Измена. Бывшая любовь мужа (СИ)

Глава 40

Я сидела в зале суда, выпрямив спину до боли, и старалась смотреть только на судью. Но все мое существо ощущало его взгляд — тяжелый, обжигающий, полный немой угрозы.

Макс.

Он развалился в кресле, положив ногу на колено, и смотрел на всех свысока, словно был не ответчиком, а владельцем этого цирка.

Его адвокат, напыщенный господин в костюме, что стоил, наверное, больше, чем вся моя прежняя жизнь, жестикулировал, снова и снова вдалбливая в сознание судьи одну и ту же мысль.

— Уважаемый суд, мы вновь обращаем ваше внимание на нестабильное эмоциональное состояние ответчицы! — его голос был гладким, как полированный мрамор. — Разбитый телефон, истеричные звонки... Это не поведение адекватной матери, способной обеспечить ребенку покой и безопасную среду.

Слова бубнили где-то на периферии, как назойливые мухи.

Я сжала под столом руки в замок так, что костяшки побелели. В горле стоял ком.

И тогда поднялась Дина.

Ее спокойствие было оружием, более мощным, чем любые крики. Она поправила пиджак и подошла к трибуне. Ее голос, четкий и металлический, разрезал душную атмосферу зала.

— Уважаемый суд, разрешите представить доказательства, рисующие совершенно иную картину.

Одна за другой, она выкладывала кирпичики нашей защиты. Заключение независимого психолога — толстая папка с печатями.

— Согласно экспертизе, госпожа Яхонтова демонстрирует поразительную жизнестойкость и осознанный подход к материнству, несмотря на пережитую психологическую травму. Ее связь с ребенком — глубокая, надежная и является для нее основным источником силы.

Потом слово взяла няня Даша.

Она теребила край своей простой кофты, но говорила твердо, глядя судье прямо в глаза.

— Я каждый день вижу, как Варвара Петровна возится с сыном. Она и днем, и ночью с ним. Он на руках у нее сразу затихает. Она ему и песни поет, и книжки читает... Он ее просто обожает. А она его. Это же видно невооруженным глазом. Нельзя дитя от матери отнимать, не по-человечески это.

А потом Дина сделала паузу.

Воздух в зале сгустился, стал вязким, как сироп.

— Уважаемый суд, я также прошу приобщить к материалам дела аудиозапись, — она произнесла это с ледяной вежливостью, — которая, по нашему мнению, наиболее объективно характеризует моральный облик истца и его истинное, глубинное отношение к институту материнства и, в частности, к матерям своих детей.

Судья, пожилая женщина с усталым, но внимательным лицом, кивнула.

— Прошу.

Сердце ушло в пятки.

Я видела, как Макс медленно, как хищник, повернул голову к своему адвокату. Его брови поползли вверх в немом вопросе. Тот лишь развел руками и пожал плечами с таким видом, будто впервые слышит об этом. На его лбу выступили капельки пота.

Его голос зазвучал вновь.

Тот самый, что когда-то шептал мне о любви в ночной тиши.

Только теперь он был хриплым, полным циничного, самодовольного презрения, от которого кровь стыла в жилах.

«Лиза, успокойся, хватит реветь. Янина — дура, она все стерпит ради Маришки. Она уже прощала и не такое. А Варвара… твоя сестра — вообще никто. Без денег, без поддержки семьи. Она скоро сама приползет назад, на коленях. Они обе на крючке, деточка. Дети — это лучший способ удержать женщину. Они будут ползать у моих ног и целовать пальцы, лишь бы быть рядом со своими детьми. Это закон природы».

Эффект был сокрушительным. Я видела, как спина Макса напряглась, словно под ударом кнута. Он резко вскочил, лицо его перекосила гримаса чистой, животной ярости.

— Это подлог! — выкрикнул он хрипло. — Эта запись смонтирована!

Он больше не был владельцем зала.

Он был зверем, попавшим в западню. Его адвокат, потеряв всю свою напыщенность, грубо схватил его за локоть и с силой усадил на место, прошипев что-то сквозь зубы:

— Сядь, Максим. Сиди смирно. Ты себе же хуже делаешь.

В этом жесте, в этой унизительной одержмительности, была заключена вся его падшая мощь. Я отвела взгляд, мне стало противно.

Когда судья огласила решение — место жительства Артема со мной, свидания с отцом два раза в месяц по четыре часа в присутствии детского психолога — я не почувствовала триумфа.

Сквозь оглушительный стук сердца в висках до меня доносился лишь хриплый, сдавленный шепот Макса, обращенный к своему адвокату:

— Ты слышал, что она сделала? Я всех уничтожу за это... Ты знал?

Мы вышли из здания суда на слепящий дневной свет. Он резал глаза после полумрака зала. Дина, деловитая, уже говорила что-то на ходу:

— Это хороший прецедент, Варвара. Теперь мы можем двигаться дальше с разделом имущества. Он получил мощный удар, ему нужно время на перегруппировку...

Но я ее почти не слышала.

Ко мне подошла Янина. Мы не обнялись. Мы просто стояли рядом, две женщины, которых он считал своей собственностью. Она молча протянула руку и сжала мою ладонь. Одно короткое, сильное, почти мужское пожатие.

В нем было все: и «прости за все», и «спасибо, что была сильнее», и «мы это пережили».

Вардан ждал у машины, прислонившись к дверце. На его лице читалось облегчение, но в глазах оставалась тревога. Он открыл руки, и я шагнула в его объятия. Я не расплакалась от счастья. Я просто прижалась к его груди, уткнулась лицом в его плечо и закрыла глаза, вдыхая знакомый, надежный запах его кожи, смешанный с запахом свежего воздуха.

— Все, — прошептал он. — Все, родная. Первый раунд мы выиграли.

— Он этого так не оставит, — тихо, почти беззвучно, выдохнула я. — Это не конец. Ты слышал, что он сказал адвокату?

— Я знаю, — тихо ответил Вардан. Его губы коснулись моих волос. — Но это начало конца. Ты не просто выиграла суд. Ты победила его самолюбие. Ты показала всем, что он не Бог и не султан, а всего лишь человек. И очень неприятный. Для него это хуже тюрьмы. Его империя рушится. А быть может уже разрушена.