Искушение

Глава 27

— Инга, это ты? Господи, не узнала тебя. Богатой будешь.

— Здравствуйте, Екатерина Сергеевна. Извините, что без звонка, телефон сел.

— Да ничего, ничего, конечно. Проходи, пожалуйста.

— Нет, вы… Дайте мне ключи.

— Ах, да-да-да, сейчас, секунду, подожди.

Женщина поправила на плечах светлую шаль и скрылась из виду. Я осталась переминаться на пороге. Я вернулась в свою квартиру. Прямо из парка, с лавочки на аллее, где можно было сидеть бесконечно, глотая слезы, вспоминая свою жизнь и то, к чему она меня привела.

Домой идти не хотела. Я даже не знаю, где теперь мой дом. Если по завещанию Ивана все принадлежит ему, а точнее, его наследникам, то мне там делать нечего. Нет, не то чтобы я претендовала на все это, но все-таки хотелось быть в жизни любимого мужа более значимой, чем рабочая лошадка, тянущая бизнес.

Я ведь считала, что так и надо, что это правило и норма, но, оказывается, нет. В этом мире надо быть наглой и хваткой, надо было сразу обозначить свое положение рядом с мужем.

Не хочу об этом думать. Нет, нет, не сейчас. Голова и так раскалывается.

— Вот, держи, пожалуйста. Я все, как ты просила, делала. По квитанциям платила, ты, конечно, мне переводила гораздо больше денег.

— Ничего страшного, Екатерина Сергеевна. Все остальное вам за беспокойство.

— Да, да, я понимаю. Я проветривала, летом запустила сантехников, они стояки меняли, дом-то у нас старый. Тебя целых два года не было. Боже мой, так быстро время пролетело. Ты, конечно, мне писала и звонила, и я у тебя кое-что спрашивала, но ты совсем не появлялась. Я уже думала, может быть, что случилось с тобой.

— Все в порядке, Екатерина Сергеевна. Ну да, случилось.

— Я слышала о твоем муже. Даже в новостях говорили, прими мои соболезнования, девочка.

— Спасибо. Два года уже прошло, я свыклась.

Моей соседке около семидесяти, она бывший педагог. Преподавала всю жизнь в соседней школе. Ее очень любили ученики, помню, когда я жила здесь, к ней много их приходило.

Милая женщина с тонкими чертами лица, худощавая. Даже сейчас она стояла с прямой спиной, гордо подняв голову. Волосы собраны в строгий пучок, всегда в платье и туфлях, шаль на плечах, сама элегантность. Она мне очень помогла в свое время.

Именно тогда, когда со мной случилась та жуткая история с соседскими парнями, она первая забила тревогу, волнуясь о том, что молодая девчонка практически неделю не выходит из дома. Когда она пришла, я ее впустила, Екатерина Сергеевна ни о чем не спрашивала, мне было противно рассказывать.

Она поняла и так, что что-то случилось, наверняка она подумала, что это было связано с каким-то парнем. Либо он меня бросил, либо обидел. Она не лезла в душу, была тактичной, заботливой, заставила есть, когда я не могла смотреть на еду. Она была лучше моей матери, которая заботилась обо мне по-своему.

А я еще тогда боялась привыкнуть к Екатерине Сергеевне, поэтому не открывалась, не рассказывала все. Потому что понимала, что начнет жалеть. Хотя мне эта жалость была ой как нужна.

Я жалела сама себя, я привыкла к этому. Отпускала себя, давала иногда выход эмоциям. Плакала, выла в подушку периодически, но мне нужны были эти минуты, когда я была уязвима, но была одна, зная, что никто не увидит.

— Надолго к нам?

— Не знаю. Как пойдет. Спасибо вам за все. Извините, что не позвонила, телефон сел.

— А где же твои ключи?

Екатерина Сергеевна тактично начала задавать вопросы, заглядывая в глаза. А я по обыкновению их отводила, не хотела врать этой святой женщине.

— Знаете, куда-то запихала дома или положила, не знаю, найти не могу.

— Ты на машине?

— Нет, я на такси и без вещей. Пока только проведать, давно не была, как-то соскучилась. Посмотрю здесь, как и что. Не знаю, резко захотела сделать ремонт, надо было раньше его начать, но думаю, может быть, пришло самое время.

— И правильно. Правильно, надо делать ремонт. Выкинуть к черту все старое. Я тебе даже телефон хорошей бригады дам. Они недавно нашим соседям сверху делали, хорошие мальчики, добросовестные. И быстро все сделали, качественно.

— Спасибо вам. Буду очень признательна.

— Ты, Инга, заходи через час, я как раз шарлотку поставила в духовку. Поужинаем, поговорим, чай попьем. Твой холодильник пустой и выключен, есть нечего, если, конечно, ты решила переночевать у себя дома.

— Хорошо. Ещё раз спасибо, я подумаю.

— Тебе идет стрижка, ты такая хрупкая и загадочная с ней.

— Благодарю, — машинально потрогала обрезанные чуть выше плеча волосы.

Да, действительно, я не ела с утра, но даже и не хочется, хотя желудок уже начинает сводить от голода. Но во мне сейчас столько обиды, столько непонимания, что, боюсь, еще одной встречи с людьми, с которыми надо разговаривать, я не вынесу.

— Спасибо еще раз.

Отошла к своей двери. Старая, обшарпанная, покрытая краской в несколько слоев, кое-где она облупилась. Вставила ключ в замочную скважину, а у самой пальцы дрожат, словно я возвращаюсь в прошлое, туда, откуда у меня ушло столько сил вырваться.

Провернула несколько раз ключ, слыша скрежет и чувствуя на себе взгляд соседки. Она смотрела с жалостью, но не сказала ни слова, за это я была ей благодарна.

Не оборачиваясь, зашла в квартиру, тихо закрыла за собой дверь, потом провернула замок, постояла несколько секунд, прикрыв глаза, вспоминая, и только потом протянула руку вправо и включила свет. Лампочка загорелась над потолком, не яркая, но достаточная для того, чтобы разглядеть обстановку.

Все было так же, как когда я уходила отсюда. Когда уже сошлась с Иваном и начала с ним жить, собрала лишь необходимые вещи, понимая, что все остальное смогу купить, и ушла, закрыв дверь, оставив на всякий случай запасной ключ соседке.

Вот, тот случай, как видно, наступил.

Медленно разулась, поставила ботильоны в сторону, не заходя на кухню, прошла в комнату, ту, которая мне несколько лет служила домом, которому я была благодарна. Продавленный диван, на полу ковер, пахнет пылью, старыми книгами, их много на полках, от бабушки остались.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Надо было проветрить, отдернула шторы, распахнула окно, выходящее на проспект. Прохладный воздух ударил в лицо, прикусила губу до боли, чтобы не расплакаться.

Я уже скучала по Максу, понимая, что мы все равно с ним никогда не будем вместе, что наши отношения противоестественны, что все равно ничего не получится. Не могло получиться никогда. Разница в возрасте слишком большая. К тому же жить с сыном своего покойного мужа — это вообще какая-то аморальная чушь.

Телефон, кстати, не сел. На него продолжали приходить уведомления, звонки. Он вибрировал в кармане, но я даже не доставала его, не смотрела. Скоро все равно сядет батарея, так и произошло вскоре, смартфон замолчал совсем.

Постояла несколько минут у открытого окна, потом закрыла старые рамы, задернула шторы, сняла верхнюю одежду, бросила ее на стул. Легла на диван, поджав к груди ноги, обнимая себя за плечи, закрыла глаза, чувствуя, как слезы текут на декоративную подушку, а в груди все сдавливает тугим узлом боли.

Я даже не знала, с чего начать горевать. С того, что Иван имел связь на стороне, даже успел родить ребенка, когда мы были еще в браке, уговаривая меня не заводить своих детей, мол, рано еще, надо встать на ноги, поднять бизнес?

Или начать горевать о том, что моего имени нет в его завещании? О том, что я не смогла за три года нашей совместной жизни стать для него кем-то дорогим и близким. Той женщиной, которую Иван любил.

Или начать истерику по поводу нашей порочной связи с Максом? Поплакать о том, что этот мальчик ураганом ворвался в мою жизнь, перевернул ее с ног на голову. Показал, каким может быть нежным, страстным, ненасытным. Как может доставлять удовольствие, о котором я не знала раньше.

Или уже просто прорыдать неделю, поселившись в этой квартире, где стены прошлого давят былыми слезами, предательством и болью? Пропитать их новой, зная, что никто не придет и не спасет, не вытащит меня из этого болота.

Я не знаю. Я не знаю, что мне делать и что будет дальше.

Закрыла глаза, всхлипнула, зажмурилась, сжала кулаки, а потом, уткнувшись лицом в подушку, закричала.