Карты и сновидения [СИ]

Глава 23

— Ты озабочен, мой весенний?

Неллет бережно поставила тонкий кубок поверх легкого одеяла, Андрей тут же подхватил его, выравнивая.

— Покажешь мне новую карту?

— Я… — он взял кубок, в котором на донце оставалось немного напитка с резким плывущим запахом ягод, отпил, стараясь скрыть замешательство. Потом кивнул, вертя его в руках.

— Я не знаю, успею ли закончить ее. Пока ты не ушла в сон.

Принцесса ждала, внимательно глядя на хмурое лицо. Молчала, словно понимая — не все сказал.

— Я — не могу, — договорил Андрей, — извини. Не получается.

И ответом на ее молчание заговорил горячо, путая слова:

— Все такое… зыбкое. Тебе не понять. Наверное. Ты родилась тут и росла, и столько лет, даже представить страшно, как много лет, с облаками этими. Я рисую, я понял это недавно, карты зыбких облачных стран, они меняются, все время. Что толку в картах, которые никогда больше не пригодятся? Материки и континенты, океаны, реки там. Все меняется от каждого движения мысли, от вздоха. Намерения. Я делаю карту, стражи кланяются и ставят ее в шкаф. Длинным свитком. Красота, да? Еще одна красивая карта. И мне делать это всю мою жизнь? Не понимая смысла. Смысл в чем, а? Мне не за что зацепиться! Тут!

— Ты испуган…

— Да, — с вызовом согласился Андрей, — и что? Я не тот храбрец, который кидается в бой, лишь бы мускулами поиграть. Мне нужно знать, какова цель.

— А если цель — защита и сохранение Башни? — тонкие руки шевельнулись, сплетаясь пальцами.

— Не верю, Нель. Ты — защитница и хранитель. Но ты сама сказала, что Башне пора жить самой, твое дитя выросло и готово само хранить себя. И вдруг ты мне говоришь. Что я? Что я могу тут, в мире, который изменяется, течет, как вода? Как облачные эти, — он махнул рукой в сторону террасы, невидимой за слоями кисеи.

За шатром торопился голос кенат-пины, привычный и потому почти неслышимый собеседниками.

— Этот еще! — разозлился Андрей, отвлекаясь на тихую скороговорку, — это вот обязательно надо, чтоб каждое слово писалось в свитки? Или просто традиция такая? Напустить важности. Туману. Кому они потом нужны, а?

— Ты прав.

— Что? — он с удивлением прервал горячую речь.

— Наверное, ты прав. Я, как все родители, боюсь, и не хочу отпускать. А отпуская, придумываю новые обереги, которые помогут Башне, когда я…

Она замолчала.

— Когда ты что?

Неллет прикрыла глаза.

— Нель? Прошу тебя, не засыпай сейчас! Потерпи. Когда ты — что? Ты знаешь о чем-то, что должно произойти? Почему тогда молчишь и не говоришь мне?

— Я не сплю, мой весенний, — большие глаза снова открылись, пальцы перебирали складки покрывала, — ты до сих пор неверно представляешь себе меня тут. Тебе кажется, я знаю все. И все могу. Но это… — она молча приподняла руку и повела перед собой кистью.

Андрей кивнул. Встав с края постели, подошел к занавесям, высунув голову, цыкнул на примолкшего кенат-пину. Вернулся, сел, кладя руку на щиколотку под мягкой тканью.

— Можешь говорить. Он ушел.

Неллет помолчала.

— Мы говорим о Башне. Как о ребенке. Хорошо. Много ли знают родители о своих детях? Поначалу почти все, так? Но и то, уходя в сон, пропускают их страхи, ночные кошмары. Или что-то, случившееся на прогулке, когда теряют из виду. А после ребенок взрослеет. И управляется сам. Много ли знали о тебе твои родители, элле Андрей?

Он покачал головой, вспоминая детские драки, куртку, испачканную кровью и глиной, которую тайком от матери оттирал в сараюшке мокрой тряпкой.

— А теперь представь себе, что Башня не ребенок, а механизм. Ты — техник. Или нет, ты владеешь, но починку и прочее доверяешь кому-то.

— Техобслуживание автомобиля, — пробормотал Андрей, — угу.

— Кто-то знает о твоей вещи больше тебя. Еще кто-то, возможно, умеет управляться с ней лучше. Это возможно. Сравнение не слишком хорошо, но ты должен понять! Я могу от чего-то защитить Башню, но часто это что-то вызвано именно мной. Я могу что-то предвидеть и предусмотреть, но далеко не все! И сны, которые я вижу, подобны облачным перемещениям, они зыбки и не обязательно верно толкуемы. Даже то, что уже случилось, не всегда имеет верного объяснения, или их может быть несколько. Так бывает всегда.

Андрей кивнул. Неллет засмеялась.

— Видишь, тебя не пугает зыбкость и приблизительность догадок и суждений. А если дело касается карт и обыденной жизни Башни, ты отступаешь. Все дело в привычке. Ты говоришь — изменчивые карты облаков, тысячи вариантов. Но не устаешь любоваться закатами, и они не пугают тебя. Я была в твоем мире. Ты знаешь. Но знаешь ли ты, сколько оттенков у солнечного света в середине жаркого дня? А сколько звуков оглушает непривычное ухо, они доносятся сверху и снизу, наступают со всех сторон. Шаг, еще один шаг, это — сухая трава, неровность земли, насекомые, убегающие в стебли, и — столько разных трав!..Скрип кожаной подошвы, блеск в глаза, ветер на потной коже. И тут же — память о твоем поцелуе, мысли о времени и о скорой разлуке… Касание твоей руки, а там внизу — яркие точки людей, синева, блеск, снова шум, и опять ветер. Облака, их тени… Мне продолжать? Несколько мгновений твоей жизни там, в мире, который ты считаешь таким прочным, устойчивым, — запись их может занять тысячу свитков! А для тебя это естественно, как биение сердца…

Она замолчала, переводя дыхание. Андрей с беспокойством погладил ногу, укрытую одеялом.

— Устала? Хватит, а? Прости, что я. Тебе нужно поспать. Я позову мальчишку.

— По-дожди, — у Неллет закрывались глаза, а она, как делают дети, распахивала их, стараясь взмахом ресниц отогнать неумолимый сон.

— Мне снится. Не единожды. Там зеркала. И отражения. Мои отражения, Андрей.

Он пересел ближе, беря ее руку.

— У меня не может быть отражений во снах, — недоуменно сказала Неллет, — но он приходит снова, этот сон. Я должна разобраться.

Голос становился все тише.

— Сильная женщина с красивым телом. Там во сне, я не знаю, кто она, потому что она — отражение Неллет. У нее волосы чуть темнее. И короткие. Нет, уже длинные. И глаза. Цвет их другой. Ноги. Такими, наверное, прекрасно ходить и бегать. И шрам на плече.

— Что? — Андрей склонился к совсем уже спящему лицу, — шрам? Где шрам, какой?

— Серп старой луны…

— Неллет!

Она уже спала, по-детски приоткрыв рот, и между неярких губ в свете, проходящем через кисею, блестела полоска зубов. Мерное дыхание еле поднимало грудь за изысканной шнуровкой легкого платья.

Андрей встал, нахмуривая брови. Вышел, кивнул мальчику, который торопился на место, на ходу проговаривая его действия: весенний покинул шатер великой Неллет, да будут сны ее…

Подошел к высокому столику, торопливо совершил жест уважения стражу вечернего часа.

— Элле. У меня вопрос.

Элле кивнул, держа на весу перо с блестящим кончиком.

— Если принцесса видит кого-то. Кого-то настоящего. Она может узнать или не узнать этого человека? Ну я так, теоретически. И вот еще — один раз узнать, например, а в другой раз…

— Все зависит от вида сна, элле Андрей. Навеянное сновидение содержит в себе лица и души тех, кого хочет узреть навевающий. В пророческих видениях люди могут предстать смешанными сущностями или же нечеловеческими, или — предметами.

— Да. Я понял.

— В снах итога место человека может занять его символ, будь то предмет или животное, или явление природы.

Элле чуть приподнял перо, призывая слушать внимательно.

— И ни один сон не приходит в полной своей чистоте. Я перечислил три сно-сути, но их семнадцать основных по одним свиткам и двадцать три по другим. Соединяясь, они создают сно-оттенки, а те, в свою очередь, смешиваясь, создают полотно или ткань сновидения, сотканное из множества множеств увиденных спящим звуков, запахов, движений, говорений, поступков, намерений… По пробуждении полотно сна нуждается в правильном расположении перед мысленным взглядом, верном осмыслении увиденного и истинном толковании осмысленного. Истинное же толкование допускает множественные варианты, ибо с каждого угла зрения полотно сна обретает новую форму, могущую по-новому быть осмысляемой.

— Так, — Андрей поднял обе руки ладонями к элле, улыбнулся, стараясь сделать это как можно вежливее, — прости, брат. То есть, возвращаясь к нашим баранам…

— Тебе снились бараны? Свитки легенд о райском острое Ами-Де-Нета рассказывают о стадах неких…

— Нет. Это фигура речи. Я о людях. Значит, бывает так, что великая Неллет видит во сне настоящего человека и может его узнать?

— Да, элле Андрей, несомненно.

— А в другом сне увидит его же, и вспомнит как вовсе чужого? Утром.

— Разумеется. Я же сказал тебе, что…

— Да-да. Я помню. Спасибо, элле.

Он оглянулся на большой шатер, внешние кисеи которого раздувал легкий ветерок с открытого края террасы. И вышел, ступая на пустоту шахтного проема, в задумчивости не глядя, куда его вынесет из покоев принцессы.

Серп старой луны. Шрам на плече. Маленький глянцевый полумесяц над оспинкой. Надевая летние платья, Ирина хмурилась иногда, трогая метину — в детстве прижгла утюгом, падающим с гладильной доски. Потом успокоилась, когда Андрей заверил, что шрам небольшой и выглядит очень пикантно. Будто у тебя есть секрет, так он сказал ей когда-то. Можно придумывать, откуда на гладком плече красавицы метка и как все произошло. Она тогда отмахнулась, мол, тоже мне, нашел красавицу. Но было видно — приятно. Значит, Неллет видела во сне его жену? Ничего, в целом, чересчур странного тут нет, вокруг вполне сказочная жизнь с принцессой и ее странными снами. Но то, как она сказала, уходя в очередной сон: там я ее не узнала. Будто бы в других снах она узнавала ее. Бывает так, когда видишь человека и думаешь, а откуда я его знаю. А еще бывает, когда узнаешь, но не хочешь об этом кому-то говорить.

Если бы совсем недавно Ирина не явилась к нему, по его собственному желанию, превратив в себя обычную девушку Башни, до этого (снова по его желанию) превращенную в Неллет, которую жаждал элле Даэд, Андрей не обеспокоился бы так. Мало ли, что творится в его собственной голове и в сердце. Когда-то вычитал он в незапомненной книге фразу о связях, что образуются между тем, кто видит во сне, и тем, кого увидел спящий. Ему тогда понравилась мысль о том, что объект сна не знает, а спящий не планирует, но сон состоялся и связь появилась. Было в этом что-то. Что-то не отсюда, так он подумал тогда. И похоже, теперь он именно в этом самом «не отсюда».

Но это все растекания мыслию по древу, остановил сам себя, шагая по узкому пустынному коридору. Думать нужно о другом, более конкретном. Они с Неллет не говорили об Ирине. Или — было? Конечно, он сказал, была жена, ушла, вернее, сам ушел, живем отдельно, не нарушая свободу друг друга. Но не описывал внешность, не рассказывал о шраме. Не показывал фотографий и портретов, да и откуда они у современного человека, даже в бумажниках теперь никто не таскает маленьких фотографий. Может ли Неллет читать его мысли, видеть картинки в его голове? До визита поддельной Ирины в его келью (Андрей мимоходом отметил — все время хочется назвать ее каютой) он был уверен, что и сам давно не вспоминал о жене, поглощенный новой жизнью. Ну, разве что мама тогда по телефону…

Но девушка воплотилась в нее, а элле Даэд говорил о таких специальных снах, названия которых Андрей уже забыл, но суть ясна — он думает о ком-то, хочет встречи. И — получает ее. Он — получил Ирину, как получил Даэд свою обнаженную Неллет для ночи в своей келье.

Андрей остановился, упираясь в теплую, будто живую стену, кулаками. Прижался лбом. Голова трещала от попыток упорядочить, уложить и расставить все то, что с самого начала зыбко слоилось и дрожало маревом. Да блин и блин, он даже четко не может поставить условия задачи. Знает ли Неллет о его жене, и что знает? Знает ли он сам, что ему нужно от Ирины? А что чувствует она сама, если кинулась в поселок, к родителям. И зачем? Может, вообще, спустись с небес, думает разменять квартиру. А ты тут…

Отклеиваясь от стены, медленно огляделся, пытаясь понять, куда его занесло. Кажется, не раз и не два ступал на пружинящую пустоту, потом шел, петляя коридорами. Слышал голоса, даже кивал встречным, что кланялись и провожали его взглядами. И оказался в уже обычной пустоте маленького зала с ребристым полом, почему-то немного наклонным, а вдоль стен — ящики и шкафы с вентилями и рычагами. Вокруг мерно гудело и потрескивало, помигивали верхние лампы в виде овальных лужиц матового пластика.

Андрей оглянулся. За спиной чернел узкий проем, видимо оттуда он и пришел в технический зал, подобный тем, куда водили его на экскурсию работники самых нижних уровней. Тогда показывали просторные машинные залы, полные гудящих установок с циферблатами. Некоторые, как понял Андрей по рассказам техников, вполне себе работали, с пользой, преобразуя солнечную энергию в электричество, и занимались прочими важными для полета и жизни делами. Другие же, работая, оставались вещами в себе, это он тоже понял по поведению техников, которые обходили приборы и механизмы с почтительным уважением, не пытаясь объяснить, чем те занимаются. Во время экскурсий Андрей не старался быть слишком дотошным, понимая, невозможно вникнуть в подробности мира, веками летящего через пустоту и вполне нормально функционирующего вне человеческой логики. Лакуны и дыры в технической стороне дополнялись магическими усилиями самой Неллет и какой-то не слишком логичной, но существующей жизнью самой Башни. Башня казалась ему чем-то наподобие огромного моллюска, чья раковина благоустроена для тысяч крошечных пассажиров, а он сам жив и жильцы ему не мешают. Скорее помогают. Обычный для Земли симбиоз, нашел соответствие Андрей и успокоился.

Но где именно он сейчас? Было ощущение полной заброшенности, и — никого. Но нет хлама, кругом порядок, а совсем внизу, рассказывал ему его временный кенат-пина, там огромные залы с мертвыми механизмами, которые, говорил тот, блестя глазами — отдыхают. Спят. И конечно, когда-нибудь проснутся. Андрей еще посмеялся тогда над тем, какие формы принимают мальчишеские мечты. Он мечтал о недостижимом — облачной стране в высоких небесах. А те, кто растет в этих небесах, среди облаков, населяют мечтами промышленные залы, полные железа, стали и суперпрочного пластика.

Обходя зал по периметру, Андрей вдруг мысленно и очень ясно увидел новую карту. В отличие от прежних, она имела границу, двойную, по самой середине большого листа. Верх и низ были четко отделены друг от друга резкой уверенной линией. И — контрастом зыбкому облачному верху, такому светлому — темный, заполненный шестернями, рычагами и сложными, но четко очерченными коробками механизмов, низ.

Двойная, напомнил себе, а локти покрывались мурашками от нетерпеливого желания поскорее начать работу, ты видел, граница — двойная.

Да. Потому что, пересекая резкую линию, тонкие завитки и спирали соединяли два мира. Показывали, как вырастают одни объекты из других, зыбкие облака из уверенных чертежей машин, и наоборот. А еще эту карту можно переворачивать, меняя верх и низ местами, меняя важность прописанного в зависимости…

Он уже быстро шел обратно к черному проему, найти шахту. И остановился, вглядываясь в затененный угол за сложной массивной коробкой, блестящей пластиковым покрытием. Там был кто-то. Скорчился, сутуля худые плечи, на которые складками падал большой капюшон. Поверх согнутых колен, укрытых рваной хламидой, темнели скрюченные пальцы.

— Эй! — Андрей ступил ближе, всматриваясь в колыхание капюшона, — вы там что? С вами все нормально?

Голова поднялась, капюшон пополз вниз, падая с нечесаных седых волос. Белые глаза слепо глянули за плечо Андрея. А черный рот раскрылся, выливая из глотки протяжное, как плач, мычание, смешанное с невнятными словами.

Уже понимая, старик слеп, Андрей все же машинально оглянулся, но за спиной было пусто. Он наклонился, трогая старика за плечо.

— Помочь? Давайте руку.

Тот вцепился, неожиданно сильно, продолжая петь-мычать непонятное, и вдруг посреди фразы сказал звучно, уверенно:

— Неллет! Сила твоя…

И снова все слилось в невнятное бормотание.

Кто бы сомневался, подумал Андрей, осторожно ведя старика к выходу, Неллет, всегда Неллет, великая и сильная. Которая лежит там, слабея с приближением зимы, и признается ему, как мало от нее зависит жизнь людей Башни.

Он вел старика переходами, лестницами, мягко подталкивал к дырам шахт и тот ступал, не колеблясь, вцепившись в его руку сильными жесткими пальцами, не переставая бормотать песню, в которой чужие слова перемежались с именем принцессы.

Ступая с пустоты на уровень спальных покоев, Андрей замялся, раздумывая, может, сперва нужно было отвести старика на виток советников, спросить там. Но дед поднял слепое лицо, будто нюхая воздух, улыбнулся, показывая желтоватые зубы за сухими губами. И сам потащил провожатого вперед, к высокому столику стража часа. Тот уже повернулся, уложив перо на подставку, и спрятав руки в широкие рукава, пристально смотрел на внезапных гостей.

— Великая Неллет ушла в сон, весенний, — предупредил Андрея вполголоса, — да будут сны ее.

— Да будут, — согласился Андрей, ставя рядом с собой старика, — вот, нашел внизу, над мертвыми техническими уровнями. А сюда он меня сам привел. Практически.

Страж приподнял брови, оглядывая гостя. Шагнул ближе, протягивая руку и касаясь пальцев старика. Тот закивал и поднял рукав, переворачивая руку ладонью вверх. На запястье переливалась цветная татуировка в виде узкого браслета из бусин, нанизанных на черный витой шнурок.

Страж отпустил руку и приложил свою к груди.

— Саинчи Абрего? Абрего, прозванный пропавшей песней печального исхода? Где ты был все эти годы, саа сай?

— Башня, — невнятно сказал старик, водя руками вдоль хламиды и цепляясь пальцами за дыры в ней, — великая большая Башня, тайные уровни ее. Саа сай постигал Башню, ища на ступенях лучшую песнь для великой принцессы.

— Ты устал, саа. Позволь, я позову мальчиков, они проводят тебя отдохнуть. Тебе нужно помыться и поесть.

Он хлопнул, и кивком указал Андрею на шахту. Выразительно посмотрел, видимо, не желая при старике говорить что-то. Из-за колонн возникли двое мальчишек, бережно взяли старика под локти, уводя обратно.

— Неллет, — возразил тот, слегка упираясь.

— Ты первым встретишь ее пробуждение, — советник поклонился, все так же прижимая руку к груди.

Саинчи, прислушиваясь, кивнул, будто проследил поклон слухом. И пошел, с трудом перебирая ногами и валясь на парней, что поддерживали его.

Когда трое исчезли из виду, страж вопросительно посмотрел на Андрея и тот снова пересказал ему обстоятельства встречи, стараясь ничего не упустить, а перо элле летало над свитком, заполняя строчки остриями и завитушками. Положив его, элле посмотрел на шатер, кенат-пина привстал, кивая, мол, все в порядке. И советник отошел к стене, где теснились низкие табуреты, обитые пестрым шелком.

Он говорил тихо, посматривая на кенат-пину, стерегущего сон Неллет.

— Саинчи Абрего был первым среди певцов Башни и был стариком уже тогда, в год весеннего мужа Даэда. Избранного элле великой принцессы. Саинчи исчез в пору исхода, одновременно с похищением великой Неллет мятежниками, и вместе с ним исчезли еще несколько певцов. Трое вернулись с ушельцами обратно. Петь они уже не могли, и рассказать о том, что было там, вне, ниже нижней иглы, тоже не умели, хотя именно саинчи обучены всем словам и способам их плетения. Ни один из них не знал, что случилось с саа саем Абрего, и мы оплакали его дважды. В первый раз во время исхода. Второй раз — при возвращении Неллет. И вот — он здесь…

Советник помолчал и добавил:

— Если я верно считаю, то саа сай живет на свете сто и десять человеческих лет. Двадцать шесть из них его полагали ушельцем, а последние пятнадцать — умершим. Это означает, что саа сай существовал в нижних уровнях около сорока лет. Один. Или он лжет? Или — не один?

Он посмотрел в напряженное лицо Андрея цепкими темными глазами.

— Что думаешь ты, весенний?

Сорок… билось в голове Андрея, сорок лет. Целая жизнь. Да может ли быть такое! Но перед глазами встала еще не нарисованная карта, соединяющая два мира, из которых состоял один, очерченный еще одной границей — внешней. И темный мир нижних витков не был крошечной частью огромной светлой Башней. А был — равной ее половиной. Во всяком случае — сейчас.

— Да, — ответил он, — если ему там было что есть, думаю, вполне возможно. Даже если он там был один. У нас вот были такие святые — пустынники. Тоже уходили от людей и жили полсотни лет, ни с кем ни слова. То-то я понять не могу, что он говорит.

— Нет, — элле покачал головой, — другое. Это язык райского острова Ами-Де-Нета, придворный песенный язык, изысканный, специальный. Саинчи был его хранителем. А прочее… Да, я склонен согласиться с тобой, элле.

Он поднялся, поправляя рукава.

— Я должен внести в свиток сказанное тобой. Отдыхай, тебя призовут к пробуждению одновременно с саа саем. Вдруг ты захочешь сам сообщить принцессе радостную весть.

— Радостную?

— Великая Неллет ценила высокие умения лучшего из саинчи.