Карты и сновидения [СИ]

Глава 15

В комнате, полной зеркал, было ужасно весело. Всего-то полтинник за вход, и после — ужасно весело. На самом деле это не комната была, помнила Ирка. Фанерные стены огораживали просторный квадрат, посыпанный мелким песочком, а снаружи большие акации свешивали внутрь ветки с мелкими круглыми листьями. Тени от этих листьев елозили по песку, ложились на лица и мелькали в зеркалах, развешанных по фанерным стенкам.

Ирка, держась за руку Андрея, переходила от одного к другому, отражалась и хохотала, показывая другой рукой. На себя, отраженную, и на его отражение. Они были круглыми, как пузыри, шаг — и тощими, как кривые палки. Рука поднималась и укорачиваясь, почти исчезала, а пальцы вырастали, тонкие, как на ящеричных лапках. Еще шаг, и оба — в чужих нарядах, Андрей в широких полотняных штанах, подпоясанных вышитым поясом, воротник жесткой куртки торчит, задевая уши. А она — в каких-то блестящих квадратах, налезающих один на другой. Тоже, как ящеричная чешуя, только очень крупная.

Было смешно. И немножко страшно, потому что, кроме одежды, менялись и лица, и вообще все — вдруг оказывалось, что у нее пять рук, извилистых, как бледные щупальца, а у Андрея (нет, решила она, присмотревшись, у Артура) вместо плеч торчали какие-то гребни, явно живые, дышали, опадая и снова поднимаясь. Как она сказала в самом начале? Ужасно смешно. Смешно, и — ужасно.

Еще шаг. Ее спутник в зеркале почернел, обугливаясь и становясь плоским, как вырезанная из бумаги фигурка. А она…

Она стояла лежа. Вернее, за ней, вместо стены с развешанными зеркалами, отражалась огромная постель, полная изысканных вышитых подушек, накрытая покрывалом с изящными по вышивке птицами. Сама Ирка стояла за этим покрывалом, опустив слабые руки, смотрела на себя с тихим интересом, скользя большими глазами по лицу. Зелеными. Как… как та безделушка, найденная у Андрея, на тонкой серебристой цепочке. Такой же бледный тихий цвет. Как у листьев, что пытаются вырасти почти без солнца.

Почему оно не сползает, думала Ирка, сжимая пальцами руку Андрея (Артура?) и, вдруг опустив глаза, вздрогнула, отдергивая руку. Его рука, плоская и обугленная, сыпалась пеплом, пачкая ее кожу, подол мини-юбки, падая хлопьями на голое колено.

Она хотела закричать, но не стала, мучаясь брезгливостью, ужасом и одновременно нестерпимой жалостью к невозможности все изменить, вернуть. Ведь не соберешь обратно мельчайшие частицы пепла, не сделаешь из них утраченную руку, прилепляя обратно. К чему? К обугленной дотла бумаге?

Осторожно отступила, трусливо желая прикинуться, что он ей никто, она одна пришла сюда, в дурное и страшное, ужасно смешное место, полное собственных кривых отражений. И наткнулась на взгляд из зеркала.

Ее отражение, качнувшись, медленно вываливалось, куклой, непрочно вставленной в деревянную рамку. Упало, раскидывая по песку волны-складки вышитого покрывального шелка. Так близко, что бледно-золотые длинные волосы коснулись ноги в белой босоножке.

Ирка ахнула, отступая, держа на весу испачканную пеплом руку. Оглянулась, ища подсказки и помощи. Но отовсюду, из каждого зеркала, выходили, выползали, извиваясь, вываливались, раскидываясь по песку, отражения. Живые, объемные, настоящие. Ужасные тем, что каждое было похоже на нее, чем-то: глазами, линией плеч, деталью одежды, чертами лица. И все это спрятано в мешанине кривого, чудовищного, совершенно чужого и чуждого. Двигалось, переваливаясь, смотрело на нее и ее спутника, которого закручивал ветерок, вращая черные измятые плоскости.

Она хотела закричать. Кажется, уже кричала. Но одновременно остановилась, не стала бежать, присела на корточки, приподнимая с песка голову в длинных прядях волос, ужасно боясь, что та оторвется и останется у нее в руках. Обхватила худенькие плечи, прижимая к себе. И поднялась, пытаясь поставить слабое существо в невесомой пене кружев и кисеи. Такое слабое, что руки, опускаясь, казалось, стекали к песку, не справляясь с легчайшей своей тяжестью. Удлиняли пальцы, утончались, плывя жидким тестом.

— Почему? — тихий голос в ушах отозвался громом, так она отчаялась, что кто-то придет, появится тут, где она совсем сама.

Ирина вскинулась, округляя руки — оберечь слабое существо, повисающее в ее объятиях. И очнулась, с замлевшей щекой, и рукой, напрочь затекшей на жестком камне. Покачнулась, выравниваясь, огляделась, пытаясь понять, где находится. С безмерным облегчением от того, что это всего лишь сон! Это был сон! И вопрос, конечно, оттуда.

— Почему? — требовательно спросил тот же голос, — ты могла уйти!

— Могла, — хрипло согласилась, еще наполовину во сне, растирая сомлевшую руку, — но она, та. Выпала. Все двигались. А она нет.

Вокруг встала тишина. Мерно журчала и всхлипывала вода, затекая в каменные расщелины, потом, похлопывая мокрым по камню, утекала обратно. Шуршал сквознячок, повертывал рваный пакет, показывая нарисованные глянцевые грибы и ярко-желтые диски чипсин.

В кармане куртки внезапно и глухо затрещал, вибрируя, телефон.

Ирина вытащила его, нажала кнопку, прижимая к уху.

— Чего тебе?

— Ируся, — промурлыкал далекий мужской голос, прерываясь на слогах, — ты блин, долго будешь шастать, где попало?

— Гош, я занята. И связь плохая.

— Де-м?

— Что?

— Делом, говорю? — в голосе явно прорезалось раздражение.

Ирина кивнула, медленно поднимаясь, не отводя взгляда от середины песчаной прогалины, где, в столбе легкого лунного света, на черном валуне сидел мужчина, согнув ногу в колене и обнимая ее руками. Очень красивый мужчина, с чеканным профилем, с темными волосами, зачесанными назад над высоким лбом. Вот повернулся, блеснув внимательным глазом, красивые губы разошлись в мягкой усмешке. Которая ее почему-то разозлила.

— Делом. Да.

— Ну. Если тебе те дела важнее нас с тобой.

— Гоша, я перезвоню.

— Нет. Нихрена ты не перезвонишь. Я так решил, ясно? Или ты возвращаешься. Утром чтоб была. Или свободна, на все четыре.

Она надеялась, что прерывистый ультиматум расслышала верно, не желая распыляться на переспрашивание.

— Ладно. Гудбай.

— Не понял. Ты что?

— Я увольняюсь. На все четыре.

Она отключилась и опустила руку с телефоном. Он тут же зазвонил снова, Ирина, не глядя, нажала кнопку и держала, пока не отключила совсем. Сунула в карман.

— О, — сказал мужчина, убирая руки с колена и повертываясь к ней всем корпусом, — как это мило. Как увлекательно. Наша торжествующая физическая норма приносит жертвы. Долой благополучную жизнь, привет вам, странные сны, которые разлетаются пеплом. Ненужные. Не настоящие.

Она молчала, помня о том, что вопрос может быть только один. Он издевается, болтает, но вдруг она спросит, и он поймает ее. Скажет, э-э, нет, ты уже спросила.

— Что ты видела в своем старом сне, дорогая? — мужчина перестал смеяться, голос звучал с теплой заботой, — расскажи нам.

— Да, — прошелестел голос из тени скалы, рядом с Ириной.

Она резко повернулась. Подавила желание отступить. Свет еле видно очерчивал женскую фигуру, которая вся мелко дрожала и шевелилась, перетекая в очертаниях силуэта. От ног разбегались, прячась в песок, мелкие черные точки, другие торопились обратно, взбираясь и встраиваясь в зыбкий рисунок фигуры.

«Как называл их Андрей… галамус. Нет, гамарус. Морские блохи».

— Не нравится, — деланно удивилась женщина, переступая зыбкими шевелящимися ногами, — хорошо… а так?

Подняла над головой руки, истекающие суетливыми точками, и через несколько мгновений все мелкие твари будто смыло бледным лунным светом, который уплотнялся, как сигаретный дымок, занимая их место в очертаниях бедер, плеч, шеи, гордо посаженной головы с волной длинный волос.

— Расскажи нам, — шептали два голоса, — старый сон, детский… Это так… увлекательно…

— Он не старый. Я не видела снов. Никогда.

— Чушь. Все видят. Ты просто не хотела их помнить. Забывала сразу же, открывая глаза. Теперь вспомнишь все. И те, которые приходят от нас, тоже.

Мужчина хохотнул, одобряя слова спутницы. Поднялся ей навстречу, протягивая руки. Та плыла, поворачиваясь, изгибалась, откидывая длинные волосы. Припала к его груди, но протекла насквозь, разламываясь на зыбкие лунные куски, которые за его спиной соединялись снова.

Глаза мужчины нехорошо блеснули, рот искривился в недоброй усмешке.

— Зеркала, — сказала Ирина, стараясь отвлечь двоих от злых и беспомощных попыток соединиться, — комната, полная зеркал. Они все кривые. Поэтому там страшно. Нехорошо.

— А ты у нас ровная, — усмехнулась лунная женщина, — только ты.

— В том сне, да. Я думаю, вы его тоже знаете…

Она старалась спросить, не спрашивая.

Мужчина покачал головой, держа руку на отлете, так что спутница вроде бы касалась его пальцев своими, полупрозрачными.

— Нет, дорогая. Ценность истинных снов в их уникальности. Я могу наслать свои. Драгоценная моя Ами может одарить тебя своими снами, от которых ты поседеешь и возрадуешься провалам в памяти. Но те, что приходят изнутри тебя, никто не узнает их, пока не расскажешь. Открывая свой рот, болтая своим языком.

— Но вы же спрашивали, почему я спасла ее!

Снова наступила тишина.

— Она выпала на меня. Из зеркала, где лежала. Под покрывалом. Упала и не шевелилась. Все двигались, кроме нее. Все могли что-то! Не могла только она, и этот, кого я держала за руку. Но он уже совсем…

Она ужаснулась толкованиям, которые вместе со словами подсовывал ей разум, но, запнувшись, продолжила, умоляюще глядя на странную пару:

— Совсем погиб. Сгорел. А она! Может, я могла спасти. Ее. Поэтому попыталась.

— Она спала? — быстро спросила Ами, клубясь бледными облачками дыма.

— Нет! Она смотрела на меня.

Ирина помолчала, вспоминая невесомую тяжесть, кажется, только вороха тонких одежд и длинных волос.

— Мне кажется, она умирает. Вы знаете! Видели!

— Нет. Я просто спросил, почему. И ты ответила. Хорошая вещь — вопросы. Хочешь спросить?

— Денна, подожди, — Ами оставила мужа, перетекая ближе к Ирине.

— Кто был тот, который сопровождал тебя?

Туманное лицо плавало совсем рядом, Ирина задержала дыхание, боясь, что оно разлетится в клочья. Ами чуть отступила.

— Мой. Мой муж. Или нет, другой, кого я любила. Один из них. Это ведь просто сон!

Она снова сказала, пытаясь спросить, не спрашивая.

— Моя девочка, — туманное лицо повернулось на бледной шее, обращая слова к дженту Денне, — вдруг это пришло ее время? И все изменится. Наконец-то… славная была девочка. Только слишком упрямая. Я буду любить ее. Когда она умрет.

— Она не умрет, — сказала Ирина, — ну, я хочу… я попытаюсь.

И замолчала, удивленная недобрым смехом.

— Ты упряма, и напоминаешь мне ее. Хотя совершенно другая. Ты думаешь, если зеркало отразило вас друг в друге, это что-то означает? Поверь, ни-че-го. Неллет — единственная, и ее воплощений нет. Нигде, никогда, и никто не сможет отразиться в ней. Так же, как и она сама — сумеет убедить смотрящую, но не стать ею. Денна… поведай девочке о том, что совершила наша дочь. И какой она стала.

— Сядь, — мягко велел Денна, подходя и устраиваясь напротив, садясь прямо на песок и поднимая красивое лицо, — я расскажу. Очень коротко. Ами? — он оглянулся, ища спутницу, — Ами, я люблю тебя.

— Я люблю тебя, муж мой Денна, — прошелестела тень, клубясь в черноте скал.

Наверху, где скалы расходились, показывая кусочек луны и неба, ухнула птица, расхохоталась. Все трое подняли головы, всматриваясь, а потом снова поглядели друг на друга.

— Неллет, — сказал Денна голосом, полным тихой нежности, — милая наша Неллет, странная и упрямая. Она родилась с изъяном, который не давал ей стать нормальной. Нормально ли брать в себя миллионы чужих страданий, даже тех, которые сами страдальцы не хотят отдавать, сами наслаждаясь и упиваясь горестями? На пороге юности маленькая Неллет сумела совершить изменение, закрутив время в петлю, и запуская ее через пространства и сны. Она сотворила Башню, взяв в помощники мальчика, который сам — порождение Башни. Забрала его в прошлое, они создали новый мир и ушли в него жить, вместе с народом, который до этого принадлежал королевской династии Ами. Но рождение великой Башни потребовало великой жертвы. С тех пор царственная Неллет возлежит в покоях, слабая и целиком зависимая от бережного ухода слуг, стражей и молодых весенних мужей, что сменяют друг друга ежегодно. Она не может ходить. Не может совершать обычных человеческих действий, даже расчесать свои дивные волосы не может, и кормить ее приходится тому, кто рядом. Ты в ужасе? Я понимаю. Женщина, обладающая сильным и прекрасным телом, таким послушным и гибким, должна ужаснуться многовековой слабости. Но все не так просто. Башня — руки и ноги Неллет, ее желудок и сердце, ее движения. И содрогания тоже.

Денна горестно усмехнулся. Снова посмотрел на потерянное лицо Ирины.

— В нашей стране была тайная секта чистейших. Каждое искушение и каждую вредную мысль они вырезали на собственной коже, поклявшись в этом на алтаре чистоты. И ждали мессию, чья кожа не будет тронута ни единым шрамом. Но нет таких. Это в порядке вещей. С Неллет случилось так, что плохие мысли, нечистые мысли, они приводят в беспорядок созданный ею мир. Башня принимает на себя ураганы и бури. Люди Башни считают, что стихия — итоги снов Неллет, над которыми она не властна. Но нет. Любой разрушительный ураган — следствие неукрощенного желания, направленного на себя, ненависти к кому-то. К себе… Конечно, исправлять разрушения, оберегая взятых себе людей, приходится ей самой. Она это умеет. Так и живет наша маленькая Неллет, уже несколько длинных столетий. Что?

— Любишь кататься, люби и саночки. Возить. Ничего, это пословица такая. Я слушаю, джент Денна.

— Она всего лишь хочет стать человеком. Снова бегать по траве, смеяться, танцевать. Заниматься любовью. О, как я понимаю ее теперь, когда она лишила нас с Ами человеческих тел! Я не так чист, как чиста моя дочь, и временами меня посещает гнев, которого я не стыжусь и не желаю от него избавляться. Я хочу вернуть себе все! Потому временами Неллет снятся кошмары. Мои кошмары. И кошмары ее матери тоже. Этот узел! Он истерся, но завязан невероятно прочно! Но пришло время все изменить, и Неллет знает об этом. Башня устала от своей матери. Детей нужно отпускать, делая это вовремя.

— Да.

— Что?

— Я согласна. Хотя у меня нет детей.

Денна кивнул. Продолжил, внимательно наблюдая за выражением лица собеседницы:

— Но к Неллет пришла любовь, и ослабила ее. Теперь ей мало просто отпустить Башню и людей, живущих на ее уровнях и витках. Она жаждет жить с любимым, обманув неумолимый хэго. Рок, вы называете его роком. Или судьбой. И местом для жизни избран ваш мир, дорогая. И ваши места в нем. Твое и твоего спутника, нынешнего. Тем более, рассудила Неллет, вы не слишком пострадаете от разлуки. Ты уйдешь к своему прежнему возлюбленному, изменившись так, что место тебя практически опустеет. А твой нынешний партнер займет место в Башне. Навсегда. И тогда…

— Как это навсегда? — Ирина поднялась с валуна, шагнула вперед, к поднятому, как у ребенка, мужскому лицу, — он же. Он тут живет. Родители его тут. И я.

— А, — Денна досадливо махнул рукой, сверкнули кольца на длинных пальцах, — сколько взрослых детей видят своих родителей три или пять раз до того, как приедут их хоронить? Тысячи. Неллет сумеет устроить несколько посещений, допустим, в приятных снах. И переговоры по вашим пинам. Прибор у тебя в кармане.

— Ты не все рассказал, — напомнила мужу Ами.

— Ничто не следует планам буквально, — кивнул тот, — возлюбленный Неллет явился сюда, нашел место желаний и — пожелал. Любовь совершает столько нелепиц… Он выпал из времени на жалких два десятка лет, с небольшим. Чтобы приблизить желанный уход из Башни. Для себя, быстроживущего. Но он оставил Неллет, и она ослабела. Так сильно, что почти потеряла Башню. Бедная маленькая Нель. Отданная своим же народом великому раздолбаю небесному охотнику Янне-Валга, она так старалась хранить верность своему Даэду, что лишилась последних сил, стала живой куклой, подвешенной на мягких полотнах.

— Я была там, — прошелестела Ами, — я снилась моей девочке в медленных снах, гладя ее по мертвой голове. Сидела рядом, ожидая, когда перестанет дышать, освободив нас от своей воли. Я видела мир сладких дождей и сытных туманов.

— Даэду, — сказала Ирина, — Давиду? — и замолчала, испугавшись вопроса.

Денна махнул рукой, успокаивая.

— Это не твой вопрос, милая. Прощаю. Даэд был тут, выпав из времени, оказался в вашем мире, неприкаянный, не вовремя. Приходил на берег, забыв, все что с ним было, думал — это все сны. Рассказывал о них мальчику. Именем Андрей. Ты его знаешь.

— Да, — потерянно согласилась Ирина, отчаявшись выстроить связную последовательность, — мне говорили. Что друзья. Они друзья. В его детстве.

— Вот и все, — буднично закруглился Денна, — Неллет собиралась дождаться очередного совмещения, заместить себя элле Андреем, отправиться сюда вместе с Даэдом. И прожить обыкновенную человеческую жизнь, юной жены стареющего возлюбленного. Она готова отказаться от вечности, променяв ее на десяток или два десятка лет, половину из которых муж не сможет доставлять ей физических радостей. Готова похоронить его, оплакать и жить дальше, умерев от обычной человеческой старости. Это ужасно, непредставимо. Но это так. И если у нее все получится, мы с Ами растворимся в пустоте, как только она умрет. Ты не хочешь спросить, что же будет с тобой?

— Я многое хочу спросить, — медленно ответила Ирина, — но он говорил, вам можно задать лишь один вопрос. Мне приходится брать, что дают. Даете. Ты можешь рассказывать дальше, джент Денна, если еще есть, что. И обо мне тоже.

— Бедная девочка, — тихий голос Ами звучал с легкой насмешкой, — бедная девочка, принесенная в жертву…

Замолчав, ждала встречного вопроса. Почему бедная, хотела спросить Ирина. Почему я — жертва? Но тоже упрямо молчала.

— Неллет обманом вынудит твоего мужа остаться. Невинный обман на пользу себе, и ему, конечно. Он увенчан славой весеннего. Он занят увлекательными трудами, которые все пойдут на пользу целому народу. И народ возлюбит его. Ему там будет исключительно хорошо. Редко бывает так, чтобы место настолько подходило человеку, призванному занять его.

Ирина нахмурилась. Краем глаза отметила довольное лицо Денны, повернулась к нему, и тот мгновенно ответил ей участливым, слегка печальным взглядом, кивнул, подтверждая слова жены. Но он не понял, быстро подумала она, отвлекаясь от тихих слов Ами, думает, я из-за Андрея, завидую, что ли. А на деле ее настораживала многоречивость сонного призрака. И эта усмешка джента…

— Забыта осталась лишь ты. Тебя просто отпускают, строить новую судьбу. И пусть она может сложиться удачно, по случаю. Имеет ли право Неллет, пусть даже великая Неллет, пусть сны ее будут бестревожны, решать за тебя?

— Нет, — согласилась Ирина.

Денна снова кивнул, поддерживая ее.

— Ты сильна и горда, — вступил в беседу, — и обошлась без вопроса. Удивительная выдержка. Теперь мы спросим тебя.

Он протянул руку, снова будто касаясь пальцев Ами, те дрогнули, расплываясь в сумрачном воздухе, напоенном запахом соли и песка.

— Готова ли ты пожелать? Мы рады направить желание в нужное русло.

— Я ведь могу пожелать не то. Ну не то, что вы думаете…

— Неважно, — Денна пожал плечами. Ами кивнула.

Ирину уже изрядно раздражал этот слаженный дуэт, где мужской голос сменялся женским, а жесты, казалось, были множество раз отрепетированы. И тут же с раскаянием она подумала, если им столько лет, так ужасно много лет, и они бестелесны, то что еще остается? Кроме как танцевать вдвоем, притворяясь, что касания достигают цели.

— Неважно, — шелестела Ами, пока ее муж мерно кивал словам, — главное, ты пожелаешь. Для себя. Хочешь вернуть мужа? Позови. И он вернется. Или хочешь возродить ту, первую любовь? Пожелай, это легко устроить.

— Я хочу спросить, — прервала ее Ирина.

— О… — Ами замолкла, с легким раздражением на зыбком лице.

— Вот мой вопрос. Что получаете вы, если я пожелаю, что угодно? Для себя?

— Любое твое желание разрушит точку будущего совмещения. Неллет не сможет исполнить задуманный план. И мы с Денной останемся жить.

— Она умрет? Как вы говорили, да? Сейчас. Или от старости. Одна, похоронив своего Дави… Даэда. Так? А, нет, с ним — не считается. Она умрет сейчас, да?

— Сколько вопросов!

Двойной смех казался серебристой лунной рябью, прыгающей по черным теням.

Ирина прикусила губу, слушая насмешку. Ну да, она уже спросила. На все другие вопросы ответов ей не дадут. Рваный пакет зашуршал, откатываясь в темноту. И она с изумлением увидела рядом с ним темный комок, блеснувший зелеными глазами. Отвела взгляд, чтоб двое не повернулись. Кошка пришла. Пестрая кошка по имени Исса. Откуда она знает имя? Неважно. Она пришла, потому что Ирина все правильно думает и верно решила. Любое желание, говорите? Ну-ну…

— Я готова сказать желание.

Под одобрительные реплики царственных призраков она подошла к столбу света. Помявшись, скинула куртку и футболку, топчась, стянула джинсы вместе с трусиками и кинула их на кроссовки. Уже не обращая внимания на застывших собеседников, сделала несколько шагов, подняла лицо к расщелине в верхних скалах. Там, пересекая звездное небо, плыла Башня, это она светит, с замиранием сердца поняла Ирина, не луна. Я ее вижу! Совсем по-настоящему. Не во сне. А даже если во сне…

— Я хочу. Чтобы Неллет и Даэд сумели соединиться, в своей точке совмещения, и чтоб возрастом они были одинаковы.

Голос вплетался в шорохи воды, которые вдруг усилились, давя на уши, потом стихли, оставляя ее в звенящей тишине.

— Вот так, — с вызовом закончила и тряхнула головой, так что концы волос прощекотали шею. Вышла из света и стала натягивать одежду, стараясь, чтоб руки не дрожали.

— Ты… — голос совсем мало напоминал человеческий, и Ирина вдруг испугалась, перед глазами встали картины из сна, все эти существа, ползущие к ней из кривых зеркальных стекол.

— Ты посмела… жалкое существо с куцым сроком жизни, мимолетный уродец…

— На себя посмотрите, — Ирина дернула подол футболки, схватила куртку, босиком отступая поближе к камням.

Денна шагнул, тяжко впечатывая в песок корявую ногу, от которой откалывались острые куски, вонзались в песок, растекаясь маслянистыми черными пятнами. Упал на колено, потеряв часть ноги, но выбрасывая вперед другую, протянул руки, которые нарастали каменными обломками, гремели, как гремит галька, таскаемая водой. Ами менялась, на место зыбкого лунного света вползал по струящемуся подолу мелкий песок, шелестел, формируя бедра, талию, удлинял руки с тонкими, как веревки, пальцами.

Ирина прижалась спиной к неровной скале. У ноги ерзала кошка, толкая ее боком по штанине, наступала коготками на подъем ноги.

— Вы не можете! Вы обещали! Желание. Не можете!

Кричала, кидая среди скал звонкое эхо, то прыгало, умолкая. И думала со страхом, они обманут. Мало ли. Что обещали.

— Не можем, — проскрежетал Денна, наклоняя к ней корявое каменное лицо с черной расщелиной беззубого рта, — тебя не можем, но есть она!

Тяжелая рука упала, вздымая фонтаны песка. К обрубку плеча торопились мелкие камушки, выстраивая другую конечность. Дыхание Денны пахло гнилыми водорослями и тухлой водой. Ами, крутясь узким смерчем, рассыпалась, швыряя в Ирину тучу злого колючего песка.

Стискивая рот, та зажмурилась. Где-то под ногами истошно орала Исса, и кошачий голос смолкал, становился тише. Ирина упала на колени, взрывая песок скрюченными пальцами. Прижала Иссу к груди, отворачиваясь к скале.

— Не дам. Сволочи!

И, вдруг нащупав на взъерошенной кошачьей шее низку из грубых бусин, просунула руку, хватая подаренный Кирюшей браслет.

— Га-ды!

Голос гулко разнесся под высокими сводами. Всхлипывая, Ирина разжала пальцы, поняв, кошка орет уже от того, что она стиснула ее чересчур сильно. Сползла по гладкой стене, в панике осматривая огромный, совершенно пустой зал, обрамленный цветными колоннами.

Исса деликатно высвободилась, спрыгнула с колен на блестящий пол. И села, совершенно домашними, и потому абсурдно чуждыми тут движениями намывая лапой морду, израненную песком.

— Фу, — сказала Ирина дрожащим голосом, — как же я… ис… испугалась.

Вытянула босые ноги, опустила голову, заплакала, прижимая к лицу трясущуюся руку и стараясь не выть громко. Пусть тут будет пусто. Пусть пока — никого.