует губы и смотрит на меня внезапно как на врага. Не понимаю…и как-то слишком сильно теряюсь. Даже обернуться хочется, будто бы там, за спиной, я найду какую-то опору и помощь.

Какой бред…

– Что?

– Ясно, – выплевывает он.

Я не понимаю еще больше.

– Что ясно?

– Вам все обо мне доложили. Она хотела забрать меня, а теперь уже не сможет. Бедный-несчастный мальчик.

– Я не…

– Вы здесь из-за жалости.

Отсекает и резко встает, а потом отходит к окну и поворачивается спиной.

Ух…! Ну и характер…

– Меня не нужно жалеть, – продолжает холодно и твердо, – У меня есть отец. Когда он выйдет, он заберет меня отсюда, потому что он меня любит. Он меня любит, я не сирота! Так что не нужно. Ясно?! Не нужно!

Нутро проходится в токовых разрядах. В горле начинает опять колоть, и на глазах появляются слезы. Как можно не отличить капризы от боли? Я без понятия. Наверно, если плотно-плотно закрыть глаза и видеть перед собой только заработок – можно. Наверно, тогда все-таки можно…

Прикрываю глаза и коротко выдыхаю. Не смей рыдать! Он уйдет только в еще большую оборону…

– Я не жалеть тебя приехала, Олег.

– Угу.

– Это правда, – делаю еще один шажок, но потом замираю на месте, – Я хотела поговорить.

– О чем это нам с вами говорить?! Мне всего-ничего, вряд ли я смогу поддержать интересную беседу.

Какой…простите за мой французский, лютый треш. Он говорит, как взрослый! И только укрепляет мои мысли по поводу костей детства, на которых я тут стою…

Ад…

– Я хотела…я хотела поговорить с тобой о маме.

Олег бросает на меня короткий, хмурый взгляд.

– О вашей?

– Да. Ты проводил с ней много времени, и я хотела…ну, просто поговорить.

– Вы врете, – неуверенно утверждает, я мотаю головой.

– Нет.

– Дат. Вы врете, – и снова глухая оборона, никакого внимания, только взгляд перед собой.

Гордый.

– Я знаю, что у вас есть семья. Она говорила, вы давно замужем. У вас есть дети. Зачем вам обсуждать ее со мной? Кто я вам и…

Из груди вырывается глухой смешок.

Я поднимаю голову и смотрю в потолок на тусклые, но теплые лампы. Слезы все-таки скатываются с глаз, и я вытираю их, продолжая улыбаться…

Вот это ирония, конечно. По факту, он дело говорит, и мама ему совсем не врала. Она же не знала…не знала, как я глубоко встряла со всей своей семьей.

– Да, – киваю и снова смотрю на Олега, который уже успел стушеваться.

Я замечаю отблеск стыда за то, как он со мной себя повел. От этого тепло в груди. Он жует губу и продолжает хмуриться, но уже не из глубокой обороны. Ему стыдно.

Ему стыдно, а моим детям – ни капли. Серьезно. Вот это, конечно, ирония…

Вздыхаю и киваю пару раз.

– Да, ты прав. У меня есть муж и дети…точнее, были.

– Были? – обеспокоенно подается вперед.

Это еще одна черта его характера, которая мне нравится – эмпатичность. Мальчик не лишен совести и умеет сострадать. Скорее всего, очень сильно. Не знаю, откуда я это беру, но сердце чувствует – так и есть.

Слегка улыбаюсь.

Нам не нравится быть обнаженными душой, если в ответ мы получаем стену. Мне бы было некомфортно, и чтобы ему было наоборот, я должна открыться. Так сказать, заложить первый мостик.

Может быть, неправильно. Может быть, и он когда-то использует эту информацию против меня, но…наверно, я все еще наивна до безобразия и хочу верить во что-то хорошее в людях так же сильно, как верю в Новый год.

– С ними все в порядке, не переживай, просто…Оказалось, что мой муж нашел себе новую жену, а мои дети об этом знали и поддерживают его в решении развестись.

Он округляет глаза.

Мои щеки пылают от стыда, но я продолжаю.

– В тот день, когда я узнала, что случилось с мамой, ко мне в дом пришла женщина. Это бабушка той…новой…кхм, женщины. Она открыла мне глаза на то, что происходило за моей спиной.

– Ваши дети поддержали его? В предательстве?

Третья черта, которая отзывается мне. Олег искренне не понимает, как такое возможно. Вот так, Олежа. Возможно…

– Да. Они поладили с…ней и…и выбрали не меня.

– Как? – шепчет, я шепчу в ответ.

– Не знаю, Олег.

Мы замолкаем. Оба смотрим друг на друга, и, кажется, снова что-то происходит. Нет, точно происходит…

Ребенок смягчается. Я это чувствую, пусть совсем его не знаю, и мне от этого хорошо.

Делаю на него шаг и тихо прошу.

– Не гони меня, даже если из жалости, хорошо? Я просто хочу с тобой поговорить о маме. Ну, и о тебе. О твоем папе…если ты позволишь.

Сердце стучит в груди, как бешеное. Серьезно! Я так дико волнуюсь, что до боли в пальцах цепляюсь за свою сумочку.

Опять ирония. Кажется, мне этот разговор гораздо нужнее, чем ему. Я же…я как выброшенный на улицу щенок. Я – сирота. Черт возьми, ну точно…в этой комнате – это я сирота, а не он, потому что его любят. Несмотря на обстоятельства и все несправедливости жизни, его любят, а меня? Меня нет.

Олег совсем еле заметно кивает и делает шаг навстречу мне. Господи! Какое это облегчение…

– Она занималась со мной на пианино. Раньше папа водил меня в музыкалку, но потом…он уже не мог. Я не забыл! И ей понравилось, как я играю. Она говорила, что я тоже талантливый. Как вы.

Еще один маленький шаг.

Мне бы надышаться…

Бросаю взгляд на инструмент и слегка улыбаюсь.

– Может, сыграем в две руки? Умеешь?

– Мы иногда играли так. Давайте.

Он кивает, хочет пойти к инструменту, но потом вдруг возвращается ко мне и кивает на сумку.

– Давайте я вам помогу? Поставлю вашу сумку и…положу шубу. Вон туда. На подоконник. Он чистый, я недавно там сидел.

Четвертый пункт окончательно разбивает мое сердце. Стыдно признаться, но я совсем не помню, когда в последний раз так поступали мои собственные дети…в смысле, ухаживали, проявляли заботу. Для них я давно стала прислугой, а этот мальчик помогает мне раздеться, бережно берет мои вещи и относит в определенный угол подоконника. Где чисто. Чтобы не испачкалось…

***

Проведя с Олегом целый день, я окончательно поняла, почему моя мама так в него влюбилась. Помимо гордости и очень серьезного, волевого характера, в Олеге есть мягкость, доброта и неплохое чувство юмора. А еще у него красивый смех и глаза…невероятные. Зеленые-зеленые. С карими венками вокруг зрачка. Я таких никогда раньше не видела, а он с гордостью сказал в ответ на мой комплимент, что они ему достались от папы.

Папа…

Больше всего мне удалось раскрыть его в разговоре про отца. Сразу видно, что Олег очень любит его, и это несложно. Конечно, я понимаю, что ребенок всегда любит своих родителей, даже если они гроша ломаного не стоят, но…это другое. Олег говорил о нем с уважением и любовью. Бережно. Рассказывал, как каждую субботу они пекли блинчики, а потом ездили в музей. Это была их традиция.

«Папа в детстве нигде не был, и вот…он хотел, чтобы я был везде»

Потом он рассказывал, как они ездили на море. Сочи, маленький домик и пару раз прокатиться на банане – счастья, полные штаны. По рассказу я, конечно, поняла, что путешествие было бедным, но…это неважно. Совершенно неважно для него. Он был счастлив…

– Ну что? – спрашивает тетя Лена, когда я захожу на кухню и сажусь за стол, – Я снова заказала ужин. Рыбу. Ты же будешь? Очень неплохо…

– Я…Я говорила с Толей.

– Хм…

Она поджимает губы и отходит к холодильнику, чтобы достать контейнеры и разогреть мне еду.

– Теть Лен, сядь. Я сама справлюсь и…

– Брось. Я хочу за тобой поухаживать, нельзя?

Улыбаюсь слегка.

– Можно.

– Тогда продолжай, я слушаю.

– В общем…я не отправила бумаги.

– Умница! А я говорила…

– Не из-за денег, теть Лен.

она поворачивается и поднимает брови.

– А из-за чего тогда? Боже, только не говори, что ты планируешь к нему вернуться…

– Нет!

– Слава богу, – чуть расширив глаза, она прикладывает руку к груди и кивает, – Этого нам еще не хватало…мужики б/у после какой-то…

– Я сказала, что он должен организовать мне встречу с адвокатом.

– По разводам? Иронично.

– Да нет, не по разводам.

– Тогда не понимаю.

Она озадаченно покручивает в руках сигарету, а вздыхаю и киваю.

– Мне очень понравился Олег, хотя я понимаю, что это едва ли будет просто. У него сложный характер, и он травмирован, но…

– Ты не отказалась от этой идеи.

– Я в ней укрепилась. Представляешь, не хотела ехать домой даже…

– А это обидно.

– Теть Лен…- издаю смешок, она издает ответный.

– Я шучу. Ладно, поняла. Но при чем здесь адвокат? Этой сучке-директрисе на лапу дай, она тебе ребенка отдаст в обход всем возможным и невозможным законным препонам. Алчная жаба.

– Да, я тоже так подумала.

– Зачем адвокат тогда, Галя?

Поднимаю на нее глаза и хмурюсь.

– Теть Лен…

– Так, не пугай меня этим взглядом.

– Каким взглядом?

– Мальчика из Омена! Что ты задумала?!

Тут уж не могу ограничиться одной улыбкой: начинаю смеяться в голос.

– Никогда не думала, что у меня такой взгляд!

– Если ты что-то задумала – да. Галя, что?

– Я хочу…я хочу не просто забрать Олега, теть Лен. Я хочу попытаться помочь его отцу…

Тетя Лена молча и часто моргает. В квартире тишина. Я не знаю, как она отреагирует на мои наполеоновские планы, а она мне нужна…

– Но сначала…- шепчу, нервно перебирая пальчики под столом, – Теть Лен, я должна с ним встретиться. Пока я не буду говорить об адвокате, с которым увижусь только на будущей неделе. Не знаю, как все пройдет и…давать пустую надежду – это явно лишнее, но…даже если ничего не получится с его…кхм, ситуацией, я хочу…нет, я должна! Я должна с ним познакомиться. Чтобы он знал, кто хочет забрать его ребенка. Понимаешь? Мне кажется, он должен знать. Я бы хотела…

Протараторив все, что было на моей душе, я замолкаю. Тетя Лена тоже не спешит говорить.

Мы просто смотрим друг другу в глаза, но внутри я все-таки больше спокойна. Не знаю, как так получается, а получается. Я словила какой-то всепоглощающий Дзен, и мне спокойно. Потому что разобралась. Потому что поняла. И даже если тетя Лена покрутит у виска и откажется ввязываться в авантюру, я знаю, что дойду до конца и сделаю все возможное ради своей цели.

Потому что я все поняла.

Потому что я наконец-то спокойна…