Искушение

Глава 35

Стоя в дверном проеме, долго наблюдал за Ингой, лежащей на своей кровати. Первое желание было броситься к ней, растормошить, прижать к себе, начать целовать, но ноги словно налились свинцом, я не мог сдвинуться с места.

Она была дома, принеся свой аромат, наполняющий легкие до жжения. Только рядом с ней мне дышалось свободней, я видел яркие краски, которые до этого сливались в одну серую массу, а дни, медленно тянущиеся друг за другом, были пусты и бессмысленны.

Все-таки двигаюсь с места, подхожу к кровати, наклонившись, ложусь рядом, убирая прядь волос с лица, она их обрезала, теперь они короче, даже жалко немного. Инга дрожит, хмурит брови, сжимает пальцами покрывало, ей что-то снится — нехорошее, наверное. Интересно, где она была все это время?

Как удивительно, мое желание взять ее, подмять под себя, раздавить, чтобы больше не жалеть, трансформировалось в нечто большее. В то, что я уже не могу и не хочу без нее жить. Совсем недавно думал о том, что она так же предаст меня, бросит, как все, но сейчас не могу от нее оторваться.

Тянет к ней и неважно, пусть мне потом будет больно, сейчас есть только она и никто больше. Инги не было больше суток, а я практически подыхал, не зная, где она, с кем и что с ней. Но вот она здесь, и мое сердце бьется чаще. Я снова живу.

Прижимаю к себе, глубоко вдыхаю носом у ее виска, прижимаюсь к нему губами, а самого начинает трясти. Инге снится кошмар, она дергается, замирает, цепляется за меня, льнет ближе.

— Милая моя, хорошая… девочка моя, я так соскучился, ты не представляешь, я умирал без тебя. Я совершил много глупостей, прости меня… прости, пожалуйста.

Да, глупостей было много в моей жизни, я с самого первого дня, как она появилась в доме и стала жить с отцом, ненавидел ее, но я ненавидел на самом деле не Ингу, а себя, то, как я воспринимаю мир. Меня никто не научил любить.

— Прости меня… прости за все… прости, милая…

Часто дышу, воздуха не хватает, целую лицо, взяв его в свои ладони, Инга беззвучно плачет, собираю слезы губами. Но через несколько секунд расслабляется в моих руках, обнимает сильнее, но не открывает глаза. Мне даже хорошо просто так с ней сейчас лежать, без какого-либо сексуального подтекста, но я возбужден.

Я хочу ее. Всегда хочу.

Начинаю целовать в губы, мягкие, соленые от слез, толкаясь языком в рот, сжав волосы на затылке пальцами, в голове уже шумит, член твердый. Больше суток у нас ничего не было, соскучился до одури.

Инга отвечает, стонет, меня вот-вот сорвет, руки уже требовательно скользят по телу, накрывают грудь, замечаю, что на ней нет лифчика, нехорошая мысль острой иглой вонзается в сознание. Рычу ей в рот, кусая губы, не могу и не хочу представлять, что она эту ночь провела с кем-то.

Что вот так же кого-то целовала, стонала, раздвигала ноги, позволяла трогать, ласкать, трахать языком и членом, что так же текла на ком-то, как на мне. Это сводит с ума. Но об этом невозможно не думать.

Снимаю футболку, кидаю в сторону, Инга царапает кожу на груди, а когда я, прикусив, оттягиваю ее нижнюю губу, открывает глаза и застывает.

— Макс… ты? — голос хриплый, часто дышит.

Кого она думала здесь еще встретить?

— Да, милая, это я, — тянусь, чтобы продолжить целовать, член уже окаменел, но Инга упирается мне в грудь ладонями, испуганно смотрит, часто дышит. — Иди ко мне.

— Нет, Макс, нет, не надо. Отпусти.

Смотрю внимательно, разглядывая лицо девушки, даже в полумраке видно, что кожа слишком бледная, глаза красные, на ресницах влага, губы припухшие и искусанные.

Она реально с кем-то была? Всю эту ночь?

Нет, нет, я не хочу в это верить.

Не ослабив хватку, вновь притягиваю ее к себе, отгоняя мысли, хочу поцеловать, но встречаю сопротивление. Инга уже с силой отталкивает меня и хочет встать, тяну на себя.

— Нет, Макс! Я сказала: нет!

Вырывается, встает на ноги, поправляет волосы, не смотрит на меня, что-то начинает искать. Это телефон, загорается экран, освещает лицо, Инга хмурит брови, что-то набирает, но вскоре блокирует телефон и прячет его в карман брюк.

— Инга, что случилось?

Не отвечает, а я сажусь, провожу руками по волосам, сжимая кулаки. В груди все разрывает на части, это ревность, никогда такого не испытывал. Хотя нет, было, когда два года назад, перед гибелью отца видел, как он с Ингой целовался.

— Инга! — кричу, привлекая к себе внимание, девушка уже ушла в ванную, слышу, как льется вода, иду за ней.

Она умывается, чистит зубы, я не мешаю, но не свожу с нее глаз, а Инга не смотрит на меня совсем. Вытирает лицо и руки, хочет пройти мимо, но я преграждаю путь рукой, поставив ее поперек дверного проема.

— Что произошло?

— Ничего, я ухожу. Дай пройти, мне нужно собрать вещи.

Не смотрит, даже голову не поворачивает, лишь сглатывает, а я смотрю на еще влажные волосы на висках и венку, которая дергается на нем. Хочу прижать ее к себе, поцеловать в этот самый висок, хочу слушать ее сдавленное дыхание и чувствовать всю, чувствовать себя в ней.

— Вещи? Ты куда-то собралась?

— Да, я ухожу, Максим. Навсегда. Отсюда и… от тебя.

Наконец поворачивает голову, смотрит в глаза, а меня обдает ледяным холодом, никогда такого взгляда не видел у нее. В нем нет ничего. Пустота. Меня вновь словно парализует, кусаю внутреннюю часть щеки, там, где недавно была ссадина после спарринга, чувствую вкус крови, она хоть немного приводит в чувства.

— Повтори.

— Я. Ухожу.

— Куда?

— Неважно. Это тебя не касается.

— Уверена?

— Макс, давай без сцен и драм, — как-то горько ухмыляется, качает головой. — Я собираю вещи и ухожу. Меня больше ничего не связывает с этой квартирой, бизнесом, тобой.

— Ты выпила?

— Я бы рада. Я обязательно напьюсь, но сейчас мне нужно собрать вещи, за мной скоро приедут.

В груди кольнуло, сжал кулаки и челюсти, Инга продолжает смотреть мне в глаза, не моргая, практически не дышит, а воздух между нами становится гуще.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Убери руку и дай мне пройти. Не мешай, Макс, я все равно уйду. Ты уже не ребенок и должен понимать, что все всегда живут лишь по собственным желаниям. Ты захотел и взял меня, взял первый раз против воли, да, потом было хорошо, я не отрицаю. Но хватит. Поиграли и закончили.

— Поиграли?

Внутри все клокочет, мне хочется схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, хочется закрыть Инге рот своим, чтобы она больше не говорила таких слов. Она моя. Лишь с ней рядом я дома.

— Твой отец жив. Но не обольщайся, у него другая семья, ребенок, будь готов к тому, что ты ему не нужен. Так же, как и я.

Это было сказано с такой горечью, что я ее почувствовал вместе со вкусом крови. Инга опустила мою руку, ушла, а я так и остался стоять, смотря в пол, чувствуя, как холодный пот, стекающий по спине, становится жаром в ладонях, как меня начинает выворачивать, и энергия, скопившаяся внутри, просится наружу.

Насчет отца ничего не понял. Мне плевать, будь он реально даже жив. Инга меня бросает. Уходит. Я ей не нужен. Как не был нужен никогда и никому.

Разворачиваюсь, смотрю на себя в зеркало, а потом с рыком и стоном начинаю наносить удары по своему отражению. Осколки впиваются в кулак, боли не чувствую, лишь ярость и ненависть.

Ко всем. К самому себе. К Инге.

Пусть валит ко всем чертям. Путь спит с кем хочет, пусть играет с ними, а не со мной.

Часто дышу, останавливаюсь, смотрю на руку, кровь стекает в раковину. Выхожу, наблюдаю, как Инга уже выкатывает два чемодана в коридор, не обращая на меня внимания. Словно меня нет, словно я пустое место. Мне больно на это смотреть, но свою душевную боль я привык заглушать физической.

Заставляю себя сдвинуться с места, подхожу к входной двери, распахиваю ее, помогая быстрее убраться, быстрее дать мне свободу делать все безрассудные вещи, на которые я способен. Стою и жду, кровь все капает с кисти, внутри пустота.

Инга лишь на мгновенье поднимает на меня взгляд, а мне становится нечем дышать.

Пусть проваливает.

Пусть катится ко всем чертям.

Ненавижу.

В ней нет ничего особенного. Она такая же, как все.