Измена. Бывшая любовь мужа (СИ)

Глава 25

Я вышла из квартиры, и дверь захлопнулась за мной с таким финальным щелчком, будто навсегда отсекала прошлое. Я была практически налегке, как нищая странница. Так же, как и зашла сюда час назад, обезумевшая от горя и несправедливости.

Со мной были лишь маленькая бархатная сумочка и драгоценности, подаренные мужем в те времена, когда его любовь еще не была разменной монетой. Они были моими, купленными на его деньги, и сейчас это единственное, что принадлежало мне в полной мере.

Пальцы дрожали, когда я достала телефон. Мир плыл перед глазами, в висках стучало.

Я набрала Вардану, на всякий случай, с безумной надеждой, что он, как рыцарь на белом коне, все еще дожидается меня внизу. И как будто в ответ на мои немые мольбы, мой хороший знакомый, кажется, единственный, кто остался у меня в этом жестоком городе, взял трубку почти мгновенно.

— Я слушаю, Варь?

— Ты еще внизу, Варданчик? — голос мой сорвался на шепот, полный мольбы и отчаяния. Я подошла к лифту, ощущая, как пол уходит из-под ног, а в глазах темнеет. Головокружение накатило новой, тошнотворной волной.

— Конечно. Жду тебя. Ты как? В порядке? — в его голосе тут же появилась тревожная нотка.

— Не знаю. Не уверена, — выдавила я слабым, прерывающимся голосом и, пошатываясь, вошла в кабину лифта. Я прижалась спиной к холодной металлической стене, пытаясь найти опору, и ладонью коснулась лба — он был мокрым и ледяным. — Что-то мне нехорошо.

— Тебе плохо? — Вардан встревожился еще больше. — Ты сейчас где?

— В лифте. Спускаюсь на первый этаж. Встреть меня, пожалуйста, — я закрыла глаза, пытаясь совладать с нарастающей паникой. И тут я почувствовала это — странное, теплое истечение по внутренней стороне бедра. Не резкий поток, а тихую, непрерывную струйку. Сердце упало. — Кажется, у меня отошли воды.

— Ты что, рожаешь? Серьезно? Варвара! — его голос прозвучал как удар.

— Я не знаю, — залепетала я, глубоко и судорожно дыша, словно рыба, выброшенная на берег. Одной рукой я инстинктивно сжала свой огромный, каменеющий от боли живот. И в этот момент резкая, пронзительная боль, как удар раскаленного ножа, пронзила все мое тело снизу доверху. Я вся сжалась, издав сдавленный стон, и вцепилась пальцами в поручень.

Казалось, время остановилось. Лифт, который обычно долетал до первого этажа за считаные секунды, теперь двигался мучительно медленно, с противным гулом, останавливаясь на каждом этаже, словно издеваясь надо мной. Каждый щелчок дверей отдавался в висках новой пульсирующей болью.

— Варя, говори со мной! Не отключайся! — кричал в трубку Вардан, его голос был единственной нитью, связывающей меня с реальностью. — Я стою у лифта и жду тебя!

— Мне больно-о-о-о, — застонала я, скрючившись, не в силах распрямиться и сделать полноценный вдох. Воздух свистел в горле. — Я рожа-а-а-а-аю. Точно рожа-а-а-а-аю. — Новая схватка, еще более сильная и продолжительная, скрутила меня в тугой, болезненный узел. Я содрогнулась, пытаясь переждать ее, и судорожно попыталась вспомнить дыхательные упражнения. Но все уроки, все правильные «хи-хи-хууу» вылетели из головы, оставив лишь животный ужас и всепоглощающую боль.

И тут, словно видение, двери лифта с шипением разъехались.

На пороге, залитый светом холла, стоял Вардан. Его лицо было искажено беспокойством. Не говоря ни слова, он стремительно зашел в кабину, одним плавным, но невероятно сильным движением подхватил меня на руки. Я, такая тяжелая и неповоротливая, в его объятиях показалась себе легкой, как пушинка.

— Я здесь. Я уже здесь, — его голос, низкий и успокаивающий, прозвучал прямо над ухом. Он прижал меня к своей широкой груди, и я ощутила запах его одежды — простой и надежный. — Потерпи, милая. Сейчас мы поедем в больницу так быстро, что ты глазом не успеешь моргнуть, как мы приедем.

— У меня кровь? Да? — прошептала я, пытаясь заглянуть себе под ноги. Из-за живота ничего не было видно. — Вардан, ответь мне? Кровь на платье?

— Ничего не видно, — солгал он без тени сомнения, его голос был твердым. — Не думай об этом, Варя. Просто не думай. Сосредоточься на главном.

— Это на чем? А-а-а-а-а-а! — новый вал боли заставил меня сжаться и вцепиться ему в куртку. Зубы сомкнулись так, что заскрипели.

— На дыхании. Просто дыши. Вот так, — Вардан, не выпуская меня из рук, сделал глубокий, размеренный вдох и медленный выдох, словно пытаясь своим ритмом задать мой. — Дина, когда рожала нашу дочь, тоже дышала. Мы, вообще-то, вместе ходили на курсы и учились дышать вместе.

— Вы ходили вместе? — этот факт сквозь туман боли показался мне невероятным. Я попыталась сконцентрироваться на его словах, чтобы отвлечься. — Правда?

— Конечно. А разве твой муж не ходил с тобой?

— Один раз вырвался с работы, и то с трудом, — сквозь стиснутые зубы прошипела я, чувствуя, как горький комок подкатывает к горлу. — Промывал потом мне мозги до конца дня. Говорил, что это женская работа — рожать и дышать, и ходить на всякие дебильные курсы по подготовке к родам. И в следующий раз он не пойдет.

— Мдаааа, — удрученно, с целой гаммой невысказанных эмоций, произнес Вардан, ускоряя шаг к своей машине. — А мы с Диной вместе рожали. Я присутствовал на родах и ничуть об этом не жалею. Увидел Алию, как только она родилась. Чудесный момент моей жизни, который я ни на что не променяю.

— А мой муж променял, — сокрушенно выдохнула я, сдерживая подступающие слезы. Слезы не только от боли, но и от осознания всей глубины своего одиночества в этот самый важный момент.

— Твой муж — просто мудак, — без обиняков, четко и ясно вынес приговор Вардан, аккуратно усаживая меня на заднее сиденье автомобиля. — Пристегнись. Поедем быстро. Главное, ничего не бойся. Хорошо?

Я лишь кивнула, сжав зубы до боли. Схватки усиливались, накатывая одна за другой, почти без перерыва. Слишком быстро. Слишком внезапно все началось. Тридцать седьмая неделя только началась. Мне еще ходить и ходить, а тут…

Зря я все-таки поддалась на уговоры Яны и поехала в нашу бывшую квартиру. Зря надеялась что-то выяснить, доказать.

Я думала, мне уже не больно, не страшно, что я ко всему равнодушна. А, как оказалось — нет. И пускай я не показывала своих истинных чувств Максу, не рыдала и не унижалась, ребенок внутри меня все понял. Распереживался, почувствовал адреналин и ужас матери. И вот теперь я мчусь в роддом, потому что мой сынок, мой маленький защитник, решил появиться на свет раньше срока, словно торопясь уберечь меня от этого кошмара.

— Это Макс во всем виноват, — прошептала я Вардану, сдерживая рыдания, которые рвались наружу. Мужчина уже сидел за рулем, и машина с визгом шин рванула с места. Он гнал, лихо обгоняя другие автомобили, проскакивая на желтый, и мне казалось, что мы летим, отрываясь от земли. В тот момент мне было все равно. Лишь бы успеть. Лишь бы не умереть здесь, в этой машине, от внезапно начавшихся стремительных родов и от этой липкой, теплой влаги, что продолжала сочиться из меня, вселяя первобытный ужас.

— Я понимаю, Варюш, — его голос доносился с переднего сиденья, спокойный и уверенный. — Не думай сейчас об этом, кто прав и кто виноват. Думай о своем сыночке, которого скоро увидишь. Он ждет встречи с мамой.

— Я же не умру, Вардан? — вырвался у меня детский, испуганный вопрос. — Я не хочу умирать. Мне сына надо воспитать. Одну. Без него.

— Что за глупости ты говоришь? — он почти рассердился. — Никто не умрет. Только не сегодня. Все бабы рожают, и ты родишь. Здорового и крепкого богатыря. Держись, солнышко.

— Он не очень большой, совсем не богатырь, — я попыталась улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса. — На последнем УЗИ он весил три килограмма. Сейчас, наверно, четыре.

— Отличный пацаненок, — ободряюще сказал Вардан. — Вот я родился на пять двести. Бедная моя мать, не знаю, как она меня выносила и родила.

— Пять двести? — я ахнула, и на секунду боль отступила, уступив место изумлению. — Может быть, твою маму кесарили?

— Ну да. Вроде. Она что-то говорила об этом. Не помню.

— Вероятно, кесарили, — предположила я, но не успела договорить.

В этот момент внизу живота что-то взорвалось — не боль, а всепоглощающая, разрывающая на части волна абсолютного, первозданного мучения. Мое тело выгнулось в немом крике, легкие отказались вдыхать. Я услышала свой собственный, чужой голос, завывающий от нечеловеческой агонии. А потом мир резко накренился, поплыл и рухнул в бездонную, беззвучную темноту.