Измена. Бывшая любовь мужа (СИ)

Эпилог

Спустя один год

Белый зал загса пах не ладаном, а воском от новых свечей и свежей краской. Но свет, падающий из высокого стрельчатого окна, был тем же самым жидким золотом. Он лежал теплым квадратом на блестящем паркете и на простом, струящемся шелке моего платья цвета утреннего неба. Не фата, не кортеж, а мы двое, держась за руки так крепко, будто друг без друга не удержимся на земле.

Я смотрела на Вардана, и мир сузился до его лица. До знакомых морщинок у глаз, которые сейчас светились не от напряжения, а от счастья. До его рук, крепко державших мои, — на левой уже было простое обручальное кольцо, которое мы купили на днях, выбрав самое тонкое и изящное.

— Объявляю вас мужем и женой, — голос молодого, улыбчивого сотрудника загса прозвучал торжественно, но по-домашнему тепло.

— Ура! — не выдержала Алия, подпрыгнув на месте рядом с невозмутимой Диной. — Теперь точно будет сестренка! Я обещаю с ней дружить!

Сдержанный, радостный смех прокатился по нашим немногочисленным, но самым дорогим гостям.

Дина положила руку на плечо дочери, и уголки ее губ дрогнули в той самой редкой, почти неуловимой улыбке.

Даша, моя няня, ставшая другом, уже вытирала платочком уголки глаз, пытаясь сдержать нахлынувшие чувства.

Мой взгляд скользнул дальше.

Янина стояла рядом, положив руку на плечо своей Мариши. Девочка старалась казаться очень взрослой в нарядном платьице. А на лице подруги не было ни капли прошлой горечи — только спокойная, светлая усталость и тихая радость за меня. Мы встретились взглядами и одновременно улыбнулись. Все было сказано без слов. Мы вытащили друг друга из трясины и теперь стояли на твердой земле.

И Лиза.

Она стояла чуть в стороне, словно не решаясь присоединиться к остальным. На ее руках мирно дремал Марк — румяный рыжий мальчишка, как все говорили, вылитый я в детстве.

В ее глазах я больше не видела ни вызова, ни зависти. Видела ту же усталость, огромную ответственность и что-то новое — осторожную надежду. Я тихо подмигнула ей. Она ответила легкой, едва заметной улыбкой.

Наше перемирие с сестрой ткалось из тихих вечеров, помощи с детьми, из молчаливого «спасибо», сказанного глазами. Оно было новым и хрупким, но оно пустило корни. Она была здесь, и этого было достаточно.

Недавно за чаем, она сказала, глядя в окно на струи дождя:

— Я поступила в колледж… сама. На дизайнера. Всегда хотела заниматься чем-то подобным.

— Это замечательно, — улыбнулась я тогда ей. — Ты обязательно добьешься успеха.

Сестра кивнула и продолжила.

— Макс из колонии прислал официальный отказ от родительских прав.

— А ты? — осторожно спросила и посмотрела на сестру.

— Я… если честно, вздохнула с облегчением, — расцвела Лиза, — не нужен нам такой отец. Сама воспитаю Маркушу.

— А мы поможем, — закончила я, сжав ее тонкие пальцы.

Мы сидели молча, слушая, как наши дети играли в соседней комнате. Мы обе знали, какую цену заплатили за эту тихую, простую возможность — просто мечтать о будущем.

Мама на свадьбу не пришла.

Утром курьер принес корзину. Не просто букет, а целую композицию из белых роз и нежного эвкалипта, составленную с безошибочным, изысканным вкусом. Среди цветов лежал простой белый конверт.

В нем — одна-единственная, потрепанная по краям фотография. На ней я, лет пяти с растрепанными рыжими вихрами, сижу на коленях у молодой, смеющейся женщины, которая крепко обнимает меня. На обороте детскими печатными буквами:

«Я и мама. Люблю».

Ни записок, ни просьб. Доказательство того, что когда-то, в другом измерении, мы были счастливы. Я прижала фотографию к губам, а затем бережно спрятала в сумочку. Дверь в наше общее прошлое не распахнулась настежь. Но в ней появилась тонкая щель, и сквозь нее теперь тянуло не холодом отчуждения, а тихим ветерком сожаления.

Отец пришел один. Он казался выше и как будто прозрачнее. Подошел прямо перед началом, пахнущий привычным одеколоном и одиночеством.

— Доченька, — только и выдохнул он, и его сухие губы коснулись моего лба. В его усталых глазах отразилось все: и гордость за женщину, в которую я превратилась, и вечная, невысказанная боль за все, что он не сумел исправить. Он был нашим молчаливым, хрупким мостиком. И его присутствие в этот день значило для меня больше, чем самые красивые слова.

Подарок ждал меня через неделю после той самой поездки на море, где мы с Варданом пять дней просто слушали шум волн и учились быть просто счастливыми.

— Закрой глаза, — сказал он, останавливая машину в тихом, уютном дворике с новыми домами цвета теплого песка.

— Я же все равно ничего не увижу, даже если открою, — рассмеялась я, но послушно зажмурилась. Муж вывел меня из машины, бережно поддерживая под локоть. Под ногами приятно похрустывал свежий гравий. Пахло весенней землей, сиренью и… чем-то еще, сладким и неуловимым.

— Можно смотреть.

Я открыла глаза.

Передо мной был не просто новый дом. Это был наш дом. Низкий, уютный, из светлого кирпича, с панорамными окнами и террасой, на которой уже стояли плетеные кресла. А на первом этаже… была витрина. Широкая, чистая, залитая светом.

А за стеклом...

— Ключ, — Вардан положил мне в ладонь холодный металлический брелок. — Это теперь все твое. Абсолютно все.

Я медленно, почти благоговейно, открыла дверь. Звонок прозвенел чистым, приятным перезвоном. Внутри пахло новым деревом, воском и едва уловимым, волшебным ароматом — смесью зелени, земли и сладких бутонов. Светлые дубовые полки, ряды медных ведерок, целая радуга шелковых лент. И сердце этого места — огромная холодильная витрина, где в идеальном порядке покоились розы, пионы, тюльпаны, фрезии… Старые знакомые. Забытая, но такая сокровенная мечта.

А над небольшой стойкой кассы висела вывеска. Простая, элегантная, ручной работы: «Цветы от Варвары».

Слезы подступили комом к горлу, горячие и щемящие.

— Как ты… — я не могла выговорить больше ни слова.

Он обнял меня сзади, положив свои большие теплые ладони мне на живот, где жила наша дочка.

— Помнишь, когда мы выбирали цветы для открытия моего нового офиса? Ты полтора часа на полном серьезе объясняла флористу, почему его букет «лишен души и композиционной целостности». — Он засмеялся, и его смех отдавался приятной вибрацией в моей спине. — У него был вид человека, которого отчитал профессор. А у меня — полная уверенность. Это не хобби, Варя. Это твое призвание.

Я довольно улыбнулась и закрыла глаза.

… а потом настал мой первый рабочий день.

Я проснулась еще затемно, от внутренней дрожи, будто перед экзаменом, от которого зависит вся жизнь. Надела простой хлопковый сарафан, заплела волосы в тугую, практичную косу. Вардан, оставив Артема у Даши, привез меня к магазину и, поцеловав в висок, сказал:

— Ни пуха, главный флорист, — оставив наедине с тишиной и нахлынувшими сомнениями.

Первый час был самым долгим.

Я переставляла вазы, вытирала несуществующую пыль, разбирала и снова собирала ленты. В голове, как навязчивая мелодия, звучал язвительный голос моего бывшего мужа:

— Бизнес? Ты с ума сошла? У тебя для этого ни характера, ни ума. Твое дело — борщи варить и детей рожать.

Я сжала край стола, глядя на свои руки, на тонкую полоску золота на пальце. Нет. Мое место было здесь. Прямо здесь.

Дверь открылась. Вошла пара, молодые, немного растерянные.

— Добрый день… Нам нужны цветы. В подарок… нам самим, — сказала девушка, смущенно улыбаясь. — Мы только съехались.

— И мы в этом ничего не понимаем, — добавил молодой человек, с надеждой глядя на меня.

И вдруг что-то переключилось. Паника отступила, уступив место чему-то давно знакомому и крепко забытому — страсти, знанию, уверенности.

— Расскажите, какой у вас дом? — мягко спросила я. — Светлый? Современный? Или вы любите старину?

Пока они, перебивая друг друга, описывали свою первую общую квартиру, мои руки уже сами потянулись к полкам. Пышные белые шары гортензии, нежные веточки айвы, несколько стеблей душистого эвкалипта. Я собирала композицию, почти не глядя, слушая интуицию и тысячу прочитанных когда-то книг о флористике. Связала все тонкой льняной лентой.

— Вот, — протянула я им букет. — Дом для молодой семьи.

Девушка взяла его, прижала к груди, закрыла глаза и вдохнула аромат. Когда она открыла их снова, в них стояли слезы, но это были слезы счастья.

— Это… идеально, — прошептала она. — Пахнет… как будто это и есть счастье. Спасибо вам!

Они вышли, и звонок снова прозвенел. Я осталась одна. Но уже не той запуганной, сломленной женщиной.

Я обернулась, окинула взглядом свое царство — полки, цветы, ленты. Свое отражение в затемненном стекле витрины — женщину с прямым станом, спокойным лицом и округлившимся животом. Не жертва. Не беглянка. Хозяйка. Создательница красоты.

Это было мое.

Мой островок. Моя новая жизнь, выросшая, как самый стойкий и прекрасный цветок, прямо сквозь трещины в асфальте старой.

Теперь, по вечерам, когда я запираю магазин и поливаю последние растения под тихую музыку, я часто кладу руку на живот, где живет наша Софья. И смотрю в большое окно, во двор, где Вардан, мой спаситель, муж и лучший друг, под свист и одобрительные возгласы Артема и Алии мастерит во дворе невиданных размеров скворечник. Их общий смех доносится до меня, теплый и живой.

На днях Вардан, улыбаясь, передал:

— Дина звонила. Передает привет. И настойчиво рекомендует отдать Софью, как только подрастет, в карате. Утверждает, что мир жесток, и женщины должны уметь постоять за себя с пеленок.

Я рассмеялась. Мой смех был звонким и легким, в нем давно уже не было ни тени былой боли.

— Возможно, она и права. Но я надеюсь, что нашей дочери не придется сражаться так, как пришлось нам. Я хочу, чтобы ее мир был добрее.

Вардан поцеловал меня в губы и погладил мой небольшой пятимесячный животик. Мы знали, что у нас будет девочка, и были невероятно счастливы этому. Муж хотел назвать девочку Надюшей, а я склонялась к Софии. Пока в этом споре у нас была ничья.

— Ты знаешь, моя любимая, что я хотел тебе сказать…

— Нет. Говори.

— Я обожаю тебя. Вот.

— А я тебя, — кокетливо сказала в ответ, — и вообще, всегда любила только тебя. И сейчас плод нашей любви живет у меня в животике.

— Который мы зачали…, - усмехнулся муж, — на том самом сеновале, где когда-то так и не успели вкусить любви друг друга.

— Как говорится, всему свое время. Этот сеновал все же дождался нас, и, если честно, та волшебная ночь любви была одной из самых прекрасных.

— Потому что, это была наша первая брачная ночь?

— Я не знаю, — пожав плечами, посмотрела в глаза мужа и услышала, как мое сердце забилось чаще, — наверно потому, что она должна была произойти когда-нибудь. Ведь все эти годы, что мы были не вместе, мы продолжали любить друг друга. — Улыбнулась я, — и только не говори мне, что это не так.

— Ты была моей мечтой, мадам Антошка. Рыженькая, юная девчушка с веснушками по всему лицу, с которого никогда не сползала улыбка. Я частенько думал о том, а что было бы, если бы…

— Если бы что, дядя Вардан? — с легкой усмешкой спросила я, погладив мужа по едва заметным седым вискам.

Я поняла, что сейчас начнется очередной сеанс воспоминаний и фантазий о том, как бы сложилась их жизнь, если бы они были ровесниками и могли встречаться.

— Если бы ты тогда, не сделала первый шаг и не поцеловала меня на свадьбе?

— Не знаю, — хмыкнула я и увидела какую-то невыразимую боль в глазах мужа. И сердце тоскливо сжалось.

— Зато я знаю. Я бы никогда не узнал о том, что ты любишь меня и наверно не развелся бы. А это значит, что мы бы не поженились. И у нас бы не было нашей доченьки Наденьки.

— Софии, мы же договорились, — хитро улыбнувшись, ответила я.

— Может, все же Наденьки, — щелкнул меня по носу, а затем поцеловал.

— Вардан… — надула губки, обиженно глядя на него.

— Варвара, если бы ты тогда, на свадьбе, не поцеловала меня, я бы никогда не понял, что значит любить по-настоящему.

— Значит, ты любишь?

— Люблю…

Вардан крепко меня обнял, а затем накрыл мои губы своими.

В этот момент мы впервые ощутили, как наша дочь София толкнулась в живот.

— И я люблю…