Измена. Сквозь осколки прошлого (СИ)

Глава 21

Виктория

Я стою на кухне и смотрю, как одиннадцать свечей отбрасывают мягкий свет на лицо Даши. Она закрывает глаза, складывает ладони, губы шевелятся — загадывает желание. Вокруг стола толпятся её одноклассники — десять детей, вернувшихся в её жизнь после года больниц. Они кричат: "Задувай! Задувай!"

Даша делает глубокий вдох — и я замираю, наблюдая, как её грудь поднимается, как воздух свободно входит в лёгкие. Год назад она дышала через аппарат. Сегодня задувает свечи на собственном дне рождения.

Все одиннадцать гаснут разом. Дети аплодируют. Даша открывает глаза — они сияют. На голове яркий ободок с единорогом — волосы отросли до плеч, густые, светлые, здоровые. Она прекрасна. Жива.

— Режь торт! — кричит её лучшая подруга Вика.

Я подаю нож. Даша делает первый надрез — розовый бисквит с белым кремом, её любимый. Мама испекла. Я хотела заказать, но мама настояла: "Первый день рождения после болезни должен быть особенным. Домашним".

Дети расхватывают куски, смеются, шумят. Обычный детский праздник. Для меня — чудо. Год назад я не была уверена, что Даша доживёт до одиннадцати.

Звонок в дверь. Я иду открывать, хотя все гости уже здесь. На пороге Денис. В руках огромная коробка, перевязанная красной лентой. Велосипед — я узнаю форму.

— Привет, — говорит он. Неловко. Мы не виделись три недели — он съехал месяц назад, снял квартиру в соседнем районе. Приезжает к Даше каждые выходные, но всегда предупреждает. Сегодня опоздал — праздник начался час назад.

— Привет. Заходи.

Он входит. Ставит коробку у стены. Даша выбегает из кухни, видит его — лицо светится.

— Пап! Ты пришёл!

Она бросается к нему. Денис обнимает, поднимает, кружит. Она смеётся — звонко, живо. Звук, который я боялась больше не услышать.

— С днём рождения, солнце, — говорит он, целуя её в макушку. — Прости, что опоздал. Пробки.

— Ничего! Главное, пришёл! — она видит коробку. — Это мне?

— Открой.

Даша срывает ленту, раздирает упаковку. Велосипед. Ярко-розовый, с корзинкой и блестящими ручками. Тот самый, о котором она мечтала год. В больнице показывала картинки в журнале: "Когда выздоровею, попрошу такой".

— ОН! — кричит она. — Пап, это он! Тот самый!

Обнимает Дениса снова. Он гладит её по голове, смотрит на меня поверх её макушки. В глазах вопрос: всё в порядке?

Я киваю. Всё в порядке. Даша счастлива — это главное.

Дети выбегают из кухни, окружают велосипед. Даша катит его в гостиную, демонстрирует, рассказывает восторженно. Денис снимает куртку, вешает.

— Кофе? — предлагаю я.

— Давай.

Идём на кухню. Я наливаю из термоса — готовила для гостей. Даю ему чашку. Мы стоим у окна, смотрим, как в гостиной дети толпятся вокруг велосипеда.

— Хороший подарок, — говорю.

— Она мечтала. Я помнил.

Молчание. Неловкое. Раньше их не было. Теперь каждая встреча — набор пауз, недосказанностей, осторожных фраз.

— Как она? — спрашивает Денис. — Анализы?

— Отличные. Контрольные на прошлой неделе — всё чисто. Кузнецова сказала, можно считать здоровой.

— Слава богу.

Ещё пауза. Он пьёт кофе, смотрит в окно. Я смотрю на него. Худой стал. Под глазами тени. Живёт один в съёмной квартире, работает допоздна. Звонила его мать на прошлой неделе — беспокоится. "Виктория, он не ест. Не высыпается. Что между вами?"

Я не знала, что ответить. Что между нами? Пустота. Неопределённость. Страх попробовать заново и провалиться снова.

— Мам! — Даша врывается на кухню. — Можно мы пойдём во двор? Покататься на велике?

Я смотрю в окно — ноябрь, но сухо, солнечно.

— Можно. Но куртки. И не уезжайте со двора.

— Ура!

Она убегает. Слышу топот ног, смех, хлопанье дверей. Дети выбегают во двор. Я подхожу к окну — смотрю, как Даша садится на велосипед, крутит педали, катит по дорожке. Неуверенно сначала, потом смелее. Дети бегут рядом, кричат, радуются.

— Она катается, — шёпот позади. Денис рядом, смотрит тоже. — Год назад не могла встать с кровати. А сегодня катается на велосипеде.

— Чудо, — говорю я. — Медицинское чудо. И твоя кровь.

Он качает головой:

— Не только. Врачи. Ты. Твоя сила. Ты держала всех нас.

Я не отвечаю. Смотрю, как Даша кружит по двору, смеётся, машет руками. Живая. Здоровая. Счастливая.

Почти.

Вечер. Гости разошлись. Даша в душе — моется после катания, грязная, довольная. Я убираю со стола — тарелки, стаканы, салфетки. Денис помогает молча. Собирает остатки торта, упаковывает в контейнер.

Мы моем посуду. Я мою, он вытирает. Как раньше. Только молчание тяжелее.

— Денис, — говорю я, не оборачиваясь, — Даша загадала желание. Когда свечи задувала.

— Знаю. Все дети загадывают.

— Она мне сказала потом. Шёпотом, когда гости ещё были. — Я ставлю тарелку в сушилку, поворачиваюсь к нему. — Загадала, чтобы мы с тобой помирились.

Денис замирает. Полотенце в руках, тарелка недовытертая.

— Вика...

— Она хочет, чтобы мы были вместе. Снова семьёй.

Он кладёт тарелку, вытирает руки. Смотрит на меня долго.

— Дети всегда хотят, — говорит тихо. — Чтобы родители были вместе. Даже когда родители несчастны. Но это не причина жить вместе. Не ради ребёнка.

Слова знакомые. Психолог говорил то же год назад.

— А что причина? — спрашиваю я.

Денис делает шаг ближе. Мы стоим у раковины, между нами полметра.

— Любовь, — говорит он. — Прощение. Желание попробовать заново. Не для Даши. Для нас.

— А если не получится? — голос дрожит. — Если попробуем и снова развалится? Что тогда?

— Тогда хотя бы будем знать, что попытались. — Он берёт мою руку. Мокрую, в мыльной пене. — Не из гордости отказались. Не из страха. А попытались. Честно.

Я смотрю на наши руки. Его ладонь тёплая, крепкая. Знакомая. Когда-то любимая.

— Ты простил меня? — спрашиваю. — За работу, игнорирование, за то, что вытолкнула из дома?

— Да, — без паузы. — Давно простил. Я понял: ты не хотела разрушить семью. Ты хотела быть лучшей. В профессии. Это не преступление.

— Но я забыла о тебе.

— Забыла. — Он сжимает мою руку. — Но я сбежал. Вместо того чтобы бороться. Это хуже.

— Нет. Оба были неправы.

Молчание. Я смотрю в его глаза. Серые, усталые, честные.

— А я... я простила? — спрашиваю у себя вслух. — Твою измену? Ложь? Деньги, потраченные на неё?

— Не знаю, — говорит Денис. — Это тебе решать.

Я отворачиваюсь. Смотрю в окно. Во дворе Дашин велосипед у подъезда — розовый, блестящий в свете фонаря. Символ новой жизни. Здоровья. Второго шанса.

— Я думала, что не прощу никогда, — говорю медленно. — Когда узнала, хотела тебя убить. Потом просто вычеркнуть. Но год в больнице... я видела тебя другим. Отцом, который отдаёт костный мозг. Который сидит ночами, держит её за руку, читает, когда ей плохо. Который плачет от страха потерять.

Поворачиваюсь к нему:

— Ты был слаб год назад. Сбежал. Но потом стал сильным. Не ушёл, когда было трудно. Остался. Боролся. Спас её.

— Мы спасли вместе, — поправляет он.

— Да. Вместе. — Я делаю шаг к нему. — И это что-то значит. Мы команда. Плохие супруги, может быть. Но хорошая команда.

Денис смотрит на меня. В глазах надежда. Робкая, осторожная.

— Значит... ты готова попробовать?

— Не знаю, — честно. — Боюсь. Вдруг всё повторится? Я снова уйду в работу. Ты снова почувствуешь себя одиноким. Мы снова развалимся.

— Может быть, — соглашается он. — Но может, и нет. Мы изменились, Вика. Оба. Я больше не буду молчать, когда плохо. Буду говорить. Требовать. Кричать, если надо. Но не сбегать.

— А я... — я делаю глубокий вдох. — Я больше не буду работать двадцать часов. Болезнь Даши научила: семья важнее операций. Я ушла с заведующей. Работаю хирургом, без административной нагрузки. Дома в семь вечера. Это... это новая я.

Денис улыбается. Слабо, но искренне:

— Мне нравится новая ты.

— Мне тоже нравится новый ты, — признаюсь.

Мы стоим. Близко. Между нами сантиметры, не метры.

— Так что? — шёпот Дениса. — Попробуем?

Я смотрю на него. На этого человека, которого любила, ненавидела, теряла, находила заново. Отца моей дочери. Донора, спасшего её. Мужчину, который предал, но потом искупил. Или нет? Искупается ли измена?

Может быть. Если попробовать.