Измена. Бывшая любовь мужа (СИ)

Глава 39

В кабинете Вардана пахло дорогим кофе и старой кожей. Я сидела в глубоком и уютном кресле, сжимая в руках чашку с почти остывшим эспрессо, и слушала. Слушала то, что, возможно, должно было вызвать жалость. Но во мне зрело только холодное, цепкое понимание.

Вардан отложил в сторону планшет и посмотрел на меня через стол. Его взгляд был серьезным.

— Его отец, — начал он, тщательно подбирая слова, — был блестящим хирургом. И абсолютным домашним тираном. У него на столе в кабинете стояла фотография, где он снят с президентом. А вот фото сына или жены — не было никогда.

Он сделал паузу, давая мне это осознать.

— Он постоянно унижал Макса. В детстве — за двойку по физике, в юности — за то, что тот не поступил в мединститут с первого раза. Сравнивал с собой, требовал невозможного. Его мать... — Вардан тяжело вздохнул и откинулся на кресло, — тихая, затюканная женщина, которая смотрела в пол и никогда, слышишь, никогда не заступалась за родного сына. Единственный язык, который Макс выучил в детстве — это язык силы, власти и унижения. Тот, на котором с ним говорил его отец.

Я поставила чашку на стол. Звон фарфора прозвучал оглушительно громко в тишине кабинета.

— Это объясняет.., — мои губы едва шевельнулись. — Но не оправдывает. Ничего не оправдывает.

— Конечно, нет, — тут же согласился Вардан. — Ребенком он был заложником ситуации. Взрослым мужчиной он сделал свой выбор — стать не лучше, а хуже. Но это показывает его мотивацию. Он не просто «кобель», Варя. Он глубоко травмированный человек, нарцисс, который самоутверждается, ломая других. Особенно женщин. Для него мы не люди. Мы — инструменты. Свидетельства его собственной значимости, которую он так и не обрел в глазах отца.

В моей памяти всплыли странные, выбивающиеся из общего рисунка моменты.

Его глаза после особенно жестокой ссоры, когда он орал на меня.

Не просто гнев. В них на секунду мелькала тень чего-то другого — пустоты, незащищенности, почти детской растерянности.

А потом снова накатывала волна ярости, сметая все на своем пути. Я думала, это игра, манипуляция. Теперь я понимала — это была паника. Паника того самого мальчика, который боится быть «никем». И чтобы заглушить этот ужасающий страх, он строил вокруг себя целый гарем, доказывая себе: «Я — султан. Я имею власть. Я существую».

— Он не просто хочет обладать, — тихо проговорила я, глядя куда-то мимо Вардана, в прошлое. — Ему нужно унижать. Унижать, чтобы почувствовать себя выше. Чтобы доказать... тому призраку отца в своем сознании... что он чего-то стоит. Что он могущественен и всевластен.

— Именно, — кивнул Вардан. — И это делает его не слабее, а опаснее. Обычный подлец может отступить, столкнувшись с сильным сопротивлением. А человек, движимый глубинной, экзистенциальной паникой... он будет биться до конца. Потому что для него это вопрос выживания его эго. Он не может позволить себе проиграть. Особенно… хм… женщинам.

Я поднялась с кресла и подошла к окну.

Внизу кипела жизнь, люди спешили по своим делам, не подозревая, какие демоны могут прятаться за благополучными фасадами.

— Знание — сила, — повторила я свои же слова, но теперь они наполнились новым, зловещим смыслом. — Теперь мы знаем, с чем боремся. Не с чудовищем из сказки, а с большой, гноящейся детской травмой, которая выросла во взрослого, опасного хищника. И да, это знание... оно не вызывает жалости. Оно делает его только страшнее. Потому что ты понимаешь — его не остановить логикой или уговорами. Он сражается с призраками, а мы — всего лишь поле его битвы.

Я обернулась к Вардану.

Во мне не осталось и следа от той растерянной, подавленной женщины, которой я была несколько недель назад.

— Спасибо тебе за это. Теперь я знаю его самое уязвимое место. Он до смерти боится снова оказаться тем никчемным мальчиком, которым его считал отец. Он боится публичного унижения, краха своего имиджа успешного «султана». Значит, именно там мы и должны нанести удар. Не в его финансы, не в его связи... а в его больное, раздутое эго.

Вардан смотрел на меня с нескрываемым уважением и легкой грустью.

— Ты уверена, что хочешь спускаться на этот уровень? Играть в эти игры?

— Это не игры, — холодно ответила я. — Это война. И он сам ее начал, поставив на кон моего сына. Теперь он получит ответ по всем правилам ведения боевых действий. Сначала разведка... а потом — точечный удар в самое сердце.