Денис
Я смотрю на телефон. Семнадцать пропущенных от Инги. Двадцать три сообщения. Последнее пришло пять минут назад: "Денис, ты вообще жив? Или я для тебя больше не существую?"
Сижу в коридоре больницы на пластиковом стуле. Три часа ночи. Даша спит в палате — сегодня был особенно тяжёлый день. Рвота каждый час, температура под сорок, плакала от боли. Виктория не отходила, держала за руку, вытирала лицо холодным полотенцем. Я сидел рядом, чувствовал себя бесполезным. Не врач. Не могу помочь медицински. Только быть рядом.
Набираю номер Инги. Долгие гудки. Потом сонный голос:
— Денис? Ты охренел? Три ночи!
— Прости. Не мог звонить раньше.
— Не мог или не хотел? — голос из сонного становится злым. — Я понимаю, дочь больна. Это страшно. Но ты исчез! Две недели ты игнорируешь меня! Я пишу, звоню — тишина!
— Инга, я в больнице каждый день. С утра до ночи. Даше плохо, она...
— Я знаю, что ей плохо! — перебивает. — Ты мне сто раз написал! Но ты же не врач! Чем ты поможешь сидением на стуле? Есть медсёстры, есть мать, которая врач! А ты мне нужен здесь!
Что-то холодное сжимает горло.
— Здесь? У тебя в квартире?
— Да! Я скучаю! Мы не виделись две недели! Не разговаривали нормально! Ты превратился в автоответчик: "Прости, занят", "Прости, не могу", "Прости, позже"!
— Моя дочь умирает, — говорю тихо.
Пауза. Слышу, как она дышит в трубку.
— Не умирает. Ты сам говорил — прогноз хороший. Лечится. Поправится.
— Возможно. Или нет. Пятнадцать процентов не выживают.
— Но восемьдесят пять выживают! — голос раздражённый. — Денис, я не бесчувственная. Мне жаль девочку. Правда. Но ты не можешь бросить свою жизнь! Нас! Из-за болезни!
— Это не "из-за". Это моя дочь.
— И я — твоя женщина! — кричит. — Год мы были вместе! Год ты обещал, что разведёшься, будем жить открыто! Наконец-то ты ушёл от жены — и что? Ты вернулся к ней! Живёшь с ней, сидишь с ней в больнице, делаешь вид счастливой семьи!
— Я не вернулся к ней, — голос твёрже. — Мы живём в одной квартире ради Даши. Спим в разных комнатах. Не разговариваем, кроме как о дочери.
— Ага. Не разговариваете. А на фото из твоего инстаграма вы обнимаетесь!
Какое фото? Я не постил... А, мать Виктории. Она фотографировала нас с Дашей позавчера, когда та немного повеселела. Даша в центре, мы по краям. Обнимаем её. Автоматически обнимаем и друг друга. Семейное фото. Я даже не заметил, что мать выложила.
— Это для Даши, — объясняю. — Ей нужна иллюзия семьи. Врач сказал — стресс подавляет иммунитет, ей нельзя волноваться.
— А мне можно? — голос Инги ломается. — Мне можно волноваться, что ты уходишь обратно к жене? Что я год прождала зря?
— Инга...
— Нет! Слушай меня! — она плачет теперь. — Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой! Но не так! Не на задворках, пока ты играешь в счастливую семью с бывшей женой!
— Она не бывшая. Мы не развелись формально.
Тишина. Долгая, звенящая.
— Что? — шёпот.
— Мы отложили развод. До выздоровления Даши. Договорились.
— Договорились, — повторяет она медленно. — Ты и она. Договорились. Без меня.
— Это касается нас и дочери.
— Это касается меня! — вопль. — Я твоя женщина! У меня есть право знать, что ты планируешь жить с женой неопределённый срок!
— Не с женой. С матерью моего ребёнка. Под одной крышей. Ради ребёнка.
— Ты слышишь себя? — она смеётся истерично. — Ты говоришь теми же словами, что год назад говорил про неё! "Мы с Викторией остаёмся вместе только из-за Даши", "У нас нет отношений, только родительство"! А потом оказалось, что у тебя есть жена, семья, пятнадцать лет брака! Ты врал!
— Не врал. Я действительно был несчастен.
— Был! — цепляется за слово. — Прошедшее время! А сейчас? Сейчас ты счастлив с ней в больничных коридорах?
Я задумываюсь. Счастлив ли? Нет. Но... не несчастлив. Мы с Викторией снова команда. В окопе, но команда. Против болезни. Против смерти. Мы впервые за годы говорим честно. Не о бытовых мелочах — о важном. О страхах, вине, любви к дочери. Мы видим друг друга — настоящих, без масок.
— Не счастлив, — говорю. — Но я там, где должен быть.
— А где должна быть я? — голос тихий, обиженный. — На обочине твоей жизни?
— Инга, я прошу — дай мне время. Даша поправится, пройдёт лечение, мы завершим развод. Тогда...
— Тогда что? — перебивает. — Тогда мы заживём счастливо? Как год назад обещал? Денис, я устала ждать! Устала быть второй! Сначала я была второй после жены, теперь второй после дочери!
— Дочь важнее, — говорю твёрдо. — Всегда была. Всегда будет.
— Даже важнее меня?
— Да.
Слово вырывается само. Честное, жестокое.
Инга молчит. Слышу, как она дышит — тяжело, прерывисто.
— Понятно, — наконец говорит. — Значит, я ничто. Год я была развлечением. Пока жена работала, ты развлекался со мной. Теперь жена нужна — я в сторону.
— Это не так.
— Так! — кричит. — Ты используешь меня! Год использовал! Тратил на меня деньги — её деньги, между прочим! — водил по ресторанам, снял квартиру, покупал подарки! А взамен что? Секс и комплименты! Я была дорогой проституткой!
— Не смей, — голос жёсткий. — Ты не была проституткой. Мы были в отношениях.
— Были, — передразнивает. — Опять прошедшее время. Значит, сейчас не в отношениях?
Я молчу. Не знаю, что ответить.
— Денис, — голос меняется, становится мягким, умоляющим. — Пожалуйста. Я не хочу терять тебя. Давай попробуем. Я приеду в больницу, познакомлюсь с Дашей, помогу чем смогу. Буду рядом. С тобой.
Представляю: Инга в коридоре онкологического отделения. В дорогом пальто, на каблуках, с ярким макияжем. Рядом с Викторией — в мятом халате, с опухшим лицом, измученной. Две женщины, одна — настоящая, выстрадавшая, другая — декорация из прошлой жизни.
— Не надо, — говорю. — Инга, спасибо, но не надо.
— Почему?!
— Потому что ты не впишешься. Это не твоя боль. Не твоя дочь. Не твоя семья.
— Но ты мой!
— Нет, — говорю тихо. — Кажется, не твой. Никогда не был по-настоящему.
Пауза. Слышу всхлип.
— Ты бросаешь меня, — констатирует. — Прямо сейчас. По телефону. В три ночи.
— Я прошу о паузе. Мне нужно время. Сосредоточиться на Даше.
— Пауза, — повторяет горько. — Это слово-отмазка. Когда мужчина говорит "пауза", он имеет в виду "конец", но боится сказать прямо.
Молчу. Она права.
— Хорошо, — голос холодный. — Пауза так пауза. Но знай: я не буду ждать. Найду того, кто не будет выбирать между мной и прошлой жизнью. Кто поставит меня на первое место.
— Желаю найти, — говорю искренне.
Она смеётся — злой, короткий смех.
— Лицемер. Год ты говорил, что любишь. Клялся, что разведёшься. Обещал будущее. А при первой проблеме бежишь обратно к жене!
— Я не бегу к жене, — говорю последний раз. — Я бегу к дочери. Разницу видишь?
— Не вижу. Результат один — меня нет в твоей жизни.
— Временно.
— Навсегда, — поправляет. — Потому что я не позволю себя использовать снова. Если ты сейчас положишь трубку — всё. Не звони больше. Не пиши. Меня не будет.
Ультиматум. Классический.
Я смотрю на дверь палаты, где спит Даша. Где Виктория на раскладушке, свернувшись калачиком, впервые за дни позволив себе уснуть.
Смотрю на телефон, где Инга ждёт ответа.
Выбор простой. И сложный одновременно.
— Прощай, Инга, — говорю тихо.
— Ты серьёзно? — не верит. — Ты выбираешь её?
— Я выбираю дочь. А Виктория — часть пакета.
— Пакета, — фыркает. — Романтично. Надеюсь, она оценит, что ты вернулся не из любви, а по обязательству.
— Может быть, — соглашаюсь. — Но это честнее, чем то, что было у нас. Красивая ложь.
Она молчит. Потом:
— Иди к чёрту, Денис.
Гудки. Она бросила трубку.
Сижу в коридоре, смотрю на погасший экран. Чувствую... облегчение. Странное, неожиданное облегчение. Груз спал. Год я жонглировал двумя жизнями — семья и любовница. Теперь одна жизнь. Сложная, страшная, но честная.