Глава 18

Виктория


Я стою за толстым стеклом операционной и смотрю, как готовят мою дочь к трансплантации. Руки прижаты к холодной поверхности, пальцы побелели от напряжения. Впервые за пятнадцать лет медицинской практики я не в операционной — я за её пределами. Бессильная. Бесполезная. Просто мать, которая может только смотреть.

Даша лежит на операционном столе. Маленькая, худая — за четыре месяца химиотерапии она потеряла почти десять килограммов. Лысая голова на белой подушке кажется крошечной. Лицо бледное, почти прозрачное. Под кожей проступают вены — синие ниточки на мраморе.

Анестезиолог вводит препараты. Даша моргает — раз, два, три. Глаза закрываются. Веки дрожат секунду и замирают. Монитор показывает ровный ритм сердца. Дыхание ровное, искусственное — аппарат ИВЛ делает свою работу.

— Пациентка под наркозом, — голос анестезиолога через динамик. — Приступаем к подготовке.

Медсестра обрабатывает грудь Даши антисептиком. Оранжевая жидкость растекается по бледной коже. Потом — стерильные простыни. Остаётся только небольшое окошко в районе ключицы. Туда войдёт катетер — центральная венозная линия, через которую введут костный мозг Дениса.

Я сжимаю зубы так сильно, что челюсть болит.

Справа от меня — ещё одна операционная. Там Денис. Я поворачиваю голову, смотрю через второе стекло.

Он лежит на животе. Обнажённая спина, мышцы напряжены, даже под наркозом. Анестезиолог склонился над ним, проверяет показатели. Хирург-трансплантолог — профессор Степанов, лучший в Москве — обрабатывает область таза. Там, в тазовой кости, находится костный мозг. Стволовые клетки, которые спасут Дашу.

Если всё пойдёт хорошо.

— Начинаем забор, — голос Степанова.

Он берёт длинную иглу — толстую, устрашающую. Я видела такие сотни раз в учебниках, на демонстрациях. Но сейчас эта игла войдёт в тело человека, которого я когда-то любила. Может быть, люблю до сих пор. Не знаю.

Степанов устанавливает иглу на гребень подвздошной кости. Надавливает. Игла входит в кость — медленно, с усилием. Денис не шевелится. Наркоз глубокий.

Я представляю боль, которую он почувствует после. Степанов предупреждал: "Несколько дней будет больно ходить, сидеть. Обезболивающие помогут, но дискомфорт останется. Это инвазивная процедура". Денис кивнул тогда: "Неважно. Делайте".

Игла проникла полностью. Степанов подключает шприц. Начинает забор. Я вижу, как в прозрачный цилиндр поступает густая багровая жидкость. Костный мозг. Красный, живой, полный стволовых клеток — тех самых, что создают кровь.

Кровь Дениса станет кровью Даши.

Отец буквально отдаёт часть себя, чтобы дочь жила.

Слёзы текут по моим щекам. Я не вытираю. Просто стою и плачу, глядя, как заполняется шприц. Один. Второй. Третий. Нужно минимум 150 миллилитров костного мозга. Степанов работает методично — меняет точки прокола, чтобы получить достаточно материала.

Двадцать минут. Процедура длится двадцать минут. Для Дениса это — боль, риск, жертва. Для Даши это — жизнь.

Степанов заканчивает. Извлекает иглу, накладывает давящую повязку на места проколов. Отдаёт пробирки с костным мозгом ассистенту. Тот несёт их в соседнюю операционную — к Даше.

Я перевожу взгляд обратно на дочь.

Хирург — Кузнецова, она вела Дашу с первого дня — уже установила центральный катетер. Тонкая трубка входит в подключичную вену, ведёт прямо к сердцу. Через неё введут трансплантат.

Ассистент входит с контейнером. Внутри — пробирки с костным мозгом Дениса. Багровая жидкость в прозрачном пластике.


Кузнецова берёт первую пробирку. Подключает к катетеру через специальный фильтр. Нажимает на поршень шприца.

Я смотрю, как костный мозг Дениса вливается в вену Даши.

Медленно. Капля за каплей. Багровая жидкость исчезает в катетере, течёт по трубке, входит в тело дочери. Стволовые клетки Дениса сейчас движутся по сосудам Даши. Достигают её костного мозга — пустого, выжженного химиотерапией. Заселяются там. Начинают делиться. Создавать новую кровь. Здоровую кровь.

Если приживутся.

Если организм не отторгнет.

Если не будет осложнений.

Слишком много "если".

Вторая пробирка. Третья. Кузнецова работает спокойно, без спешки. Это не обычная операция — это мистерия. Передача жизни от отца к дочери. Буквально.

Я оборачиваюсь — смотрю на Дениса. Его уже переворачивают на спину, готовят к пробуждению. Лицо спокойное, расслабленное. Он не знает, что в эту секунду его клетки входят в тело нашей дочери. Что он спасает её. Даёт ей второй шанс.

И я понимаю — что бы ни было между нами, как бы он ни предал меня год назад, сейчас он делает то, на что способен только настоящий отец. Отдаёт себя. Без условий. Без гарантий. Просто потому что это его дочь.

Он отдал бы жизнь за неё. Без колебаний.

И за меня когда-то отдал бы тоже.

Было время, когда он любил меня так же сильно, как сейчас любит Дашу. Было время, когда я была для него всем. Когда он смотрел на меня, как на свадебных фотографиях — с обожанием, восторгом, абсолютной преданностью.

Я убила это. Своей работой, амбициями, усталостью. Я превратила его любовь в обиду. Обиду — в побег. Побег — в измену.

Но сейчас, глядя, как его кровь вливается в вены нашей дочери, я вижу: он всё ещё способен любить. Всё ещё способен жертвовать. Просто я перестала быть объектом этой любви.

Последняя пробирка. Кузнецова отключает систему. Промывает катетер физраствором. Закрепляет стерильной повязкой.

— Трансплантация завершена, — говорит она в микрофон. — Пациентка стабильна. Переводим в реанимацию.

Я стою и смотрю, как Дашу перекладывают на каталку. Как везут мимо меня — за стеклом, недосягаемая. Маленькая лысая фигурка под белой простынёй. Монитор попискивает мерно. Капельница качается на штативе.

В её венах сейчас кровь Дениса. Его ДНК. Его иммунитет. Его жизнь.

Они связаны теперь навсегда. Биологически. Неразрывно.

А я? Я связана с ними обоими. Но какими нитями? Любовью? Виной? Привычкой?

Дверь операционной открывается. Выходит Кузнецова. Снимает маску, шапочку. Лицо усталое, но довольное.

— Виктория Сергеевна, всё прошло хорошо. Трансплантат введён полностью. Дарья в реанимации, через час можете к ней.

Я киваю. Не могу говорить. Горло сжато.

— Денис Михайлович очнулся, — продолжает Кузнецова. — Чувствует себя удовлетворительно. Боли терпимые. Можете навестить его тоже.

— Спасибо, — хрипло выдавливаю.

Кузнецова кладёт руку мне на плечо:

— Теперь ждём. Первые сутки критические. Организм Дарьи либо примет трансплантат, либо начнёт отторжение. Будем мониторить каждый час. Но совместимость идеальная, Денис Михайлович — образцовый донор. Шансы очень хорошие.

Очень хорошие. Но не стопроцентные.

Она уходит. Я остаюсь одна в пустом коридоре. Сажусь на пластиковый стул. Кладу голову в ладони.

Двадцать четыре часа. Сутки ожидания. Сутки, когда решится — жить Даше или нет.

Я встаю. Иду в палату интенсивной терапии, где лежит Денис. Стучу. Голос: "Да".

Захожу. Он полулежит на кровати, опирается на подушки. Лицо бледное, на лбу испарина. Боль. Я вижу — он пытается не показывать, но боль есть.

— Привет, — говорит он. Голос осипший после наркоза.

— Привет. Как ты?

— Нормально. Болит, но терпимо.

Подхожу. Сажусь на стул рядом с кроватью. Мы молчим. Не знаю, что сказать.

— Даше ввели? — спрашивает он.

— Да. Всё прошло хорошо. Она в реанимации. Ждём приживления.

Он кивает. Закрывает глаза.

— Денис, — говорю я тихо, — спасибо.

Он открывает глаза. Смотрит на меня.

— За что?

— За то, что сделал. За то, что отдал ей часть себя.

Он качает головой:

— Не благодари. Это моя дочь. Я отдал бы ей всё. Понимаешь? Всё.

Слёзы снова наворачиваются.

— Знаю.

Мы смотрим друг на друга. Долго. Между нами — четыре месяца кошмара. Год до того — кошмара другого. Пятнадцать лет до того — любви, счастья, жизни.

— Вика, — говорит он, — я хочу сказать... когда лежал под наркозом, последняя мысль перед отключением была: "Пусть приживётся. Пусть она живёт. Даже если я больше никогда не увижу тебя, пусть Даша живёт".

Я вытираю слёзы.

— Ты увидишь меня. И её увидишь. Она выздоровеет. Обязательно выздоровеет.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что в ней течёт твоя кровь. Твоя сила. Твоё упрямство. Она боец. Как ты.

Он улыбается слабо:

— Как ты. Ты — самый сильный человек, которого я знаю.

Загрузка...