Виктория
Я стою перед зеркалом в ванной и смотрю на белую пластиковую палочку в руках. Две полоски. Чёткие, яркие, безошибочные.
Беременна.
Сердце колотится так, будто я не кардиохирург с двадцатилетним стажем, а девочка-подросток. Руки дрожат. Тест выскальзывает, падает на край раковины. Я хватаю его, смотрю снова.
Две полоски. По-прежнему две.
За дверью ванной — квартира, где я снова научилась жить. Год назад это казалось невозможным. Год назад я стояла в этой же ванной и смотрела на чужую помаду — символ предательства, конца, разрушения. Сейчас смотрю на тест — символ начала. Может быть.
Если скажу Денису. Если он захочет. Если мы готовы.
Глубокий вдох. Счёт до пяти. Техника, которой учила пациентов перед операцией. Не помогает. Потому что это не операция — это жизнь. Моя жизнь, которая снова меняется.
— Вика, ты там утонула? — голос Дениса из кухни. — Завтрак стынет!
Завтрак. Он готовит по субботам — традиция, которую мы завели полгода назад, когда он вернулся. Вернулся? Нет. Мы начали заново. Это важно — не возвращение в прошлое, а строительство нового.
Прячу тест в карман халата. Выхожу. Денис стоит у плиты, переворачивает блины. В пижамных штанах и старой футболке. Волосы растрёпаны — он встал полчаса назад, не успел причесаться. Домашний. Мой. Снова мой? Или впервые по-настоящему мой?
— Доброе утро, — говорит он, оборачиваясь. Улыбается. Эта улыбка — новая. Не та, что была пятнадцать лет назад, беззаботная. Эта осознанная. Выстраданная. Ценная.
— Доброе.
Он видит моё лицо. Перестаёт улыбаться.
— Что случилось?
— Ничего.
— Врёшь. У тебя лицо как перед сложной операцией. Что-то не так?
Год терапии научил нас читать друг друга. Не игнорировать сигналы. Не отмахиваться. Видеть.
Достаю тест из кармана. Кладу на стол между нами. Две полоски смотрят на него обвиняюще. Или радостно? Не знаю.
Денис смотрит. Молчит. Секунда. Две. Пять. Вечность.
Потом медленно поднимает глаза:
— Ты... беременна?
— Да.
— Как?
Я усмехаюсь, несмотря на напряжение:
— Обычным способом.
— Когда?
— Сделала тест только что. Задержка неделю. Я думала — стресс, усталость. Но потом заметила другие признаки. Тошнота по утрам. Чувствительность груди.
Денис садится на стул. Медленно. Не отрывает взгляда от теста.
— Мы не планировали, — говорит он тихо.
— Нет.
— Мы... даже не говорили об этом.
— Нет.
Молчание. Тяжёлое, давящее молчание. На плите блины начинают гореть. Я встаю, выключаю конфорку. Механически. Руки на автопилоте, голова — в вакууме.
— Денис, — говорю я, возвращаясь к столу, — я понимаю. Это неожиданность. Нам нужно поговорить. Решить. Но сначала скажи: что ты чувствуешь? Прямо сейчас. Не думай о логистике, финансах, Даше. Просто — что ты чувствуешь?
Он поднимает глаза. Смотрит на меня долго. Потом говорит:
— Страх.
Слово падает между нами. Честное. Больное.
— Я боюсь, Вика. Боюсь, что не справлюсь. Что мы только начали восстанавливаться, а это... это огромная нагрузка. Младенец. Бессонные ночи. Стресс. Что если мы снова сломаемся?
Я киваю. Понимаю. Боюсь того же.
— Но, — продолжает он, и голос меняется, становится мягче, — я чувствую ещё что-то. Под страхом. Радость. Странную, неожиданную радость. Мы будем родителями снова. У Даши будет брат или сестра. У нас будет ещё один шанс. Сделать всё правильно с самого начала.
Слёзы наворачиваются на мои глаза.
— Ты хочешь ребёнка? — шепчу.
— Не знаю, — честно. — Спроси меня через неделю, когда переварю. Но сейчас, в эту секунду... да. Странно, но да.
Я оседаю на стул. Облегчение накрывает волной.
— Я тоже, — признаюсь. — Я тоже боюсь. И тоже хочу.
Мы сидим, смотрим друг на друга. Между нами — тест с двумя полосками. Новая жизнь. Наша жизнь.
— Даше скажем? — спрашивает Денис.
— Рано. Первый триместр — самый опасный. Подождём двенадцать недель.
Он кивает. Встаёт. Подходит ко мне. Обнимает. Я прижимаюсь к нему, слушаю биение его сердца. Ровное, спокойное. Знакомое.
— Справимся, — шепчет он в мои волосы. — Как справились с болезнью Даши. Как справились с нами. Справимся и с этим.
— Это не "с этим", — говорю я. — Это наш ребёнок.
— Наш ребёнок, — повторяет он. Пробует на вкус. Улыбается. — Звучит страшно.
— И прекрасно.
Мы стоим обнявшись на кухне. За окном апрельское утро. Солнце светит, птицы поют. Жизнь продолжается. Наша жизнь.
Даша просыпается в десять. Врывается на кухню — растрёпанная, в пижаме, но счастливая.
— Доброе утро! А что на завтрак?
— Блины, — говорит Денис. — Правда, немного подгоревшие. Отвлёкся.
— Ничего, я люблю хрустящие!
Она садится за стол. Я смотрю на неё. На мою дочь, которая год назад была на грани смерти. Сейчас она здорова, полна энергии, волосы отросли ниже плеч, щёки розовые. Чудо.
А теперь будет ещё одно чудо. Её брат или сестра.
— Мам, что ты так на меня смотришь? — Даша смеётся. — Что-то не так?
— Нет. Всё так. Просто люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. И папу. И эти блины!
Она уплетает завтрак. Денис смотрит на меня поверх её головы. В глазах вопрос: говорим?
Я качаю головой: рано.
Он кивает. Понимает. Мы научились понимать друг друга без слов. Год терапии, год разговоров, год честности научили.
— Мам, пап, — Даша вытирает рот салфеткой, — а давайте сегодня куда-нибудь поедем! На природу! Погода такая классная!
— Хорошая идея, — говорит Денис. — Куда хочешь?
— В парк! Тот, где мы катались на велосипедах в прошлом месяце!
— Едем.
Мы собираемся. Я пакую корзину с едой — бутерброды, фрукты, сок. Денис достаёт велосипеды из кладовки. Даша прыгает от нетерпения.
Обычная семья в обычный выходной. Год назад это было невозможно. Два года назад — другое "невозможно", по другой причине.
Сейчас мы здесь. Живые. Вместе. И внутри меня растёт новая жизнь.
Парк полон людей. Семьи с детьми, пары, пожилые люди на скамейках. Апрель — время пробуждения. Всё цветёт, зеленеет, живёт.
Даша катается на велосипеде. Кричит от восторга, обгоняя других детей. Мы с Денисом идём рядом, держась за руки.
Держимся за руки. Простой жест, но для нас — огромный. Год назад мы не могли находиться в одной комнате без напряжения. Полгода назад — могли, но осторожно. Сейчас — держимся за руки. Как подростки. Как влюблённые.
Мы снова влюблены? Или это новое чувство? Не страсть молодости, не привычка зрелости. Что-то другое. Осознанный выбор. Каждый день. Быть вместе. Несмотря на прошлое. Благодаря прошлому.
— О чём думаешь? — спрашивает Денис.
Мы научились спрашивать. Год терапии. Игорь Владимирович, психолог, учил: "Не предполагайте. Спрашивайте".
— О нас. О том, что год назад я стояла в ванной и смотрела на помаду, которую забыла твоя любовница. А сегодня стою и смотрю на тест на беременность. Жизнь — странная штука.
Денис сжимает мою руку:
— Страннее некуда. Но я бы не изменил ни дня из этого года. Даже самые ужасные дни в больнице. Потому что они привели нас сюда.
— К чему "сюда"?
— К этому, — он останавливается, поворачивается ко мне. — К нам. Настоящим. Не призраку брака, каким мы были пятнадцать лет. Настоящим людям, которые видят друг друга.
Я встаю на цыпочки. Целую его. Мягко, нежно. Он обнимает, притягивает ближе. Мы стоим посреди парка, целуемся, как влюблённые подростки.
— Фу, родители! — кричит Даша, проезжая мимо на велосипеде. — Прекратите целоваться! Это противно!
Мы смеёмся. Отстраняемся. Продолжаем идти.
— Когда скажем ей? — спрашивает Денис.
— Через два месяца. Когда будет УЗИ, всё подтвердится. Когда я услышу сердцебиение.
— Она обрадуется?
— Не знаю. Десять лет она была единственным ребёнком. Вся любовь на неё. Теперь придётся делиться.
— Справится. Она сильная. В тебя.
— В нас обоих.
Мы садимся на скамейку. Даша катается на поляне. Солнце пригревает. Я закрываю глаза, поднимаю лицо к теплу.
Беременна. Снова стану матерью. В тридцать девять лет. После года, который чуть не сломал меня. После болезни дочери, развода, воссоединения. После всего.
Страшно? Да. Безумно страшно.
Хочу? Да. Неожиданно для себя — да.
— Денис, — говорю я, не открывая глаз, — я уменьшу часы в больнице. Ещё сильнее. Перейду на неполный день после декрета.
— Правда?
— Правда. Хочу быть с ребёнком. Не как с Дашей, когда через полгода вернулась на работу и она росла с бабушкой. Хочу видеть первые шаги. Первые слова. Хочу быть мамой. Не хирургом, который иногда играет в маму. А мамой.
Вечер. Мы возвращаемся домой усталые, счастливые. Даша засыпает в машине — день на свежем воздухе измотал. Денис несёт её на руках в квартиру. Я смотрю на них — он, большой, сильный, несёт нашу дочь. Года не изменили его любовь к ней. Ничто не изменило.
А ко мне? Изменилась ли его любовь ко мне?
Мы укладываем Дашу. Она даже не просыпается. Целую её в лоб. Денис тоже.
Выходим из детской. Стоим в коридоре.
— Вика, — говорит он, — я хочу сказать... Спасибо.
— За что?
— За то, что дала второй шанс. Я знаю, как тяжело было простить. Я не прощу себе никогда того, что сделал. Но ты простила. Попыталась. Мы попытались. И вот — мы здесь. Ждём второго ребёнка. Это... больше, чем я заслуживаю.
Я беру его лицо в ладони.
— Мы оба не были идеальны. Я тоже разрушила наш брак. По-другому, но разрушила. Мы оба заслуживаем второго шанса. Себе и друг другу.
Он целует меня. Нежно сначала, потом страстнее. Мы идём в спальню. Нашу спальню. Где полгода назад он вернулся. Где мы заново учились быть близкими. Не только физически — эмоционально.
Любовь после предательства — это не восстановление старого. Это строительство нового. На руинах прошлого. Из осколков доверия. Медленно. Осторожно. Честно.
Мы ложимся. Он обнимает меня сзади, ладонь на моём животе. Ещё не видно. Ещё ничего нет, кроме нескольких клеток. Но там — жизнь. Наша жизнь.
— Как назовём? — шепчет он в темноте.
— Рано. Ещё даже пол не знаем.
— Но можно помечтать. Если мальчик?
— Александр. Саша. Всегда нравилось это имя.
— А если девочка?
— Мария. Маша. Или Софья.
— София, — пробует он. — Красиво. Мудрость по-гречески.
— Нам нужна мудрость. После всего, что было.
Он целует меня в плечо.
— У нас есть мудрость. Выстраданная. Самая ценная.
Засыпаю в его объятиях. Впервые за два года — спокойно. Без страхов. Без кошмаров. Просто — засыпаю рядом с человеком, которого люблю.
Да. Люблю. Снова. По-новому. Но люблю.
КОНЕЦ