Жестокии развод

36. Жизнь циклична Галя

Звонок в дверь заставляет меня подорваться. Ваня смотрит мне в глаза серьезно, и он тоже волнуется. То, что произошло во дворе, не давало нам покоя, пусть у нас так и не получилось разобраться в деталях.

– Ты знаешь, кто это был?

Нет.

– Ты знаешь кого-то, кто мог бы отправить к тебе его?

Да тоже нет.

Ну, правда. Ваня сказал, что этот мужик явно наемный рабочий, а не сам заказчик. К нему я должна была лишь поехать, но кто это человек для меня загадка с большой буквы. Никому я дороги не переходила, ни с кем у меня конфликтов нет. Я рассказала про Толю, но в том, что это он, сильно сомневаюсь. Зачем? Да и…нет, это просто бессмысленно. Он позвонил мне, чтобы наорать по поводу того, что Артур отказался с ним жить – факт, но он не знал, что наш разговор закончится так, как он закончился. Думаю, Толя делал ставки на то, что снова сможет пробраться мне под кожу и надавить на нужные ему рычаги, и откуда ему было предполагать, что эти рычаги отвалились и поросли мхом? Правильное, ниоткуда. Может быть, позже…он бы мог что-то такое провернуть, в чем я тоже сомневаюсь, по правде говоря. Толя – серый кардинал. Человек, который будет действовать издалека. Он – Петир Бейлиш, если кому угодно, и его оружие – это манипуляции, а не прямой контакт.

Нет, увозить меня куда-то совершенно не его методы. Тем более так. Значит…

– Я открою, – перебивает мои мысли Ваня, но я встаю с дивана следом и мотаю головой.

– Я с тобой.

– Галя…

– Я с тобой! – заявляю четко, – Не позволю одному пойти. Нравится тебе это или нет!

Ваня недолго оценивает мой воинственный настрой. В итоге ему приходится смириться, улыбнуться и кивнуть: правильно. Я действительно не позволю ему пойти одному, а еще я не позволю наворотить дел и снова вляпаться в неприятности.

Точка.

Достаю телефон на всякий случай, включаю видео и киваю.

– Пошли.

Ваня еще раз тихо усмехается, но никак это не комментирует. И хорошо. Я сейчас на нервах, могу ответить резко.

Мы подходим к двери вместе. Как дети, которые остались дома одни, и к ним внезапно кто-то нагрянул, переглядываемся.

Мне страшно.

Подозреваю, что если бы не было рядом его, то было бы еще страшнее. Ваня делает ситуацию намного более легкой – стоит признать. Он слабо улыбается и кивает.

– Не бойся, я рядом, красивая. Кто?

Пару мгновений тишины проходит для меня, как гребаная вечность, а потом…

Я получаю разряд тока прямо в мозг.

– Стало быть, Иван? – усмехается женский, взрослый голос, который я уже знаю, – Открывайте, раз не отпустили Галину ко мне на разговор. И не волнуйтесь. Я одна.

Ваня смотрит на меня и явно ждет объяснений, но я не могу их дать. В прошлый раз, когда эта женщина пришла на порог моего дома, все закончилось тем, что мой брак, который на тот момент я видела, как крепкий союз, рухнул. Да и жизнь моя тоже, если честно, рухнула.

Чего ждать теперь?…

Сердце начинает биться чаще. Я откладываю телефон в сторону и подхожу к двери, но прежде чем открыть ее, смотрю в глазок. Людмила Прокофьевна действительно стоит перед дверью в гордом одиночестве.

Ладно. Не боюсь же я старушку, это просто бред!

Хотя я и боюсь. Не физически, само собой, но морально…

Замок гремит. Золотая ручка проворачивается пару раз, пока у меня кончики пальцев пульсируют! Чего от нее ждать?

Боже, что ей нужно?

Людмила Прокофьевна выглядит так же шикарно, как выглядела тогда. Кажется, целую вечность назад…

Гордая выправка, нос наверх, шикарная укладка и украшения. Она одаривает меня насмешливым взглядом, а потом поднимает брови и смотрит мне за спину.

– Видимо, это и есть Иван?

Непроизвольно хочу закрыть его от этой женщины и делаю небольшой шаг в сторону. Людмила Прокофьевна моментально считывает меня, и я это серьезно. Ей хватает всего одного взгляда, чтобы все понять.

Она тихо усмехается и кивает.

– Не волнуйся, Галя. Я не претендую. Да и если захотела бы, едва ли его можно от тебя отлепить. Это же не Толя…

Эм…

Что…происходит? Растерянно смотрю на Ваню, который выглядит примерно, как я: уронил брови на глаза и совершенно не одупляет в ситуацию.

Какой же бред.

– Я могу зайти?

В прошлый раз она не была такой вежливой, оставив меня без возможности выбирать. я до сих пор помню, как нагло она зашла в мой дом и дала просто потрясающий совет:

Закрой рот. А то простудишься.

Класс вообще. Что же стало с ее «манерами»?

Хмыкаю и складываю руки на груди.

– Помнится, раньше вы мне выбора не давали.

– А ты хотела бы и дальше прятать голову в песок? Сомневаюсь.

– То есть вы мне сделали одолжение?

– Разве нет?

От такой наглости немею. Тупо хлопаю глазами, понять ничего не могу. Людмила Прокофьевна тихонько смеется и мотает головой.

– Галя, я – старая женщина. Так и будешь держать меня на пороге?

– У меня как будто бы и выбора нет. Снова.

– Отчего же? На этот раз у тебя он есть, но ты захочешь меня выслушать, – она снова касается взглядом Вани и добавляет тихо, – Поверь мне.

Внутри что-то дико напрягается. Мне на решение дается всего пару секунд, а точнее, я сама себе всего пару мгновений на шок выделяю, потому что больше тупо не выдержу.

Это нереально.

Нерешительность и какой-то иррациональный страх тонет в беспокойстве за него, я отступаю и киваю.

– Проходите.

Ну что…говорят, история циклична. Вот он мой цикл, который начался в одном моменте и почему-то есть стойкое ощущение, что на этом моменте он и закончится. Только как?

Сейчас узнаем…

В тишине мы втроем проходим на кухню. Ваня не отходит от меня ни на шаг, глаз со старушки не сводит. Она же держится очень достойно – это следует признать. Я даже понять не могу, волнуется? Или ей плевать? На лице нет ни одной эмоции.

Не женщина, а камень.

Вызывает уважение.

Я неловко мнусь, но все-таки предлагаю ей чай. Людмила Прокофьевна соглашается. Мы опять замолкаем на несколько минут, пока доходит чайник.

Воздух тяжелеет еще больше.

Кажется, я даже не могу дышать…

Это похоже на короткую передышку между длинным броском. Бег на расстояние. Я его всегда ненавидела, и сейчас ничего не меняется. Боготворить готова эту тишину и эту паузу, ведь что принесет сама дистанция – никто не знает.

Наконец, Людмила Прокофьевна ставит чашку на блюдце и кивает.

– Мне осталось жить всего полгода, Галя.

Бам!

Этого я никак не ожидала.

Теряюсь, что ответить? Не понимаю. Зачем мне эта информация? Тоже без понятия. Тем не менее внутри все скручивается и сочится жалостью. Да. Я сердобольная, и мне ее жаль…может быть, из-за того, что эта женщина чем-то напоминает мне маму?…

– Мне очень жаль, – отвечаю тихо, она усмехается.

– Я бы сказала, что ты лжешь, но уверена, это не так.

– Это не так.

– Да, знаю. Я тебя изучила.

– Изу…чили, простите?!

– Конечно. Ты – хороший человек, добрый. Конечно, для меня загадка, как ты вообще связалась с этим червем, ну, да ладно. Молодость на то и дана, чтобы совершать ошибки.

Ох-ре-неть. Червем?!

Непонимающе смотрю на Ваню, он незаметно двигается ближе и сжимает мою руку. Людмила Прокофьевна это видит и улыбается. Мягко. Удивительно мягко…

– Как все сложилось, да? Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь…

– Я не…понимаю.

– Все дело в моей Настасье, Галя. Дети…они бывают сложными, но они же наши. Часть души, которую мы оставляем после себя, и каждый раз…как же это больно, видеть…их ошибки. Да?

Чуть краснею. Ее слова находят отклик в моей душе, это правда. Отрицать глупо. Но…я все еще не понимаю.

Людмила Прокофьевна тихо вздыхает, потом достает из сумочки платиновый портсигар, но прежде чем поджечь сигарету, спрашивает разрешения:

– Вы не против?

– Нет.

– Спасибо.

Чиркает спичка. Через мгновение кухня наполняется потрясающим запахом, похожим на орехи и ваниль.

Странные сигареты…

Людмила Прокофьевна смотрит в окно, поглаживая большим пальцем фильтр, потом вздыхает и решительно переводит взгляд на меня.

– Я была против этих отношений. Узнала о том, что моя Настасья спуталась с женатым мужиком слишком поздно, чтобы как-то на это повлиять. Понимаешь, Галя…это я ее воспитывала. Всегда хотела девочку, но у меня все только парни получались, а тут внучка…первая, долгожданная девочка. Я ее очень любила и…думаю, что в этом крылась главная ошибка.

– В вашей любви?

– Да. Я сильно разбаловала ее, приучила к тому, что в этой жизни все, чего Настя захочет – она обязательно получит. Просто было, когда дело касалось вещей, но всю глубину своего промаха я осознала, когда дело коснулось человека. Она уперлась рогом в Толю, как будто это единственный мужчина во всем мире! И я поняла, что тут я бессильна. У меня, конечно, был выбор пресечь эти отношения жестко, но…

– Это ничего не дало бы.

– Да, Галя. Не дало. Тогда я поняла, что единственное, что я могу сделать для нее в…последний раз – это преподать урок. Он будет жестким, но самым действенным. Надеюсь, так я смогу вернуть ей часть души и навсегда научить уважать…границы. Понимаешь?

– Если честно, то не очень. Как моя семья связана с вашим желанием научить чему-то вашу внучку?

Людмила Прокофьевна тихонько усмехается.

– Мы же все тут взрослые люди, Галя. Мы все понимаем, что Анатолий за человек. Он никогда не любил мою внучку, она всегда была для него лишь способом прыгнуть выше своей головы. Я открою тебе секрет: он не собирался рассказывать о своих отношениях. Настя знает, что у меня стоит неутешительный диагноз, и, как мне кажется, он просто надеялся на то, что я умру раньше, чем его прижмут к стенке окончательно.

Ну…для меня это не новость. Конечно, я не знала, что со здоровьем у бабульки беда, но о грязных планах своего «благоверного» догадывалась. Это очень в его стиле. Мама всегда называла такое поведение: и на сосну залезть, и жопу не ободрать. Это о нем. Гребаный Петир Бейлиш…

– Я посчитала, что это нечестно, – подводит она итог, – Поэтому в тот вечер села в свою машину и приехала к вам домой. Ты должна была знать, что происходит за твоей спиной.

– Зачем вам это?

– Женская солидарность. Мой первый супруг тоже был редкостной сволочью…и знаешь? я все надеялась, что его гены не отыграют в Насте, но, как видишь, его сволочизм все-таки дал о себе знать.

– Я думала, это вопрос воспитания? – тихонько улыбаюсь, она отвечает тем же.

– Совокупность, Галя. Это совокупность.

– Хорошо. Допустим, я вас поняла, но…что вы от меня-то хотите?

– Я приехала, чтобы извиниться перед тобой за то, что сделала моя девочка. Знаешь…ты ее, наверно, считаешь злом во плоти, но это далеко не так. Не держи зла. Настя просто не понимает, и в этом моя вина колоссальна.

– Это так не работает.

– В курсе, но я не могла не сказать. Все-таки мы – родители, это те, кто должны хотя бы попытаться убрать за нашими детьми. Даже такую ситуацию. Особенно такую ситуацию…

Киваю. Горько, но она права. Родители всегда убирают за своими детьми – это аксиома. Сначала грязные памперсы, потом игрушку, а потом…грязь уже другого характера и размера.

Увы и ах…

Людмила Прокофьевна делает глубокую затяжку, а потом выпускает дым и вздыхает.

– Я знаю, что он не заплатил тебе за развод.

– Мы договорились иначе.

– И мы обе знаем, что и здесь он может попытаться соскочить. Поэтому…ты можешь не переживать больше из-за Ивана.

Неуверенно смотрю на Ваню, который моментально напрягается и наконец-то вступает в разговор.

– Ей и не надо за меня переживать.

Людмила Прокофьевна улыбается шире и теплее.

– Хороший ты мужик, Ваня.

– Меня вы тоже изучили? – саркастично выгибает брови, она слегка кивает.

– Конечно. Я чувствовала ответственность за то, что случилось с жизнью Гали, поэтому приглядывала за ней издалека. Когда я узнала, что Галя хочет помочь какому-то зэку, мне это не понравилось. Сам понимаешь. Но! В тюрьме о тебе только положительные отзывы. Даже за деньги. А так же твоя жизнь…Отец-одиночка, сын – золото. Ты – хороший человек, Ревцов, поэтому сегодня или завтра ваш адвокат позвонит вам и скажет, что отныне ты еще и свободный человек.

Меня как будто ударило в затылок. В ушах зашумело, а сердце забилось, как бешеное.

– Ч-что? – шепчу, она кивает.

– Я подняла все свои связи. Не будет никакого суда и разбирательств. Иван – свободный человек.

– Это невозможно, – выпаливает он, но Людмила Прокофьевна непреклонна.

Она слегка мотает головой и говорит.

– За деньги возможно все. С той стороны нет никаких родственников, никто не будет жаловаться, а одно освобождение в такой огромной стране останется незамеченным.

Моргаю часто.

Здесь можно не верить, конечно, но я смотрю на Людмилу Прокофьевну и понимаю, что она не врет.

Сильнее сжимаю руку Вани, голос ломает от слез.

– Спасибо…

Она горько улыбается и мотает головой.

– Не нужно благодарить, Галя. Это меньшее, что я могу сделать за то, чтобы хотя бы немного ослабить грех своей девочки.

Хмурюсь. Людмила Прокофьевна тихо усмехается.

– Глупо, да? Но перед лицом вечности ты начинаешь видеть мир и эту жизнь совершенно в иной перспективе.

– Я не считаю, что это глупо.

– Хорошо.

– Но что будет дальше?

– А что будет дальше? Надеюсь, что вас ждет хорошая, долгая, счастливая жизнь. Искренне, Галя.

– Ваша внучка…

– Она только начинает свой путь искупления. Не волнуйтесь, она в полной мере заплатит за то, что сделала.

– Но…

– Только так она усвоит урок, Галя. Иногда в жизни нужно быть жесткой, только такой выбор есть, если ты хочешь по-настоящему научить чему-то своего ребенка.

Повисает тишина. Что ответить – я не знаю, но ее слова в полной мере находят отклик в моей душе. Да, она права. Иногда надо быть жесткой, чтобы чему-то научить, а это, пожалуй, самая главная ответственность родителя: не просто привести в этот мир ребенка, но показать ему, что нужно делать и как это нужно делать правильно.

– Что ж, пожалуй, на этом все, – Людмила Прокофьевна тушит сигарету в пепельнице, а потом встает.

Я встаю следом, мы встречаемся взглядами. Через мгновение она улыбается и открывает свою сумочку.

– Ах да, еще вот это.

– Что это такое?

– Договор, который ваш супруг заключил с Верным, – на стол ложится небольшая папка с логотипом его фирмы в форме голубки, – Он принес мне его в качестве доказательств, и я уверена, что ваш адвокат не отпустит этот документ, но пусть и у вас будет копия. Так вы гарантированно будете в безопасности.

Пару раз постучав по столу ногтем, она поднимает помутневшие, голубые глаза и тихо добавляет.

– Мне жаль, что так произошло. И мне жаль, что моя семья сыграла в твоей драме не последнюю роль, Галя, но знаешь, как говорят? Все, что ни делается, все к лучшему. Если ты когда-нибудь сможешь простить…я буду благодарна. Если нет? Что ж…значит, жизнь сама все расставит по своим местам. Я очень люблю свою внучку, но…над этим я уже невластна. Последнее, что я могу – это дать ей этот урок. Надеюсь, она когда-нибудь его поймет.

– Я тоже, – соглашаюсь тихо.

Она мне улыбается.

– Всего хорошего. И да. Прости, что тебя так резко сегодня дернули – моя вина. Мой сотрудник наказан за грубость.

С этими словами она покидает мой дом, а когда я закрываю за ней дверь, еще долго буду слышать запах ее парфюма. Он ванильный, цветочный, и теперь навсегда будет ассоциироваться у меня с новыми начинаниями…

– Ты свободен, – говорю тихо, когда смотрю Ване в глаза.

Он хмурится.

Он не верит.

А я вот…дура или нет, но точно знаю: он – свободен.

– Ты свободен! – визжу и кидаюсь ему на шею.

Ваня меня обнимает, хотя я и чувствую, что радости моей не разделяет. Ничего. Сегодня вечером мне позвонит Верный и все встанет на свои места.

Людмила Прокофьевна сказала чистую правду.