Измена с молодой. Ты все испортил! (СИ)

Глава 13

— И что ты с этим будешь делать? — обреченно вздыхаю, откручивая крышечку у тонкого тюбика нежно-голубого цвета, на котором узнаваемым шрифтом выведено название бренда.

Реклама крема для кожи вокруг глаз обещала волшебство, и оно сейчас мне просто необходимо, потому что суббота настала раньше, чем успели сойти темные круги под глазами. Отражение в зеркале больше похоже на черно-белый лист для раскраски. Будь это не семейный обед, а бал-маскарад, мне бы не потребовалось даже прилагать усилий — моей бледноте, щедро оттененной темными волосами, позавидовала бы сама Мартиша Адамс.

Я не люблю яркий макияж, искренне считая, что нет ничего красивее естественности. Но пока моя естественная красота в глубокой коме, принимаю неизбежное и начинаю тщательно прятать следы многодневной хандры под толстым слоем корректора, хайлайтера, тональника и прочих чудодейственных средств на моем туалетном столике.

— Ты скоро? — Карен осторожно заглядывает в комнату. — Дети уже одеты.

— Почти готова, — нагло вру, не прерываясь от раскраски.

Он кивает и выходит, прикрыв дверь.

— Прекрасно выглядишь, — говорит он мне, спустя полчаса, когда я спускаюсь вниз.

— Спасибо, — отвечаю на автомате, хотя понимаю, что теперь он нагло врёт.

— Ну, наконец-то, — мягко улыбается Нора, когда мы заходим в дом родителей, подбегает к дверям и сразу начинает раздевать детей.

Карен помогает мне снять куртку, раздевается сам и проходит в дом, а я остаюсь в прихожей.

Подзываю к себе к себе сына и приглаживаю пальцами торчащие на макушке волосы, пока Нора поправляет сбившиеся под шапкой хвостики Вики.

— Мама боялась, что ты не придешь, — говорит она, когда дети убегают вперед.

— Пришла, как видишь, — только и удается выдавить из себя.

Не знаю, чьей идеей было пригласить на сегодняшний обед Грабовского, но это было лучшим решением — удалось избежать неловких взглядов и растерянных улыбок. Мы немного задержались, и к моменту, когда пришли, все увлеченно обсуждали экзотический отпуск Васи с тайскими дайверами. О нас с Кареном он либо не знал, либо мастерски скрывал это. Я бы предпочла первое — чем меньше людей посвящены в нашу проблему, тем лучше.

Сажаю детей между мной и Кареном и занимаю свободное место с краю. В отличие от прошлого семейного обеда, когда все молчали и переглядывались, в этот раз атмосфера за большим столом довольно энергичная, располагающая к общению. Сервировка запросто может конкурировать со стандартами лучших ресторанов города, но непринужденная домашняя обстановка окутывает уютом и умиротворением.

Но я все равно напряжена.

С изменой мужа я потеряла не только покой, но и связь с теми, кого любила и считала самыми близкими в этом мире, наравне с родителями. Один день перечеркнул годы родственной привязанности. Но я дала мужу шанс, и мне придется заново научиться общаться с его семьей. Заново верить их словам, взглядам. Но я еще не знаю, могу ли… Хочу ли я снова быть с ними самой собой? Быть, а не притворяться?

Я не молчу, когда ко мне обращаются, но и беседу поддерживать не рвусь. Время от времени ловлю обеспокоенные взгляды мужа, но тут же отвожу глаза. Не требуй от меня большего, чем я могу сейчас дать, Карен…

— А ты не пойдешь? — спрашивает Нора у Васи, когда муж с отцом выходят на перекур, и в гостиной остается только он, мы и дети.

— Зачем мне быть пассивным курильщиком рядом с ними? Лучше буду активным дегустатором, — смеется он и тянется за очередной «Сигаретой» — печеньем, которое всегда мастерски исполняет Нора — песочное с ореховой начинкой. — Что у вас с рестораном?

— А ресторан решили забронировать тот же где мы крестины отмечали. Папе там кухня понравилась, — рассказывает свекровь, — И зал большой, все должны поместиться.

— Много гостей будет? — уточняет Вася.

— От семьи получается человек семьдесят — восемьдесят, а еще коллеги, друзья… — перечисляет она, сосредоточенно сдвинув брови.

— А студенты? — добавляет Нора, с удовольствием наблюдая за тем, как постепенно пустеет ваза с выпечкой.

— Можно и студентов…

— Масштабно мыслите, теть Лариса, — смеется Грабовский.

— А как ты хочешь, Вася джан? Не позвать кого-то, обидятся. Профессор, декан университета. И дата такая, юбилей! Но осталось так мало времени, а у нас почти ничего не готово, — продолжает свекровь, переводя на меня полный надежды взгляд.

Я ее понимаю без дальнейших пояснений. Так сложилось, что большие семейные мероприятия всегда организовывали я и Нора. Мы с ней выбирали площадку, музыкантов, согласовывали меню, утверждали рассадку, оформление зала… Приходили к родителям с готовым решением за одобрением, но это скорее было формальностью, проявлением уважения, потому что они знали — под нашим контролем всё будет сделано в лучшем виде…

— Торт-то, я надеюсь, приготовит Нора? — подмигивает Вася, чем вгоняет мою золовку в краску. — Лучше нее с этим никто не справится.

— Я могу, — отвечает она, — но мама хочет у Агзамова заказать.

— Ууууу, — присвистывает Грабовский. — Это точно просто юбилей?

— Издевайтесь, ну-ну, — обиженно отворачивается свекровь.

— Не говори такого при маме, — смеется Нора, — «просто юбилей»! Мама его пять лет ждала! И торт должен быть у лучшего кондитера страны!

— Допустим, насчет лучшего в стране я бы поспорил. Но вы же умные люди! У таких торты не заказывают за недели до мероприятия. Надо было пять лет назад и договариваться с Агзамовым.

— Кто бы знал, Вась, — пожимает плечами золовка.

— Ксюх, а ты что?.. — поворачивается Грабовский и по-дружески кладет руку мне на плечо, но завершить вопрос не успевает.

— Она болела, Вася джан, — не изменяя привычке, моментально выдает свекровь, не дав мне и слова сказать. — Не хочу её нагружать, пусть спокойно восстанавливается.

— То-то я смотрю, ты на себя не похожа, — обеспокоенно щурится Вася, от чего мне становится неуютно. Вряд ли он намекает на неудачный макияж. Не хочу становиться настолько уязвимой, чтобы от одного взгляда на меня становилось ясно, в каком я состоянии. — Ничего серьезного, надеюсь?

— Всё уже в порядке, — отвечаю, не сводя глаз со свекрови, которая пристально смотрит на меня, то поджимая, то расслабляя губы — пытается незаметно делать какие-то знаки. Боится, что я вывалю перед другом семьи всю накопившуюся за это время боль? Господи, да что с ними со всеми происходит⁈ Сначала муж в порыве решает, что я способна изменить назло, теперь та, которую я мамой называла двенадцать лет, переживает, что я их опозорю!

— Точно? — не унимается Вася, — Кар тоже весь месяц как туча хмур, только и слышу от него, что «отстань» и «не до тебя». Обидеться могу, в конце концов.

— Точно, — помогаю себе легким кивком, — За меня переживал, наверное.

— Как скажешь, — недоверчиво произносит он, затем кивает в сторону веранды, — Пойду-ка я к нашим античным статуям. Стоят там, только носы отмораживают.

Грабовский выходит к мужчинам, Нора начинает шуршать вокруг стола, убирая грязные тарелки, пополняя вазы с выпечкой и с орехами. Встаю, чтобы помочь ей, но меня перехватывает за запястье свекровь, когда я оказываюсь рядом:

— Дочка, присядь, поговорим, пока никого нет.

Послушно опускаюсь на освободившийся слева от нее стул.

— Дочка, ты не обижайся на то, что я скажу тебе, — начинает она. — Но тебе бы стоило уже собраться.

Не хочу ссоры, упреков и обвинений. Кажется, мне их на две жизни хватит.

— Разве я не собрана? — спрашиваю, искренне не понимая, что её не устраивает?

Я же здесь? Не ушла, не подала на развод, не выгнала мужа из дома… С точки зрения моей свекрови, мамы и общества я всё делаю на «отлично». И даже по гостям хожу, в беседе, вот, участвую… Но уже который раз мне указывают на то, что со мной что-то не то.

— Нет, конечно, — искренне откликается свекровь, — Так нельзя, девочка моя. Ты посмотри на детей, сидят весь день на диване, не играют даже нормально. На них лица нет. Разве они такие обычно у нас дома? И перед Васей стыдно, ему все это не за чем замечать. Карен тоже старается, но я же знаю своего ребенка, ему тяжело.

— И в этом тоже я виновата?

— Ксюша джан, ты женщина. Ты мать. Ты жена. Погода в доме зависит только от тебя.

— Странно… Я прожила годы в браке, думая, что это забота обоих. Ошибалась, да? — Пора бы уже привыкнуть, но мне каждый раз неприятно от мысли, в насколько разных реальностях я находилась с родными.

— Конечно, ошибалась, — кивает она. — Мужчина глава, да, но громоотводами испокон веков являются женщины, ай бала. Забудь уже, что было, то было. Отвлекись. Ну, вот, хотя бы блинчики приготовь, они у тебя отлично получаются, почти как у меня.

Аллегория вызывает ухмылку.

— А ты? — спрашиваю, — Ты бы смогла забыть?

— Смогла бы, — отвечает свекровь, не задумываясь. — Ради покоя в семье я и не такое забуду.

— И не такое… — повторяю за ней медленно, смакуя каждую из букв, горькими пилюлями перекатывающихся на языке.

То, что поставило конец счастью, любви, практически уничтожило меня, для нее просто «и не такое…». Она легко забудет, оттачивая мастерство у плиты, мама — купит новую красную помаду, а я…

Тру лицо, глаза, еле сдерживаясь, чтобы не надавать самой себе пощечин.

Разбудить.

Потому что этот долгий кошмарный сон должен закончиться.

— Конечно, ай бала, — то ли на самом деле не понимает, то ли делает вид, что не заметила, как ее слова задели меня. Тянет ладонь к моему лицу и мягко проводит пальцем под нижним веком, видимо, оттирая поплывшую подводку. — Не важно, сколько девок крутится вокруг мужчины, если спать он приходит домой. А вот если в доме такая атмосфера, что ни расслабиться, ни отдохнуть, мужчина начнет искать всё это где-то еще.

Как складно у неё это звучит… А у меня от брезгливости во рту разливается горечь.

— А есть предел? — выплевываю гадливо.

— Какой предел? — недоуменно моргает свекровь.

— Когда можно перестать работать громоотводом?

— Шшш, — шикает она, кивая в сторону двери, и встревоженное выражение лица сменяется на улыбку.

В комнату заходят мужчины.

— Дети! — вскакиваю со своего места, — мы уходим!

Успеваю услышать приглушенный вскрик золовки, заметить, как свекровь напряженно прикрывает рот ладонью и как хмурит брови Георгий Каренович. Подбежавшая ко мне Вика испуганно моргает:

— Мам, ты снова болеешь?

— Нет, солнышко. — энергично наматываю шарф вокруг шеи. — Я наконец выздоровела!

Пришло время освоить урок, который так упорно мне пытается донести жизнь. Все врут. Все притворяются. Все ходят в масках и ненадолго снимают ее только для того, чтобы научить непосвященного этому тайному знанию. Искренность же является проявлением слабости, которую не принято демонстрировать в обществе.

Урок выучен.

Пора применить на практике.

— Ксюш, ты чего? — осторожно спрашивает Карен. — Вы поссорились?

— Нет, милый, — энергично улыбаюсь ему всеми зубами, — ты что!

— Тогда что? — Карен растерянно улыбается в ответ.

— Идём готовить блинчики, — пожимаю плечами. — Они у меня отлично получаются!