Измена. Сквозь осколки прошлого (СИ)

Глава 3

Виктория

Я просыпаюсь от запаха кофе. Денис уже встал — слышу, как он возится на кухне. Цифры на будильнике показывают шесть утра. Он встаёт раньше обычного. Почему?

Встаю. Иду в душ. Горячая вода смывает усталость, но не смывает знание. Оно сидит в груди тяжёлым камнем. Инга Ковалёва. Миллион рублей. Год лжи.

Одеваюсь. У меня две операции сегодня. Но сначала разговор.

Выхожу на кухню. Денис стоит у окна с чашкой кофе. Костюм серый, галстук тёмно-синий.

— Доброе утро, — говорит он, не поворачиваясь.

Я молчу. Наливаю себе кофе. Руки дрожат, чашка стучит о блюдце. Денис оборачивается.

— Ты бледная. Плохо спала?

Интересно. Сочувствие от человека, который вчера ночью лежал рядом, а я считала деньги, потраченные на его любовницу.

— Нормально спала.

Он кивает. Пьёт кофе. Смотрит в окно. За окном октябрь, жёлтые листья, обычное утро. Для него — обычное. Для меня — последнее в пятнадцатилетнем браке.

— Денис.

— М?

— Кто такая Инга Ковалёва?

Он замирает. Чашка останавливается у рта. Я вижу, как меняется выражение его лица. Сначала растерянность. Потом понимание. Потом страх.

— Что?

— Я спрашиваю, кто такая Инга Ковалёва.

Он ставит чашку на стол. Медленно. Аккуратно. Выигрывает время.

— А... откуда ты знаешь это имя?

— Неважно откуда. Важно, кто она.

Денис проводит рукой по волосам. Жест знакомый — он так делает, когда нервничает. Раньше это вызывало у меня нежность. Сейчас — отвращение.

— Вика, я...

— Кто она, Денис?

— Коллега. По работе.

Ложь. Спокойная, уверенная ложь. Он мастер. Пятнадцать лет тренировок.

— Коллега.

— Да. Аналитик. Из нашего отдела.

— И ты переводишь ей деньги потому что...?

Лицо бледнеет. Он понял — я знаю. Всё знаю.

— Какие деньги?

Ещё одна ложь. Но уже не такая уверенная.

— Инга Ковалёва. Пятнадцать тысяч рублей. Позавчера. Инга Ковалёва. Двенадцать тысяч. Неделю назад. Инга Ковалёва. Восемьдесят тысяч. Три месяца назад.

Я перечисляю, а он молчит. Стоит и молчит.

— Всего за год — миллион сто тысяч рублей. На твою коллегу. Которая работает аналитиком.

Молчание.

— Денис. Что это?

Он садится на стул. Опускает голову. Долгая пауза. Я слышу, как тикают часы на стене, как гудит холодильник, как во дворе лает собака. Обычные звуки обычного утра, которое разрушает мою жизнь.

— Да, — говорит он наконец. — У меня роман.

Слова повисают в воздухе. Я знала. Целую ночь знала. Но услышать это вслух... Мир вздрагивает, как при землетрясении.

— Сколько?

— Что сколько?

— Сколько времени?

— Год. Чуть больше года.

Год. Пока я делала операции, спасала жизни, приходила домой усталая и счастливая от хорошо сделанной работы, он жил двойной жизнью. Улыбался мне, спрашивал, как дела, занимался со мной любовью (хотя последние месяцы редко) — и всё это время думал о ней.

— Почему?

Он поднимает голову. Смотрит на меня. В глазах не вина — усталость.

— Потому что ты меня забыла.

— Что?

— Ты меня забыла, Вика. Года три назад ты стала заведующей отделением и забыла, что у тебя есть муж. Есть дочь. Есть дом.

Голос спокойный, почти ровный. Он готовился к этому разговору. Репетировал.

— Я работаю! Я зарабатываю деньги, которые ты тратишь на любовниц!

— Ты работаешь двадцать четыре часа в сутки! — первый раз за разговор он повышает голос. — Ты приходишь домой в девять вечера. В десять. В одиннадцать. Ужинаешь молча. Идёшь спать. Утром встаёшь, завтракаешь молча и уезжаешь. Когда мы в последний раз разговаривали? Не о работе, не о Даше, не о покупках — о нас?

Я открываю рот, чтобы ответить, и понимаю: не помню.

— Когда мы в последний раз куда-то ходили вместе? В театр, в ресторан, просто гулять?

Не помню.

— Когда ты в последний раз спросила, как дела у меня на работе? Как я себя чувствую? О чём думаю?

Не помню. И это пугает больше, чем его измена.

— Ты живёшь в больнице, Вика. Даша тебя почти не видит — с ней больше времени проводит бабушка. Я устал быть третьим в списке твоих приоритетов. После работы и усталости.

Каждое слово как пощёчина. Потому что в каждом слове есть правда.

— И поэтому ты решил изменить мне?

— Поэтому я почувствовал себя одиноким. В собственном доме. С собственной женой.

— А она что? Твоя Инга? Она не одинокая?

Денис вздыхает.

— Она... другая. Моложе. Ей интересно со мной. Она слушает, когда я говорю. Смеётся над моими шутками. Не зевает, когда я рассказываю о работе.

— Она не устаёт после двенадцатичасовых операций!

— Она не считает работу важнее семьи.

Тишина. Мы стоим и смотрим друг на друга. Пятнадцать лет брака между нами. И пропасть.

— Ты её любишь?

Он не отвечает сразу. Думает. И это хуже любого ответа.

— Я... не знаю. Возможно.

Что-то во мне рвётся. Что-то глубокое, что держало меня вместе все эти годы. Сдерживало, контролировало, заставляло быть идеальной женой, идеальной матерью, идеальным хирургом. Рвётся с треском.

— ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ?! — я кричу. Впервые за годы. Может быть, за всю жизнь. — ТЫ ТРАТИШЬ НА НЕЁ МИЛЛИОН РУБЛЕЙ, ВРЁШЬ МНЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ, ПРИВОДИШЬ ЕЁ В НАШ ДОМ, В НАШУ ПОСТЕЛЬ, И НЕ ЗНАЕШЬ, ЛЮБИШЬ ЛИ ЕЁ?!

Денис отшатывается. Никогда меня такой не видел.

— Вика...

— МОЛЧАТЬ! ПРОСТО МОЛЧИ!

Я дышу тяжело. В ушах шумит. Руки сжаты в кулаки.

— Ты привёл её сюда. В наш дом. В нашу спальню. Пока меня не было.

— Вика, я...

— НЕ СМЕЙ! Не смей ничего говорить! Ты привёл чужую женщину в кровать, где спит твоя дочь, когда болеет! Где мы с тобой...

Я не могу закончить. В горле встаёт ком.

— Это было один раз. Я не планировал. Она...

— Мне плевать! — голос срывается на крик. — Мне плевать на твои планы! На твои оправдания! На то, что я плохая жена и плохая мать!

— Я не говорил, что ты плохая...

— ГОВОРИЛ! — показываю на него пальцем. — Только что говорил! Что я забыла семью! Что живу в больнице! Что Даша меня не видит!

— Это правда.

Слова простые. Спокойные. И убийственные.

Я смотрю на него. На этого человека, с которым прожила пятнадцать лет. Родила ребёнка. Строила дом, планировала будущее, мечтала о старости вдвоём.

— Да, — говорю я тихо. — Возможно, это правда. Возможно, я действительно плохая жена. Но знаешь, что я точно знаю, Денис?

Он молчит.

— Ты точно плохой муж. Потому что хорошие мужья не изменяют. Они говорят. Требуют внимания. Бьют посуду. Устраивают скандалы. Но не изменяют.

— Я пытался говорить...

— Когда?!

— Много раз! Ты не слушала!

— Врёшь!

— Полгода назад. Я предложил съездить на дачу на выходных. Ты сказала: "У меня дежурство". Я предложил пойти в театр. Ты сказала: "Устала". Я хотел поговорить вечером на кухне. Ты зевала и говорила: "Давай завтра, я валюсь с ног".

Я помню. Помню каждый эпизод. И понимаю: он пытался. А я...

— Но это не оправдывает измену.

— Нет. Не оправдывает.

Мы стоим в тишине. За окном начинается обычный день. Люди идут на работу, дети в школу, мир продолжает жить. А у нас здесь, на кухне, умирает семья.

— Что теперь?

— Не знаю, — говорит Денис.

— Будешь с ней жить?

— Я...

— Отвечай.

— Я не знаю, Вика. Честно. Вчера вечером я думал, что знаю. А сейчас...

— Сейчас что?

— Сейчас я вижу тебя. Настоящую. Не уставшую, не рассеянную, не занятую. Впервые за годы вижу тебя.

Я смотрю на него. Ищу ложь, манипуляцию, попытку выкрутиться. Но вижу растерянность. Искреннюю, болезненную растерянность.

— Поздно, — говорю я.

— Вика...

— Поздно, Денис. Ты выбрал. Когда первый раз переводил ей деньги. Когда первый раз соврал мне о командировке. Когда привёл её в наш дом.

Я делаю шаг к нему. Мы стоим близко. Я вижу знакомые морщинки у глаз, шрам на подбородке от детской травмы, родинку на шее, которую целовала тысячи раз.

— Ты выбрал, — повторяю я.

И бью его по лицу.

Хлопок резкий, громкий. Денис качается, прикрывает щёку рукой. Смотрит на меня с удивлением.

Я никогда никого не била. Никогда. Даже в детстве. А сейчас ладонь горит, и я чувствую странное облегчение.

— Убирайся, — говорю я тихо.

— Вика, давай поговорим...

— Убирайся из дома. Сейчас.

— Куда мне идти?

— К ней. К своей Инге Ковалёвой. Может быть, она поймёт твою боль.

Денис стоит, держится за щёку. Потом медленно кивает.

— Хорошо. Я приду за вещами вечером.

— Даши дома не будет?

— Будет у мамы до семи.

— Тогда до семи. Потом не появляйся здесь без предупреждения.

Он идёт к выходу. Останавливается у двери.

— Вика, мне жаль.

— Мне тоже.

Дверь закрывается. Хлопок. Громко, окончательно.