Измена. Сквозь осколки прошлого (СИ)

Глава 16

Денис

Я стою в кладовке и смотрю на коробки, заваленные пылью. Сколько лет они здесь лежат? Пять? Семь? Мы перестали заглядывать сюда, когда жизнь стала слишком занятой. Виктория в больнице, я на работе, Даша у бабушки. Кладовка превратилась в склад забытого прошлого.

Профессор Кузнецова предложила вчера: "Принесите фотографии Дарьи. Детские, счастливые. Сделаем коллаж в палате. Детям нужны визуальные якоря — напоминания, что жизнь не ограничивается больницей. Что есть дом, радость, будущее".

Я согласился. Но где фотографии? В телефоне — сотни цифровых снимков, но Кузнецова просила бумажные. "Осязаемые. Которые можно потрогать, приклеить, подписать".

Значит, кладовка. Значит, эти коробки.

Открываю первую. Старые документы — квитанции за свет пятилетней давности, гарантийные талоны на сломанную технику, инструкции от мебели, которую давно выкинули. Хлам. Закрываю.

Вторая коробка. Игрушки Даши. Плюшевые медведи, куклы с отломанными руками, детские книжки с порванными страницами. Она выросла из них лет пять назад, но Виктория не позволяла выбросить. "Пригодятся. Вдруг ещё дети будут". Других детей не будет. Это было ясно уже тогда — мы едва справлялись с одной. Вернее, бабушка справлялась. Мы работали.

Третья коробка. Тяжёлая. Открываю — фотоальбомы. Много. Толстые, в кожаных обложках, с золотым тиснением. Достаю верхний. На обложке надпись: "Свадьба. 15 июля 2008 года".

Пятнадцать лет назад. Целая жизнь.

Сажусь на пол, прислоняюсь спиной к стене. Открываю альбом.

Первая страница — мы с Викторией у загса. Она в белом платье, простом, без излишеств. Волосы распущены, лёгкий макияж, букет полевых цветов. Смеётся. Я в костюме, галстук чуть набок — она поправляла перед фото, но я снова растрепал. Обнимаю её за талию. Смотрю на неё так, будто она вся вселенная.

Помню этот момент. Фотограф сказал: "Жених, посмотрите в камеру". Я не смог. Смотрел на неё. Не верил, что она моя. Эта умная, красивая, невероятная женщина выбрала меня.

Листаю дальше. Банкет. Небольшой — человек сорок, близкие друзья, родственники. Мы не хотели пышной свадьбы. Виктория говорила: "Зачем тратить деньги на людей, которых видим раз в год? Лучше на медовый месяц". Мы ездили в Италию. Две недели. Рим, Венеция, Флоренция. Жили в дешёвых хостелах, ели пиццу на улице, гуляли до рассвета. Были счастливы.

Фото: Виктория танцует. Платье развевается, руки подняты, голова откинута назад, смеётся. Свободная. Лёгкая. Живая. Когда я в последний раз видел её такой?

Переворачиваю страницу. Медовый месяц. Мы на фоне Колизея. Виктория обнимает меня сзади, подбородок на моём плече, щурится от солнца. Я держу её руки на своей груди. Счастливые идиоты.

Ещё фото: Венеция, гондола. Виктория сидит напротив, смотрит на меня. В глазах — обожание. Чистое, безусловное обожание. Я помню — гондольер пел итальянскую песню, я не понимал слов, но Виктория плакала. "От красоты", — сказала потом. От счастья, думаю я сейчас.

Закрываю альбом. Больно смотреть. Эти люди на фото — мы? Или кто-то другой? Я не узнаю нас. Не узнаю эту лёгкость. Эту любовь. Когда она кончилась?

Беру следующий альбом. "Первый год брака".

Фото: наша первая квартира. Съёмная однушка на окраине. Тесная, старая мебель, но мы были счастливы. На фото — Виктория на кухне, готовит что-то, в фартуке, волосы собраны в небрежный пучок. Оборачивается на камеру, улыбается. Не поза — естественная улыбка. Она любила готовить тогда. Экспериментировала с рецептами. Я был дегустатором. Хвалил всё, даже когда было несъедобно. Она смеялась: "Врёшь. Но спасибо".

Ещё фото: мы на диване, смотрим фильм. Она прижалась ко мне, мои руки обнимают её, её голова на моей груди. Кто фотографировал? Ах да, таймер на камере. Мы ставили на штатив, бежали на диван, обнимались, ждали щелчка. Дурачились.

Листаю дальше. Виктория в халате — она уже в ординатуре, сутками в больнице. Уставшая, но глаза горят. Рассказывает что-то, жестикулирует. Я помню — она пришла после первой самостоятельной операции. Ассистировала, но хирург доверил ей часть работы. Она была на седьмом небе. Я слушал часами. Не понимал половины терминов, но слушал. Потому что важно было ей. Значит, важно мне.

Беру третий альбом. "Даша. Первый год".

Фото: Виктория беременная. Огромный живот, сидит в кресле, руки на животе, улыбается устало. Беременность была тяжёлой — токсикоз, отёки, давление. Она хотела работать до последнего, но врач запретил. "Постельный режим". Виктория психовала: "Я врач! Я знаю, что можно!" Но слушалась. Ради Даши.

Ещё фото: роддом. Виктория с новорождённой Дашей на руках. Измождённая, бледная, но счастливая. Я рядом, целую её в висок. Помню этот момент — медсестра принесла Дашу, положила Виктории на грудь. Виктория заплакала. Я заплакал. Даша заплакала. Три идиота плакали от счастья.

Листаю. Даша месяц. Два. Шесть. Год. Мы с Викторией на каждом фото — улыбаемся, обнимаем дочь, обнимаем друг друга. Семья. Настоящая, счастливая семья.

Когда это кончилось?

Беру ещё один альбом. "Даша 2–3 года".

Фото реже. Не каждый месяц, как раньше. Раз в два-три месяца. Виктория вернулась на работу — Даше год, бабушка сидела. Виктория рвалась обратно в операционную. "Я теряю квалификацию", — говорила. Я понимал. Поддерживал. "Иди, дорогая. Мы справимся".

Фото: день рождения Даши, три года. Торт, свечи, гости-дети. Виктория уставшая. Я вижу — на фото она улыбается, но глаза пустые. Она пришла с работы за час до праздника. Торт заказала бабушка. Украшения развесил я. Виктория только успела переодеться. На фото обнимает Дашу, но видно — мыслями далеко. В больнице.

Листаю дальше. Даша четыре года. Пять. Фото ещё реже. Совместных — единицы. Виктория всегда на работе. Я тоже начал задерживаться. Обижался, что она не дома. Не говорил — обижался молча. Начал сам приходить поздно. "На работе аврал". Не было аврала. Просто не хотел сидеть дома один.

Ещё альбом. "Даша 6–7 лет".

Почти нет совместных фото. Даша с бабушкой. Даша со мной. Даша одна. Где Виктория? В больнице. Защищала диссертацию. Семь лет назад.

Находжу несколько фото с защиты. Виктория в строгом костюме, стоит у трибуны, презентует. Я на заднем плане, в зале, хлопаю. Гордый. После защиты — банкет. Виктория с коллегами, поднимают бокалы. Я рядом, но как будто не с ними. Чужой. Муж заведующей. Приложение.

После защиты она стала другой. Жёстче. Увереннее. Амбициознее. Кандидат наук. Потом — заведующая отделением. Пять лет назад. После назначения почти перестала бывать дома. Уезжала в шесть утра, возвращалась в одиннадцать вечера. Выходные — конференции, семинары, дежурства.

Я говорил: "Вика, давай съездим на дачу. Отдохнём". — "Не могу, дорогая. Отчёты". "Давай в театр сходим". — "Устала. Лучше дома". "Давай просто поговорим вечером". — "Завтра, хорошо? Я валюсь с ног".

Завтра не наступало.

Я сдался. Перестал просить. Обижался молча. Злился молча. Задерживался на работе. Приходил поздно. Мы расходились. Молча. Постепенно. Незаметно.

А потом появилась Инга.

Корпоратив. Год назад. Виктория отказалась идти — дежурство. Я пошёл один. Инга села рядом. Слушала. Смеялась над шутками. Спросила: "Как дела дома?" Я соврал: "Хорошо". Она посмотрела в глаза: "Не похоже".

Я рассказал. Не всё — не про секс отсутствующий, не про одиночество. Но про усталость. Про то, что жена работает двадцать часов в сутки. Что я не помню, когда мы в последний раз говорили не о быте.

Инга сказала: "Ты заслуживаешь большего. Ты интересный, умный. Твоя жена не видит этого".

Приятно было слышать. Забыл, когда меня последний раз хвалили. Виктория не хвалила. Не ругала — но и не хвалила. Я был функцией. Муж, который зарабатывает, не мешает, иногда спит рядом.

Инга проводила меня до подъезда. Поцеловала. Я оттолкнул. "Я женат". Она улыбнулась: "Формально".

Я ушёл. Но через неделю написал. Потом встретились. Потом ещё. Потом — её квартира. Первый раз. Я ненавидел себя после. Ехал домой, готовился признаться. Но Виктория встретила меня на пороге: "Привет. Я в душ и спать. Разбуди в два — ещё операция". Даже не посмотрела на меня.

Я не признался. Подумал: зачем? Она не заметит.

Не заметила. Год.

Я сижу на полу кладовки, держу в руках альбом со свадьбы. Смотрю на нас — молодых, влюблённых, счастливых. Слёзы текут по щекам.

Когда мы стали чужими? Когда любовь кончилась?

Или она не кончилась? Просто мы перестали её замечать. Кормить. Беречь. Она умерла от голода. Медленно. Незаметно.

Я виноват. Я сбежал вместо того, чтобы бороться. Нашёл лёгкий путь — молодую, доступную, которая слушала и не требовала усилий. Побег от одиночества в браке.

Но Виктория виновата тоже. Она выбрала работу. Статус. Карьеру. Вместо семьи. Вместо меня. Вместо нас.

Мы оба убили наш брак. Просто я ударил последним — изменой.

Вытираю слёзы. Закрываю альбомы. Складываю обратно в коробку. Беру коробку с детскими фото Даши — те, что нужны для коллажа. Счастливые. Без нас с Викторией. Просто Даша — смеющаяся, здоровая, живая.

Встаю. Колени затекли — сидел на полу час, может, больше. Выхожу из кладовки. В коридоре темно — вечер уже. Виктория на кухне, слышу, как звенит посуда. Готовит ужин.

Иду в кабинет. Закрываю дверь. Сажусь на диван. Раскладываю детские фото на столе. Даша в год — беззубая улыбка. Даша в три — с мороженым на лице. Даша в пять — на качелях, руки вверх, радость чистая.

Беру ножницы, клей, картон. Начинаю делать коллаж. Резать, клеить, подписывать. Механическая работа. Руки заняты. Голова — нет. Прокручиваю наш брак. Пятнадцать лет. Где точка невозврата? Защита диссертации? Назначение заведующей? Или раньше — когда Даша родилась, и Виктория вернулась на работу, оставив дочь бабушке?

Или точки не было? Просто миллион мелких выборов. Она выбирала работу вместо ужина со мной. Я выбирал обиду вместо разговора. Она выбирала конференцию вместо выходных на даче. Я выбирал Ингу вместо борьбы за жену.

Миллион мелких предательств. С обеих сторон.

Стук в дверь.

— Да? — голос хриплый. Откашливаюсь.

Дверь приоткрывается. Виктория. В домашних джинсах, свитере. Волосы растрёпаны — она всегда ёрзает рукой по голове, когда нервничает.

— Ужин готов. Даша зовёт.

— Сейчас приду.

Она не уходит. Стоит в дверном проёме. Смотрит на стол, на разложенные фото, на коллаж.

— Для палаты Даши? — спрашивает тихо.

— Да. Кузнецова просила. Говорит, детям нужны визуальные якоря.

Виктория входит. Подходит к столу. Смотрит на фото. Берёт одно — Даша на море, пять лет, строит замок из песка.

— Помнишь это? — голос дрожит. — Последний раз, когда мы были вместе в отпуске. Турция. Даше пять. Ты учил её плавать. Я валялась на лежаке с медицинским журналом.

Помню. Я злился тогда. Отпуск — а она читает про работу.

— Помню.

Она ставит фото обратно. Смотрит на другие. Потом — на коробку, которую я принёс из кладовки. Видит торчащий угол альбома со свадьбы.

— Ты смотрел наши альбомы, — констатирует. Не вопрос.

— Да. Искал детские фото. Наткнулся.

— И?

— И ничего. Прошлое.

Виктория садится на край дивана. Долгая пауза.

— Знаешь, что я поняла на терапии сегодня? — говорит она тихо. — Психолог спросил: "Когда вы перестали видеть в муже партнёра?" Я не смогла ответить. Потому что не помню момента. Всё постепенно. Незаметно. Как будто мы засыпали. Медленно. Вместе. А проснулись чужими.

Я смотрю на неё. Она смотрит в пол.

— Я виновата, — шёпот. — Не в твоей измене — в том, что создала условия. Я вытолкнула тебя из дома. К другой женщине.

— Нет, — качаю головой. — Я взрослый. Мог уйти честно. Развестись. Или бороться — кричать, требовать внимания. Но я сбежал. Трус.

Тишина.

— Мы оба виноваты, — говорит Виктория.

— Да.

Она встаёт. Идёт к двери. Останавливается на пороге.

— Денис... я не знаю, можно ли вернуть то, что было. Тех людей с альбомов. Но, может быть, можно стать другими. Лучше. Честнее.

— Может быть, — говорю осторожно.

Она кивает. Уходит. Дверь закрывается тихо.

Я сижу на диване. Смотрю на коллаж. На счастливую Дашу. На нашу дочь, которая чуть не умерла из-за того, что мы разрушили семью.