Измена. Бывшая любовь мужа (СИ)

Глава 11

Тишина в салоне машины была густой и звенящей, нарушаемая лишь ровным урчанием мотора. Я смотрела в темное боковое стекло, где мимо проплывали размытые огни ночного города, и не видела их. Внутри была лишь пустота и тяжелое, свинцовое недоумение.

— Куда тебя отвезти? — мягко спросил Вардан, переводя машину на нейтралку у светофора. Его голос вернул меня из омута отчаяния.

Я лишь бессильно пожала плечами, не в силах вымолвить слово. Мыслей, планов, маршрутов не существовало. Весь мой мир, выстроенный с таким трудом, рухнул за несколько часов, и сейчас я была похожа на перекати-поле, выброшенное на обочину ураганом.

— Наверное… в какой-нибудь отель, — наконец выдавила я после тягостной паузы, ощущая вкус лжи и унижения на языке. Собственных денег у меня не было. Все, что я имела, — это кредитная карта, щедро пополняемая Максом. И сейчас я отчаянно молилась, чтобы он из злости или по забывчивости не заблокировал ее сразу. Если это случится… я останусь на улице. Беременная, с одним чемоданом и разбитым сердцем. Горькая ирония заключалась в том, что я, жена успешного бизнесмена, никогда не думала о «заначке». Я жила в его золотой клетке, тратя деньги на наряды, косметику и уют для нашего общего гнездышка, которое оказалось фикцией. Как же стремительно наступил этот «черный день» и как больно он ударил — точно обух по затылку.

— Как-то совсем безнадежно ты это произнесла, — заметил Вардан, бросая на меня быстрый, оценивающий взгляд. — И, кстати, долго в отеле не протянешь. Деньги уходят быстро, как вода в песок.

— Я не собираюсь там селиться навечно, — возразила я, пытаясь придать голосу твердости. — Пару дней, не больше. Пока не найду съемную квартиру или комнату.

— Знаешь, не надо ничего искать, Варюш, — он сказал это просто, без пафоса. — Есть у меня одна квартира. Небольшая, вид из окна так себе, но… уютная. Холостяцкая хата.

Мое сердце екнуло от неожиданности и тревоги.

— Я не буду с тобой жить! — отрезала я, слишком резко, и сама испугалась своей резкости. Я посмотрела на него и увидела, как его губы тронула улыбка.

— Хм… так резко мне еще не отказывали, — он рассмеялся, и этот смех, теплый и искренний, заставил меня покраснеть от смущения. Я невольно улыбнулась в ответ и легонько потрепала его по руке, лежавшей на рычаге коробки передач.

— Прости, я не это имела в виду. Просто… я замужем. Пусть и формально сейчас.

— Варя, я не предлагаю тебе жить со мной, — его голос стал серьезнее. — Квартира пустует. Я в ней не живу, а сдавать ее в аренду пока не хочу. Она… мужская. Там после развода обитал я, потом мой друг, пока не женился. Пахнет старым паркетом, сигаретным дымом и одиночеством. Но тебе же сейчас негде голову преклонить? Просто посмотришь. Если не испугаешься и тебе понравится — останешься. Сможешь обустроить все по-своему. А там, как знать… — он пожал плечами, оставляя фразу незавершенной, и снова посмотрел на меня. — Ну что, согласна?

В тот момент я ощутила такую физическую усталость, что казалось, вот-вот рассыплюсь. Ноги гудели и ныли, спина затекла от долгого сидения и нервного напряжения, а в висках отстукивал навязчивый ритм начинающейся головной боли. Я положила ладонь на живот, чувствуя, как мой сыночек шевелится, словно напоминая о себе и своем голоде. Легкая, знакомая тошнота подкатила к горлу, и я поняла, что сил спорить и искать другие варианты у меня просто нет.

Я закрыла глаза на секунду, сдаваясь, и кивнула.

— Хорошо. Согласна. Поехали к тебе. Ты прав, выбирать мне сейчас не из чего. Честно… я просто хочу принять душ и рухнуть во что-то, похожее на кровать, — я громко, без сил зевнула, прикрывая рот ладонью, и тут же смущенно пробормотала: — Извини.

— Устала, да? — спросил он, и в его голосе снова появились те теплые, бархатные нотки. — День, я смотрю, выдался не из легких. Рассказывай, Варюш. И тебе станет легче, и мне… ну, не веселее, но понятнее.

— Ты думаешь, история, которую я хочу рассказать, может быть забавной? — горько усмехнулась я.

— Нет. Вот вообще так не думаю. Скорее, она очень горькая и несправедливая. Но пока ты носишь ее в себе, как занозу, она отравляет тебя изнутри. А у тебя я знаю, душа светлая. Ты как Пеппи Длинный чулок — всегда с огоньком. И тот, кто посмел тебя обидеть, обязательно получит бумерангом по хребту… ну или между ног. Законы Вселенной еще никто не отменял.

— Я уже давно не Пеппи, — выдохнула я, но почувствовала, как в груди что-то оттаивает, а комок в горле понемногу рассасывается. — А насчет бумеранга… Хотелось бы, конечно, в это верить.

— Что этот мудак сделал тебе, Варюш? — его вопрос прозвучал так тихо, так по-дружески ласково, что мое хрупкое самообладание рухнуло в одно мгновение.

— У мужа… есть вторая семья, — слова вырывались с трудом, обжигая губы. — И как я сегодня поняла, уже очень давно. Он все это время скрывал от меня… скрывал свою любовницу, которую считает второй женой, и… и ребенка. Дочку… — голос сорвался на высокой, истерической ноте, и я резко замолчала, лихорадочно пытаясь найти в сумочке пачку салфеток.

Но салфеток не было.

А слезы текли ручьем, горячие, соленые, заливая лицо и застилая глаза густой пеленой. Я уже почти ничего не видела, лишь смутно понимала, что машина плавно затормозила и встала на обочине. Потом чьи-то большие, теплые руки осторожно вытерли мои слезы, аккуратно, почти по-детски, высморкали меня. И затем меня мягко притянули к широкой, твердой груди, прижали и начали медленно покачивать, как маленького, испуганного ребенка.

— Ну-ну, тише, малыш. Тише. Все наладится, все образуется, — его голос был глухим, утробным, таким спокойным и надежным. — Хотя знаешь что? Не надо тише. Давай громко! Что есть сил! Можешь кричать, ругаться, обматерить всех, кого хочешь. Давай, не стесняйся, я все вынесу. Только не молчи, Варюш! — он сказал это чуть громче, и в его словах была не злость, а какая-то отчаянная поддержка. — Не копи в себе эту гадость. У тебя же ребенок под сердцем. Он все чувствует. Маме плохо — и ему тоже несладко.

Он продолжал говорить — ласковые, успокаивающие слова, которые не имели особого смысла, но были нужны как воздух. Он укачивал меня и вытирал новые слезы, и в этой простой, почти отеческой заботе было столько тепла и участия, что боль понемногу начала отступать, уступая место истощению.

И горькая ирония жизни заключалась в том, что в этот самый тяжелый момент меня поддерживал неродной отец, запуганный и сломленный, не мать, для которой я была лишь разменной монетой, и, уж конечно, не муж, когда-то клявшийся в вечной любви. Меня спасал Вардан — человек, долгие годы бывший для меня просто знакомым из прошлого, почти чужаком.

А сейчас, в кромешной тьме моего отчаяния, он стал самым родным и самым надежным причалом.