Измена. Сквозь осколки прошлого (СИ)

Глава 20

Виктория

Я сижу в кабинете профессора Кузнецовой и смотрю на результаты анализов. Шесть месяцев после трансплантации. Полгода ожидания, страха, надежды.

На мониторе светятся цифры. Все — в норме. Лейкоциты, эритроциты, тромбоциты. Никаких бластов. Костный мозг работает идеально. Здоровая кровь Дениса течёт по венам Даши.

Рядом Денис. Сжимает мою руку так сильно, что больно. Я не отдёргиваю. Нам обоим нужна эта опора.

Даша сидит на стуле, болтает ногами. На голове яркая бандана с единорогами — волосы отрастают, но пока короткие, она стесняется. Хотя они густые, блестящие. Красивые. Она красивая. Живая.

Кузнецова поворачивается к нам. На лице улыбка — редкая для неё, настоящая.

— Итак, — говорит она, — результаты превосходные. Трансплантат прижился идеально. Никаких признаков отторжения. Никаких бластов в крови. Полная ремиссия.

Я задерживаю дыхание. Жду. Всегда есть "но".

— Прогноз? — спрашиваю. Врач во мне требует цифр.

— Прогноз отличный, — Кузнецова смотрит на Дашу, потом на нас. — При такой ремиссии и идеальном приживлении вероятность рецидива — около пяти процентов. Это значит, девяносто пять процентов вероятности, что болезнь не вернётся никогда.

Мир останавливается. Девяносто пять процентов. Почти стопроцентная гарантия.

— Она победила, — шепчу.

— Да, — Кузнецова кивает. — Дарья победила. Она здорова.

Что-то рвётся во мне. Что-то, что держало меня в напряжении полгода. Год. С момента диагноза. Слёзы льются сами — горячие, мокрые, неконтролируемые.

Я обнимаю Дашу. Крепко. Так крепко, что она пищит:

— Мам, ты меня душишь!

Но я не могу отпустить. Держу её, плачу в её волосы, целую лысую голову под банданой.

— Ты победила, солнце. Ты победила.

Денис обнимает нас обеих. Его плечи трясутся. Он тоже плачет. Мы все трое — куча тел в кабинете врача, рыдающая от счастья.

— Вы оба ревёте, — смеётся Даша, — а я героиня! Надо радоваться!

Я отстраняюсь, смотрю на неё. На смеющееся лицо, розовые щёки, живые глаза. Моя дочь. Живая. Здоровая. Победившая смерть.

— Радуемся, — говорю сквозь слёзы. — Просто от радости плачем.

Кузнецова протягивает салфетки. Мы вытираем лица. Даша смеётся, Денис улыбается сквозь слёзы. Я не могу остановиться — плачу и плачу, в первый раз за год — от счастья.

— Что дальше? — спрашивает Денис, когда мы успокаиваемся.

— Дальше — наблюдение, — Кузнецова открывает календарь. — Анализы раз в три месяца первый год. Потом раз в полгода. Через пять лет, если всё чисто, считается полностью здоровой. Но статистически она уже победила.

— А жизнь? — спрашиваю я. — Школа, спорт, друзья?

— Всё можно. Постепенно. Сейчас иммунитет ещё не идеален — избегайте больших скоплений людей, ОРВИ опасны. Но к осени, если анализы хорошие, может вернуться в школу. Спорт — через год. Обычная жизнь, Виктория Сергеевна. Обычная, здоровая жизнь.

Обычная жизнь. Я забыла, что это такое.

Мы выходим из кабинета. Идём по коридору больницы — в последний раз. Больше сюда не нужно. Только на анализы раз в три месяца.

— Мам, пап, — Даша останавливается посередине коридора, — можно я позвоню Вике? Расскажу, что победила!

— Конечно, солнце.

Она достаёт телефон, отбегает в сторону. Мы с Денисом стоим. Молчим. Между нами метр расстояния. Как всегда.

— Вика, — говорит он тихо, — нам нужно поговорить.

Я знаю. Конечно знаю. Полгода мы живём в одной квартире. Спим в разных комнатах. Завтракаем вместе. Улыбаемся Даше. Играем семью.

Причина была — Дашино лечение. Теперь лечение кончилось. Причины нет.

— Знаю, — говорю я. — Но не сейчас. Давай сегодня просто радоваться. Завтра поговорим.

Денис кивает. Смотрит на Дашу, болтающую по телефону, смеющуюся, живую.

— Завтра, — соглашается он.

Вечер. Мы дома. Заказали пиццу — Даша выбрала с ананасами, её любимую. Смотрим мультик по телевизору. Сидим на диване — Даша между нами, я справа, Денис слева.

Как раньше. Только не как раньше. Раньше мы сидели близко, касались, обнимались. Сейчас — каждый в своём углу дивана.

Даша засыпает посередине фильма. Голова клонится на подушку. Я укрываю её пледом. Она сопит тихо, ровно. Здоровое дыхание.

— Отнесу в кровать, — шепчет Денис.

Поднимает Дашу на руки. Она даже не просыпается — доверчиво обнимает его за шею. Он несёт её в детскую. Я иду следом. Укладываем, укрываем. Целую в лоб. Денис тоже.

Выходим из детской. Стоим в коридоре. Тишина.

— Кофе? — предлагаю я.

— Давай.

Идём на кухню. Включаю чайник. Достаю растворимый кофе — тот самый, что пили в больничных коридорах. Он остался. Привычка.

Наливаю в чашки. Садимся за стол. Напротив друг друга. Между нами полтора метра и год ада.

— Итак, — начинаю я, — Даша здорова. Лечение окончено. Причина откладывать развод исчезла.

Денис кивает. Смотрит в чашку.

— Да. Мы договаривались на год. Год прошёл.

— Я могу связаться с адвокатом. Возобновить дело. Через два месяца будем свободны.

— Хорошо.

Тишина. Мы пьём кофе. Горький, остывший, отвратительный.

— Виктория, — голос Дениса, — я хочу спросить... ты всё ещё хочешь развода?

Я поднимаю глаза. Смотрю на него. На этого человека, которого любила, ненавидела, жила рядом год, играя чужие роли.

Хочу ли развода?

Месяц назад ответ был однозначный — да. Он предал, изменил, разрушил доверие. Прощения нет.

Но что-то изменилось. Год в окопе, плечом к плечу. Борьба за дочь. Ночи в больничных коридорах. Слёзы, страхи, надежды. Мы снова стали командой. Не мужем и женой — партнёрами. Но командой.

— Не знаю, — говорю честно.

Денис вздрагивает:

— Не знаешь?

— Не знаю. Месяц назад знала. Хотела развода, свободы, новой жизни. Сейчас... сейчас я не знаю, чего хочу.

Он ставит чашку. Смотрит на меня:

— Я тоже не знаю.

Признание неожиданное. Честное.

— Я думал, — продолжает он, — что когда Даша выздоровеет, всё станет ясно. Либо вернёмся друг к другу, либо разойдёмся. Чётко. Понятно. А оказалось... ничего не ясно.

— Мы изменились, — говорю я. — За этот год. Оба.

— Да. Ты стала... мягче. Человечнее. Я видел тебя настоящую. Не заведующую отделением. Не машину. Мать, которая плачет над дочерью. Женщину, которая боится. Живого человека.

Слова тёплые. Странно тёплые.

— А ты стал ответственнее, — говорю я. — Я видела тебя отцом. Который отдаёт костный мозг. Который сидит сутками в больнице. Который не убегает, когда трудно. Ты вырос.

Денис усмехается:

— В тридцать восемь лет пора бы.

Я улыбаюсь. Первая искренняя улыбка за долгое время.

— Но измена, — говорю серьёзно, — она никуда не делась. Ты предал меня. Год лгал. Тратил мои деньги на любовницу. Это факт.

— Факт, — соглашается Денис. — И я не прошу забыть. Не прошу простить немедленно. Но прошу... шанс. Попробовать заново. Не вернуться в прошлое — оно мертво. Построить новое. Другое. Честное.

Я молчу. Думаю. Год назад на такое предложение я бы ответила: "Нет. Никогда". Гордость, обида, ненависть не позволили бы.

Сейчас гордость стёрлась. Обида притупилась. Ненависть... ненависти нет. Есть усталость. Пустота. И странное желание — не остаться одной.

— Мне нужно время, — говорю я. — Подумать. Понять, чего я хочу. Не ради Даши. Ради себя.

Денис кивает:

— Договорились. Будем продолжать жить вместе? Или мне съехать?

Мы допиваем кофе. Встаём. Я иду в спальню. Он в кабинет.

Я больше не буду работать двадцать часов в сутки. Болезнь дочери научила — работа не главное.

Ложусь в кровать. Смотрю в потолок. Думаю.

Люблю ли я Дениса? Не знаю. Год назад любила. Потом возненавидела. Потом... притерпелась. Мы стали сослуживцами в борьбе за Дашу. Где в этом любовь?

Может, любовь и не нужна? Может, достаточно уважения, партнёрства, общей истории? Пятнадцать лет брака, дочь, пережитый ад — это же связь. Крепче, чем страсть.

Или это я себя обманываю? Боюсь остаться одна? В тридцать восемь лет, с дочерью, с работой, которая больше не заполняет пустоту?

Не знаю. Честно не знаю.