Измена. Сквозь осколки прошлого (СИ)

Глава 4

Виктория

Дверь закрывается. Я стою на кухне и слушаю, как стихают его шаги в подъезде. Лифт гудит, увозя Дениса вниз, прочь, из моей жизни.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишишна огромной квартиры, где раньше всегда кто-то был. Даша с подругами смеялась, Денис разговаривал по телефону, телевизор работал фоном, музыка играла.

Сейчас ничего. Только гудение холодильника и тиканье настенных часов в гостиной.

Я смотрю на кухонный стол. Две чашки кофе. Одна моя, одна его — недопитая, ещё тёплая. Рядом крошки от утреннего тоста. Обычное утро. Которое стало последним.

Беру его чашку. Хочу разбить об пол, услышать треск, увидеть осколки — хоть какое-то проявление того хаоса, что внутри. Но просто ставлю в раковину. Аккуратно. Доктор Ларина контролирует ситуацию.

Иду в гостиную.

Диван, на котором мы смотрели фильмы по вечерам. Когда это было в последний раз? Не помню. Месяцы назад? Год? Книжный шкаф с нашими книгами — его детективы, мои медицинские журналы, совместные путеводители по странам, где мечтали побывать. Мечтали. Прошедшее время.

Фотографии на полках. Наша свадьба — я в белом платье, он в костюме, улыбаемся. Двадцать три года мне тогда было, ему двадцать пять. Студентка медицинского и начинающий финансист. Верили, что навсегда.

Следующее фото: я с огромным животом, он целует мой живот. Ждём Дашу. Счастливые, влюблённые, готовые к родительству.

Даша-младенец на руках у Дениса. Он смотрит на неё так, будто держит всю вселенную. Может быть, так и было. Она была нашей вселенной. А потом я ушла в работу, он — к другой женщине, и вселенная рассыпалась.

Еще фото: Даше пять лет, мы на море. Все трое загорелые, счастливые. Я помню тот отпуск — последний, когда мы были просто семьёй. После я стала заведующей отделением, отпуска кончились.

Беру рамку с последним семейным фото — год назад, Новый год. Мы в ресторане, Даша между нами. Улыбаемся в камеру. Идеальная семья.

Год назад уже были переводы на счёт Инги Ковалёвой. Год назад он уже изменял. А мы улыбались в камеру.

Ставлю рамку обратно. Лицом вниз.

Иду в спальню.

Наша кровать. Двуспальная, king size, ортопедический матрас — я выбирала, у меня спина болела после долгих операций. Денис согласился. Он всегда соглашался с моими решениями. Потому что я решала, а он — молча обижался?

Подхожу. Трогаю подушку с его стороны. Здесь он спал ночью. Здесь я нашла тот длинный тёмный волос — её волос. Она лежала тут. В моей постели. Под моим одеялом. Может быть, надела мой халат, зашла на мою кухню, пила кофе из моей чашки.

Срываю постельное бельё. Резко, яростно. Простыни, наволочки, пододеяльник — всё в охапку. Несу в ванную, запихиваю в стиральную машину. Засыпаю порошок — много, слишком много. Включаю на максимальную температуру.

Машина гудит, начинает стирать. Смывать следы. Но пятно останется. В памяти.

Оборачиваюсь — та самая помада на полочке. Тёмно-красная, дорогая. Беру. Вес приятный, футляр гладкий. Пять тысяч рублей за тюбик. На мои деньги куплена. Он переводил ей, она покупала косметику, одежду, украшения. Цепочка проста.

Откручиваю. Стержень стёрт наискосок — она красилась. Здесь, у моего зеркала. Смотрела на себя, довольная. Любовница в доме жены. Триумф.

Хочу выбросить. Но что это изменит? Она останется в его жизни. В его памяти. В его выборе.

Кладу помаду обратно. Пусть лежит. Вещественное доказательство. Для кого? Для меня самой. Чтобы не забыть. Чтобы не простить в момент слабости.

Смотрю на своё отражение в зеркале.

Тридцать восемь лет. Светло-русые волосы до плеч, никакой укладки — некогда. Лицо бледное, круги под глазами — хронический недосып. Фигура худая — не от спорта, от стресса и пропущенных обедов. Одежда — домашние джинсы и растянутый свитер.

Рядом мысленно ставлю её образ из соцсетей: двадцать девять лет, длинные ухоженные волосы, яркий макияж, модная одежда, улыбка белозубая.

Она моложе. Красивее. Доступнее.

Я — уставший хирург, который приходит домой без сил и засыпает, не раздеваясь.

Кого бы выбрал любой мужчина?

Выхожу из ванной. Иду в детскую Даши.

Здесь пахнет её детским кремом, клубничным шампунем. Кровать застелена — розовое постельное с единорогами, она выбирала сама. Стол с учебниками, компьютер, полка с книгами и игрушками. Плакаты на стене — её любимые певцы, актёры.

И фотографии. Много фотографий.

Мы с ней на море. Она с папой в парке аттракционов. Мы все трое на дне рождения. Счастливая семья. Идеальная семья.

Ложь.

Каждая фотография — ложь. Потому что когда они снимались, Денис уже был с другой. Или думал о другой. Или планировал встречу с другой.

А я работала. Спасала чужие жизни. И разрушала свою семью собственным отсутствием.

Сажусь на край Дашиной кровати. Обнимаю её подушку. Пахнет дочкой — сладко, по-детски, безопасно.

Что я ей скажу?

"Папа ушёл, потому что полюбил другую женщину"? Десятилетний ребёнок не поймёт. Обвинит меня — почему не удержала? Или его — почему предал?

"Мы просто поссорились, всё наладится"? Ложь. И она рано или поздно узнает правду.

Правду, что её мать была так занята карьерой, что потеряла мужа. Что отец оказался настолько слаб, что сбежал к молодой любовнице вместо того, чтобы бороться за семью.

Какой пример мы подаём?

Встаю. Иду обратно в гостиную. Сажусь на диван. Смотрю в окно.

За окном обычный день. Октябрь, деревья жёлтые, люди идут по своим делам. Мир продолжает вращаться. Кто-то влюбляется, кто-то женится, у кого-то рождаются дети. Жизнь идёт.

А у меня кончилась.

Пятнадцать лет брака. Тысячи завтраков, ужинов, разговоров. Совместных решений, планов, надежд. Всё перечёркнуто одним чужим волосом на подушке.

Нет. Не одним волосом.

Годами молчания. Моего ухода в работу. Его тихой обиды. Нашей неспособности говорить. Кричать. Требовать. Мы были вежливыми соседями, а не супругами.

Когда это началось?

Пытаюсь вспомнить последний раз, когда мы занимались любовью. Не механически, на автомате, а по-настоящему. С желанием, страстью, близостью.

Не помню.

Месяцы? Год?

Последний раз, когда он говорил "люблю" не на автомате, а глядя в глаза?

Не помню.

Последний раз, когда я спросила, как у него дела? Не формально, а искренне интересуясь?

Не помню.

Мы умерли как пара. Давно. Просто продолжали ходить, говорить, делать вид. Зомби в собственной жизни.

И он нашёл живую. Яркую, молодую, которая смеялась над его шутками и слушала рассказы о работе. Которая не зевала от усталости. Которая хотела его.

А я?

Я хотела операции. Успеха. Признания. Статуса лучшего хирурга. Заведующей отделением. Профессора, может быть, в будущем.

И получила. В шестнадцать часов работы в сутки. В бессонных ночах в реанимации. В пациентах, которые благодарили за спасённую жизнь.

Но потеряла свою.

Встаю. Иду в ванную. Сажусь на холодный кафельный пол. Прислоняюсь спиной к стене. Обнимаю колени.

Пятнадцать лет медицинской практики. Сотни операций. Спасённые жизни. Люди ходят, дышат, живут благодаря моим рукам.

Но свою жизнь спасти не могу.

Я — бог в операционной. Контролирую каждый разрез, каждый шов, каждое биение сердца под моими руками.

Но собственное сердце не починить.

Сижу на полу и впервые за много лет даю себе волю. Не плакать — слёз нет. Просто сидеть. Пустой. Опустошённой.

Стиральная машина гудит в соседней комнате. Отстирывает простыни от чужого запаха, от предательства, от конца пятнадцатилетней истории.

Но пятна не отстирываются. Они въедаются. Остаются навсегда.