Искушение

Глава 37

— Макс, постой! Да остановись ты!

Арни зовет, но я не хочу с ним разговаривать, не хочу никого видеть. Не могу даже сам на себя смотреть. Но на учебу приходится хоть иногда ходить и встречаться с людьми, что мне невыносимо.

— Макс! Да остановись! Остановись и поговори со мной!

Сбавляю шаг, сжимая шлем в руке, меня ждет байк и дорога, но друг не отстанет. Вздыхаю, поднимаю лицо к пасмурному небу, моросит противный мелкий дождь, холодный — как раз то что надо. Я сейчас люблю такую погоду, у меня в душе так же гадко и стремно.

Арнольд обходит меня, на нем красная толстовка, черные джинсы, на коротких светлых волосах капли дождя, лицо мокрое. Бледный, под глазами круги, губы обветренные. Да, я ублюдок, я совсем забросил друга, неделя прошла, как мы не виделись, после того утра, когда я их выгнал из квартиры, а вечером сказал Инге, чтобы катилась к чертям.

С тех пор я сам каждую ночь встречаюсь с ними.

— Макс, как ты?

— Так же, как ты, хреново.

— Что случилось?

— Я не хочу об этом говорить, Арни, извини, не сейчас.

— Я слышал, ты вернулся в «клетку», ты совсем рехнулся! Тебя вынесут оттуда калекой.

Грустно улыбаюсь, качаю головой, «клетка» — это негласное название боев без правил, да, они действительно происходят в клетке, и там никто никого не щадит. Ломается все, что можно сломать в теле, льется кровь, но мне сейчас именно это и надо. Мне не страшно умирать.

— Макс, послушай, что бы ни случилось, все еще можно исправить, расскажи мне.

Не узнаю Арни, что с ним произошло за неделю? Догадка пронзает мозг, но я не хочу в это верить. Он его давно не трогал. Неужели это снова началось? Подхожу ближе, заглядывая в глаза друга, в них нет былого огня, даже намека на пошлость или озорство, чем Арни меня всегда раздражал и веселил.

— Снова?

— Что?

— Он взялся за старое?

— Мы сейчас говорим о тебе, мать твою! Отвечай! Не переводи тему!

— Нет, это я тебя спрашиваю. Это он?

Кричу другу в лицо, мы оба напряжены, хорошо, что на дальней парковке никого нет, лишь мелкий дождь оседает влагой на наши лица. Хватаю Арни за плечи, трясу, хочу знать правду, и, если она мне не понравится, всем пиздец. Он морщится от боли, вырывается, а мои догадки подтверждаются.

— Отпусти!

— Я его утоплю в крови. Ты это понимаешь?

— Нет, не смей! Не вздумай даже! Я тебе запрещаю, это моя война, это мое дело, я все сделаю сам.

— Когда, блядь?! Когда будет уже поздно? Когда ты станешь калекой?

— Макс, где ты живешь? Тебя нет ни в квартире, ни в загородном доме, на звонки и сообщения ты не отвечаешь.

Тяжело дышу, надо было все сделать раньше и не спрашивать Арни, все сделать самому, к черту покончить с этим дерьмом. Но Арнольд бы меня не простил, это его дело, его незакрытый гештальт.

— Я лишь хочу помочь, Ар.

— Я тоже.

— Хреново выглядишь для помощника.

— Ты тоже, Макс.

Прошел лишь один бой, меня хорошо помяли, но я победил и заработал кучу денег. Живу на съемной квартире, тренер посоветовал, когда я спросил, нет ли у него жилья рядом со спортивным комплексом. Там есть все, что нужно: диван, интернет и горячий душ, мне большего не надо.

— Если ты все, то мне нужно ехать.

— Скажи, где ты живешь?

— Когда покончишь со своим дерьмом, скажу. Или я это сделаю сам, ты знаешь, мне особо терять нечего, — махнул рукой, пошел к байку, выкрикивая по пути.

Есть что. Это я соврал. Но я уже ее потерял.

Первые сутки выворачивало наизнанку, думал, разнесу квартиру, что-то разбил, потом долго гонял по мокрой трассе. После ничего, кроме как напиться, не придумал, но это хоть немного притупило боль, которая вернулась утром.

Думал над словами Инги, о том, как она сказала, что мой отец жив. Решил, что это бред, но он оказался правдой. Постоянно названивал какой-то неизвестный номер, один раз я ответил, это оказался некий адвокат, который просил приехать к нему в офис, на что я послал его очень грубо.

Никуда я не собираюсь ехать, и если мой горе-папаша жив на самом деле, пусть придет, пусть найдет меня и расскажет свою дерьмовую историю, на которую мне будет плевать, как и на него. Пусть сдохнет еще раз. Всем легче станет.

Зашел под навес, стряхнул с куртки влагу, сел на байк, завел, чувствуя, как подо мной рычит мотор, как он успокаивает, даже глаза закрыл. Представил тот вечер, когда за моей спиной сидела Инга, как прижималась от страха, как стук ее сердца отдавался в мои ребра.

Я скучаю по ней.

Безумно.

До смерти.

Но она просто ушла. Она бросила меня. Я облегчил выбор, который она и так сделала бы. Все уходят.

— Максим.

Напрягся, открыв глаза, повернулся, сфокусировав взгляд на человеке, который звал меня. Из тени парковки вышел отец, черт, мне даже про себя не хочется его так называть.

Несколько долгих секунд смотрели друг на друга, заглушил мотор, разглядывая воскресшего Самойлова Ивана Максимовича. Он изменился, волосы чуть длиннее обычного, густая щетина, впалые щеки. Но стал крепче, качался, наверное, два года.

— Привет, сын.

— Для покойника ты разговорчивый.

Что я чувствую? Ничего. Абсолютно. Только, может быть, большую ненависть и злость. Он обидел Ингу. Она из-за него тогда пропала, заплаканная была. Сказала, что у него другая семья, дочка вроде бы есть.

— Как жизнь?

Он подошел ближе, а злость внутри меня начала медленно закипать, я очень хорошо улавливаю это чувство, когда ярость еще можно взять под контроль, но я не буду. Слез с байка, убрав шлем, я не уступал отцу по комплекции, я был сильнее, моложе, я мог раздавить его физически.

— До твоего появления было сносно. Что ты наговорил Инге?

Отец вскинул бровь, явно удивленный, что я его спросил о мачехе.

— Инге? С каких пор ты о ней волнуешься?

— Я задал вопрос.

Было ощущение, что мы не виделись месяц, что отца не хоронили в дорогом дубовом гробу, что я не кидал горсть земли в его могилу. Он ухмыльнулся, теперь разглядывая меня, склонив голову.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Всегда знал, что ты к ней неравнодушен. Так ненавидеть можно, только когда сильно любишь, — на губах мелькнула мерзкая ухмылка, а кровь в моих венах начала закипать.

— Что тебе известно о любви?

— Плохо, сын, плохо. А я ведь пришел просто поговорить.

— Что. Ты. Ей. Сказал? — процедил сквозь зубы, втягивая носом воздух, сильнее сжимая кулаки. — Если ты ее обидел и был причиной слез, я уложу тебя обратно в могилу.

— Хочешь правду?

— Да, хоть когда-нибудь ее услышать от тебя. Как ты не любил мою мать, как изменял ей. Как она заболела только из-за тебя. Как ты всегда думал только о себе.

Я слышал, как кровь шумит в ушах, как скрипят зубы, но я смотрел в глаза вроде бы родного мне человека и ненавидел его. За то, что воскрес, за то, что не сдох тогда и снова пришел отравлять мне жизнь.

— Ты так и не запомнил, чему я тебя учил. Если не использовать людей, то они начнут использовать тебя. Твоя мачеха — идеальный работник, она управляема, она исполнительна… была.

— Что ты ей сказал?! — подошел вплотную, мы практически упирались в грудь друг другу, а меня начинало тошнить от присутствия этого дерьма рядом, я так и ощущал смрадную вонь.

— Что она свободна. Но если будет мешать, то сделаю больно. Ты разве не этого хотел — чтобы она исчезла?

— Тварь! Какая же ты тварь!

Меня сорвало.

Начал наносить удар за ударом, отец даже не успел среагировать, и первые секунды, получая сильные удары кулаками, локтями и коленями, не давал отпор.

— Ненавижу! Ненавижу!

Я слышал, как хрустят кости, как отец издает сдавленные хрипы, но, начав сопротивляться, ничем себе не помогал. Я бы мог забить его до смерти, но что-то внутри щелкнуло, остановился, отец лежал на бетонном полу, за моей спиной продолжал моросить дождь, на парковке никого не было. Взял его за куртку, потянул к себе, рассматривая разбитую губу, бровь и сломанный нос.

— Если ты, тварь, хоть на метр приблизишься к ней, я тебя верну в могилу, туда, куда тебе и дорога. А еще я найду твою новую семью и сделаю все то же самое.

Низко было так шантажировать, но я играл по его грязным правилам. Не смог понять, все ли он усвоил, во мне еще кипел адреналин. Надо было уезжать, пока я не убил его, здесь наверняка есть камеры. Но если я встречу его снова, то уже не сдержусь и выполню все обещания.