Карты и сновидения [СИ]

Глава 20

Андрей стоял над расстеленной картой, уперев руки в океаны и стараясь не тронуть надпись выше раскрытых пальцев правой руки — она еще сохла, чуть блестя в мягком свете потолочной лампы и пахла еле заметным, но резким, тревожащим запахом. Сутулясь, нагнулся, втягивая воздух носом. Интересно, из чего они тут делают чернила? Вязкая темная жидкость в изысканном фарфоровом сосуде с узким горлом, макнешь перо — тянется ниткой, качнешь — обрывается, не разбрызгиваясь, если верно сосредоточиться — меняет цвет. Сама. Не нужно держать на столе несколько цветных пузырьков. Очень удобно… Надо утром договориться с элле, отправиться на уровень выращивания трав. Судя по запаху, что-то растительное. Хотя, кто его знает, может, и кровушка какого небесного зверя.

Не «его», поправил сам себя, макая перо, вытаскивая дрожащую нить, и снова опуская заточенный кончик в горлышко, а правильнее — «их». Кто их тут знает.

Выпрямляясь, обтер кончик пера и уложил его на подставку. Хватит маяться ерундой, пора признаться себе — работа не идет. И вообще, кажется чем-то неважным и несерьезным. В самом деле, зачем он рисует все эти карты? Первое время, когда попал сюда, ночами не спал, похудел килограмм на пять, наверное. Роскошно выделанные тончайшие пергаменты, которые не порвешь, такие прочные. Перья, с виду годящиеся только для украшения, но послушные, кажется, сами рисуют нужные вензеля и завитки. Бережно-осторожное отношение окружающих. Тихо, на цыпочках мимо драпировок на входе, не шуметь и не мешать — весенний муж великой Неллет занят делом.

Андрей ушел к стене, со всего маху уселся на лавку, забросанную вышитыми подушками. Устроил на лавке согнутую ногу, обнимая ее руками, положил на колено подбородок. Надавил посильнее, пристально глядя на дверь. В каюте пошел бы пожрать, на камбуз, сделал яичницу, или там чаю заварил. Потрепался с Данилычем, кивая на его мерные то жалобы, то случаи в инпортах. А тут достаточно дернуть шнур колокольчика или нажать кнопку вызова. Явится тихая девушка со светлой улыбкой. С подносом всякой жратвы и разного, обязательно вкусного питья. На выбор. Но если по чесноку — жрать-то неохота. И пить. Просто эти ночные посиделки были родными, привычными. Тут, все конечно, очень круто, но совершенно другое. И пока Неллет не сказала ему, о возможности остаться навсегда, то все воспринимал увлекательным приключением, все было в плюс и в радость. Но остаться? И к самой Неллет не очень пойдешь с разговорами о сомнениях. Она засыпает все чаще и надолго. Может проспать несколько суток, потом очнуться на пару часов, и снова в сон. Лежит, красивая, тихая, руки поверх покрывала, волосы аккуратно разложены по вышитой ткани, будто вокруг лица — солнечная корона. Совершенно прекрасная. И ужасно ее жалко. Бросить — ну просто невозможно. Особенно после старого воспоминания. Получается, жил, храня его в себе, мечтал встретить. Встретил, очаровался, конечно. А потом — в кусты? Даже не потому, что плохо с ней. И Башня, как ни странно, с каждым прожитым тут днем становится ближе, будто прирастает к его душе, восхищая безмерно. А еще оказалось — он всегда может звонить домой, и даже перемещаться, привет-привет, я тут из рейса, погостить, и после — пока, буду через полгода. Надолго уходить получится здешней зимой, когда Нель спит неделями, не просыпаясь. А если вдруг что случится, его сразу выдернут, позовут. Не потому что он такой великий спаситель Башни. А потому что проснувшаяся принцесса должна получать помощь. Обычную, самую такую интимную. Собственно, теперь Андрею понятно, зачем ей институт весенних мужей. Мужчина, который делит с принцессой ложе, он ближе всех к ее слабостям. Негодящие не попадают даже в списки, а из заботливых выбирают наилучшего, который не подведет. И ежегодная смена мужчин тоже логична, зачем привязываться друг к другу, если время неумолимо разносит пару, оставляя женщину вечно молодой.

Андрей поежился, укладываясь на лавку и теперь рассматривая потолок — очень внимательно. Это был шок, узнать о том, что юная с виду девочка, которую и женщиной назвать неловко, оказывается, живет, ну не вечно, разумеется, но уже несколько сотен лет. И ничего не забывает? Это что-то кромешно невообразимое. Как она засмеялась, когда он, переварив сказанное, попытался поразмышлять. О ее памяти, и ее опыте. Сказала: невообразимое — не стоит воображать, мой весенний. А то можно потерять рассудок. Воображай лишь то, что само приходит в голову, но там уже летай без страха, не останавливая себя.

Но поесть все же хочется, решил Андрей, вставая и надевая рубашку. Вообразить бы родную яичницу, яркими желтыми глазками на белых кляксах. По бокам пузырится прозрачный жирок, брызгает, обжигая кожу.

Вот, даже запах почудился!

Он шагнул к двери, решая, не буду звонить, пойду наугад, где тут столовая, рядом, наверняка должна быть кухня. Но тут штора откинулась, пропуская девушку с подносом. Короткие волосы схвачены жгутом из свернутой косынки, щеки круглые, глаза блестят. А на подносе — та самая, только что воображенная им яичница в расписной плоской тарелке, с горкой зелени, насыпанной с краю.

— Э… — Андрей посторонился, придерживая занавесь. Девушка вплыла, плавно обходя его, но глазами стрельнула, губы изгибались в сдерживаемой улыбке. Поставила поднос на маленький столик у стены и, поклонясь, встала рядом, сминая пальцами край короткого передника.

— Это вкусно, — сказала, не дождавшись слов, — спасибо тебе, внешний весенний, за новую прекрасную еду. Ешь.

— Спасибо, — Андрей все стоял у двери, — а это?…

— Я-ич-ница, — запинаясь, проговорила девушка, — так? Я правильно говорю новое слово? Толстые птицы живут у нас хорошо, делают круглые яйца, а еще они смешные. Пушистые и громко кричат.

Они еще и вкусные, хотел сказать Андрей, но воздержался. Вдруг придется учить кухарочек разделывать и ощипывать смешных толстых птиц.

Девушка уходить не собиралась, несмотря на выразительный взгляд хозяина. Шагнула к расстеленной карте, наклонилась, рассматривая океаны и материки, испещренные надписями. Шевеля губами, читала шепотом, иногда поворачивая к Андрею круглое лицо. Он кивал, мол, все верно. И она увлеченно разглядывала дальше.

— Вот, — палец повис над материком, с краями, изгрызенными длинными заливами, — туда уходят те, кто засыпает навечно.

В уверенном голосе не было вопроса. Его задал Андрей, помня, как рассеянно чертил, задумавшись, удивился незнакомым берегами и кивнул, пусть остается таким, придуманным.

— Откуда знаешь? Почему так решила?

— Ты решил, — удивленно поправила девушка, — если начертал берега и горы… — она быстро произнесла какое-то сложное название, — теперь это будет здесь.

Андрей пожал плечами.

— Может быть, это просто страна. Живая. А не какой-то рай для ушельцев.

Она резко шагнула от стола, глаза стали круглыми, руки сплелись, топыря пальцы.

— Не говори о них! Тебе нельзя!

— Да что я такого сказал? — Андрей растерялся, пытаясь вспомнить фразу.

— Ты хотел поесть, — поспешно перебила его девушка, — горячее еще, вкусно.

— Не хочу. Перехотел. Ладно, скажи тогда о карте. Что ты там говорила, я, мол, решил? Это можно спрашивать?

Девушка оглянулась на выход. Подняла на Андрея круглые глаза, карие, в коротких ресницах.

— Мне вернуться надо. Алисея строга, а у меня еще много работы.

— Я с тобой, — решил Андрей, — прогуляюсь хоть. Там у вас кухня, да? Тебя как зовут-то?

— Айтин. Еще Тинна, так мама звала.

Вместе они пошли тихим коридором на дальние деловитые голоса. Мягкий ночной свет делался ярче, потом тускнел за их спинами. Андрей сбоку поглядывал на короткий нос и пухлые губы.

— Ты рисуешь то, что у тебя в голове. — взялась за ответ Тинна, помогая словам плавными жестами маленькой руки.

— Ну да. Я всегда так…

— Ты думал. Когда рисовал (тут она снова произнесла быстрое длинное и неудобное слово) ты думал… о потерях. О том, как уходят из твоей жизни люди. Скорее всего так. Я примерно говорю.

— Не помню. Может, и думал. И что?

— Теперь она есть, — просто закончила Тинна, — из твоих мыслей родилась.

— Постой, — он остановился, лампа на стене разгорелась, освещая нахмуренные брови и серьезные глаза, — то есть, ее не было вообще? Я рисовал, и она появилась? На карте? Что, на самом деле?

Неуверенно засмеялся. Спохватившись, что девушка поглядывает в конец коридора, снова зашагал, чтоб не задерживать.

— Так не бывает! Ну да, материализация чувственных идей, ха-ха.

— Что?

— Это шутка. Цитата. Ну, слова из фильма. Картинки такие, движутся. Да фиг с ним. Я говорю, так не может быть.

— Почему?

— Потому что!.. — он умолк, потом разозлился, — да просто! Не может быть такого! Это же выходит, не мироздание, а пластилин какой-то! Что хочешь, то и слепил, да? Все, прям, кинулись и…

— Не все. Все не могут. Могут редкие.

— А я значит, редкий.

— Великая Неллет не ошибается в выборе весенних мужей.

Тинна пошла чуть быстрее, на ходу повернулась, заглядывая спутнику в лицо.

— Тем более, если единственный раз за всю историю Башни весенний муж избран ею извне. Ты не просто редкий, элле Андрей. Ты изменяющий.

— Очень приятно, — буркнул ошеломленный Андрей.

Дальше шли молча. Впереди сиял широкий прямоугольник, полный шума, голосов и звона посуды. Яркий свет пересекали такие же яркие фигуры. Такие — привычные, подумал Андрей, таскают всякие корзины, миски. Пирог, небось, шкварят. Суп. Пюрешечку с котлетками. Ну, или что у них тут, вместо пюрешечки.

Тинна ободряюще тронула его локоть.

— Мне пора, элле. Ты не должен бояться. Ты делаешь это, только когда творишь свои карты. Кто-то другой делает это, когда сотворяет музыку. Или танцует. Не все и не всегда. А еще ты — чистый. Чист в помыслах.

— Тебе откуда это все знать?

Тинна рассмеялась. Повела рукой, указывая в глубину жаркой кухни:

— Это — обязательная работа для старших учеников. В месяце ноуба я буду работать на огородах. В дэкбе — уйду с братьями на технические уровни. А вообще я познаю, как работает человеческий разум и как это соотносится с чувствами. Я еще мало знаю, только начала.

— Айтин! — из света явилась большая фигура в светлом одеянии, — ты решила поспать по дороге? Прости меня, элле, девочке нужно работать.

— Прости, саа, — поклонилась Тинна, а та выставила перед собой ладонь:

— Тебя вызвал элле Даэд. Беги, если не оставит до утра, вернешься чистить овощи.

— Да, саа.

Она сняла передник, отдала его поварихе. Быстро пошла в сторону, сворачивая в узкий коридорчик. Андрей догнал, снова пошел рядом. Девушка засмеялась.

— Устал торчать в келье, — объяснил он, — а одному бродить скучно. Я провожу?

— Только до уровня элле. И уйдешь. Он не захочет тебя видеть.

Улыбка ее погасла, короткий взгляд метнулся к лицу спутника и ушел в сторону.

Да уж знаю, хотел сказать Андрей, но вместо этого спросил:

— Почему?

Тинна покачала головой, становясь над зыбкой полыньей шахты.

— Не могу сказать точно. Думаю, но мысли — мои. Не его. Может, утром буду знать…

И пропала, мелькнув поднятой рукой.

Андрей нерешительно огляделся. Это была маленькая комната, в которую со всех сторон сбегались внутренние коридоры, обычное дело, одна из множества шахт для перехода на другие уровни, витки и прослойки. Вот коза, подумал с легкой досадой, нарассказывала загадок, а куда улетела — вверх или вниз?

Шагнул следом, стараясь не думать вовсе. И через секунду оказался в тихом зале с очень высоким потолком, который терялся в сумраке. По всей площади зала высились, как показалось Андрею, деревья. Но подойдя, он увидел — искусно заплетенные по изгибистым каркасам лианы, чьи корни покоились в больших прозрачных колбах с питательным раствором. Ну да, понял, вспоминая огороды и сады развлечений, земли тут нет и быть не может, сплошная гидропоника. Но красиво, хотя чересчур похоже на оранжерею космического корабля. Слишком аккуратный гладкий пол, мерцающие стены. Да и колбы могли бы прикрыть для правдоподобия. Но если не искать буквального сходства, то — красиво, да.

Он шел, отводя рукой свисающие завитки, полные крупных цветов, из венчиков сыпалась нежная пыльца, садясь на лицо щекочущей пылью.

Сколько же тут всего! За несколько месяцев, с весны и до середины осени, он побывал на множестве уровней, видел разных людей, поднимался и спускался. И первое время в своей ограниченности полагал: достаточно просто пересчитать нанизанные на центральный стержень диски, содержащие в себе все эти витки и уровни. И ставить галочки, где был и сколько их осталось. Сейчас он знает, Башня, при всей своей крепчайшей мощи — зыбкая конструкция, подобная яркому сну. И бродя даже последовательно, можно все время находить новые места, не просто незамеченные, а возможно, родившиеся только что. Как они справляются с этим? Как существуют в постоянно меняющемся мире? Это похоже… Он задумался, остановился, подбирая сравнение, посмотрел на ближайшую колбу, из которой вырывался фонтан узких зеленых листьев, пропадая в верхнем сумраке. Похоже на стеклянный сосуд, полный дыма. Или цветных жидкостей. Стенки-границы, а внутри без перерыва идут изменения форм и цвета. Как же мало он еще понимает в существовании Башни…

Впереди колонны с лианами расступались, Андрей прибавил шагу, надеясь, выйти, наконец, в привычный жилой коридор. Он почему-то был уверен, что шагнул в шахту верно, и его недавняя спутница где-то рядом.

А вот же она!

Вдалеке, на темно-зеленом фоне хаотично разбросанных высоких растений, женская фигура в длинном платье, туго стянутом в талии, прошла по диагонали, удаляясь. Скрылась за крайним «деревом».

Андрей заторопился, срезая путь, протиснулся сквозь растения в самом центре высокой почти живой изгороди — так тесно они стояли. Пошел, осторожно огибая витые стволы и уводя от лица ветки. Нужно бы уговориться с Тинной, пусть придет утром, расскажет об элле Даэде… Эти ее мысли, насчет того, почему именно он не любит нового весеннего.

Заросли стали реже, открывая поляну с внезапным в самом центре колодцем. Таким чуждым тут, с грубыми стенками из настоящего камня или прекрасной неотличимой подделки. С одной стороны камни выкрошились от старости, один лежал на гладком искусственном полу. Резал глаз неровностями краев и рассыпанной вокруг каменной крошкой. Из мерцающей пустоты над колодцем свисала гибкая плеть, свернутая на конце облиственной петлей.

Андрей огляделся, не покидая последнего ряда растений. Девушки нигде не было. Она ушла? Или вдруг бросилась в этот дурацкий, как театральная декорация, колодец?

Плеть над каменными краями покачивалась, будто недавно кто-то тронул ее. Внезапно по листьям «деревьев» пронесся легкий шелест, плеть закачалась сильнее, кивнула, зазмеилась, опуская в колодец свернутый конец. И пошла обратно, показывая побелевшую кисть руки, потом запястье и всю руку, напряженно вытянутую от самого плеча.

Андрей шагнул было вперед, но спохватившись, попятился, укрываясь среди густых веток. Он тут чужой, и после того, что сказала о нем Тинна, вдруг навредит, вмешиваясь?

Другая рука ухватилась за каменный край, опущенную голову скрывали мокрые пряди длинных волос. Налегая на камни грудью, девушка отдышалась, медленно, с хрипом. И неловко выбралась, почти свалившись на пол рядом с полуобрушенной стенкой колодца. Полежав пару мгновений, приподнялась, опираясь на руки. Села, бережно, как чужие, убирая длинные пряди за спину. Осторожно встала, и покачиваясь, пошла прочь, не открывая глаз, ощупывая на ходу листья и завитки, чтоб не врезаться в очередной изысканно вывернутый ствол. Голая, только сейчас сообразил Андрей, помедлив и выходя, чтоб отправиться следом. Проходя мимо колодца, остановился, глядя себе под ноги.

Там, на месте, которого не было видно ему из укрытия, грудой валялась сброшенная одежда. То самое платье, длинное, синее. Жгут из косынки поверх платья. Мягкие, вышитые наподобие восточных, туфли без каблука.

Тинна? Он поколебался, не взять ли одежду, догнать, отдать ей. Но вспомнил мокрые длинные волосы, которые та очень аккуратно расправляла, ощупывая, как слепая, и прислушиваясь к ощущениям. И просто пошел следом, опасаясь, что потеряет Тинну (или не Тинну?) из виду.

Растения подступали к самой двери, девушка повернула ручку, вышла, не позаботясь прикрыть ее за собой. И открыла другую дверь, напротив. Вошла уверенно, на этот раз закрывая створку, но Андрей успел услышать начатую ею фразу:

— Благодарю тебя, саа элле Даэд, за твой зов, что…

Следующие минут пять Андрей стоял, сверля взглядом расписные створки дверей в покои советника Даэда. Решал, что же теперь делать. Похоже, существо, в которое волшебно превратилась (трансформировалась, с жалостью переводя его из совсем уж сказки в область более привычной научной фантастики, подсказал внутренний голос) его недавняя собеседница, вряд ли покинет советника до утра. Судя по тому, что одежды на ней полный ноль. Тут Андрею вспомнились уверенные слова Тинны «а еще ты — чистый», и он попытался не слишком чистую мысль отогнать, но, разозлясь, сам себе возразил. Мужчина требует к себе девушку, предположительно на всю ночь, она омывается в некоем колодце (отращивая вместо стриженых каштановых волос светлые длинные), и, голая (ладно, нагая) сходу его благодарит за призыв. Как еще это можно понимать, господа присяжные заседатели?

— И вообще, не твое это дело, — прошептал Андрей внутреннему голосу и развернулся, снова углубляясь в ритмичные заросли вертикальных лиан.

Его делом было выбрать, уйти ли обратно, к себе, уничтожить яичницу, и после приняться за еще одну карту. Или же пройтись по уровню элле Даэда, погулять коридорами, посмотреть, как устроено все тут. Ага, чтоб завтра обнаружить, что все уже изменилось и переустроилось, пряча повороты и отращивая лесенки…

А можно сначала исследовать этот колодец. Аккуратно и осторожно. Чтоб не свалиться внутрь, вылезая оттуда каким-то монстром из фильма ужасов. Ага, снова сказал он себе — голым, с длинными светлыми волосами. И сиськи еще.

Очнулся он нескоро. С трудом поднимая голову от мерных спиралей, взблескивающих мягкими огнями и колючими искрами, перевел мутный взгляд на чьи-то руки, лежащие на каменной закраине. Не руки, туго подумалась в голове мысль, клешни какие-то. Сознание постепенно прояснялось, мерно и незаметно, как вливается в ночную темноту предутренний свет. И на какой-то секунде (или минуте, или — больше?) он захлебнулся ужасом, поняв, что руки-клешни принадлежат ему, вырастают из его плеч, неловко сгибаясь в локтях. Но уже следующий миг принес успокоение. Они просто затекли… за-тек-ли. Или — за-те-кли… Белые. Скрю-чли-сь. Скорю… нет. Скрю-чи-лись.

Повторяя неудобное слово шершавым языком, медленно отдирал пальцы от колючего камня, видел мелкие капельки крови на ссаженной коже, но не чувствовал боли. Выпрямился, с острой болью в спине, держа руки перед собой, как что-то чужое. Свои руки, обычные. Волна облегчения была такой огромной, что Андрей почти задохнулся, одновременно морщась — в согнутые пальцы толчками потекла кровь, заставляя их чесаться и ныть. Как же прекрасно, на миг уверовав, что ты уже превращен в нечто жуткое, понять — это иллюзия. Как после кошмара. Это всего лишь сон! Так говорят, выныривая из кошмарных событий ночи. Всего лишь. Сон…

Хромая, как древний старик, Андрей пошел от колодца, шевеля пальцами и потихоньку пробуя сжать их в кулаки. Сколько же он простоял там, свесив голову и цепляясь за камень? Кажется, всего пару минут, но тело кричит — намного дольше. Очень долго.

Может быть, всю ночь, догадался, приваливаясь к лохматому стволу. Поднял голову, прислушиваясь: листья прошелестели, словно откуда-то повеяло сквозняком. И свет изменился, передвигая тени. Андрей обошел толстый ствол, прячась в гуще крупных листьев, пахнущих свежей росой. Тени… Это там, за деревьями открылась широкая дверь.

На противоположном краю поляны показались две фигуры. Вернее, одна, мужская, мерно шагала, неся на руках хрупкое женское тело. Светлые волосы свисали, почти метя концами пол.

У колодца мужчина бережно поставил свою ношу, поддержал, пока та, переступая слабыми ногами, не обрела равновесия. И шепча что-то в маленькое ухо, поцеловал, держа под спину, а девушка мягко запрокидывалась, открывая нежное светлое горло.

В десятке метров укрытый за лианами Андрей машинально взялся ладонью за свою шею. Под пальцем билась жилка. Это же Неллет! Его Неллет, не узнал сначала, потому что она — шла. Сама шла, призванная этим стариком, в его покои. Да как он смеет!

Андрей резко выступил из своего укрытия. Старик уже помогал девушке опуститься в колодец — поддержал, когда она забиралась на низкий край, потом, взяв за кисти рук, медленно спустил, держа на весу, ее руки вытягивались, становясь жалко тонкими, совсем руками той Неллет, что лежала в своих покоях. На шаги оглянулся, досадуя на помеху, и снова склонился над колодцем, бережно отпуская свою ношу.

— Эй, — хриплым голосом крикнул Андрей.

Даэд выпрямился, опустил руки вдоль распахнутого халата, встречая возмущенный взгляд.

— Что тут? Происходит? Элле Даэд?

Плотно сжатые губы советника разомкнулись.

— Тебе давно пора спать, весенний. Иди обратно. К себе. Или к своей жене, да будут осенние сны ее легки и бестревожны.

— А ты кого тут? Полощешь.

Андрей сильно потер ладонью лицо, собираясь с мыслями.

— Что это тут. Вообще? Я хочу знать, что происходит!

Губы Даэда сложились в саркастическую усмешку.

— Тебе объяснить суть и процессы с начала сотворения Башни, толкуя каждый ее миг?

— Нет, — мрачно отказался Андрей, — мне нужно знать только про Неллет. И про тебя, саа. И еще — этот колодец. Ты что, видишься с ней, пока меня нет? И она может ходить? Я шел сюда, думал — девчонка эта, с кухни. Но я, наверное, перепутал уровни. Хотя ее вызывал ты! Откуда Неллет?

— Боюсь, элле Андрей, твой ум устроен несколько… по-другому… и пустая ревность слишком отвлекает тебя.

— Причем тут ревность? Я о другом. Замнем пока что, насчет вашего свидания. Хотя… так, ладно. Это все колодец? Мне нужно знать!

— Зачем? — суровое лицо стало невозмутимым, Даэд повернулся, собираясь уходить.

Андрей, спохватясь, сунулся заглянуть вниз, куда старик опустил девушку, но тот резко толкнул его в сторону.

— Тебе мало? Даже сейчас я не могу предсказать последствий нашего диалога. И ты хочешь еще?

— Я не могу так!

Теперь они стояли напротив, оба с пылающими яростью лицами, и почти кричали друг другу.

— Я так не могу, ясно? Хоть что-то мне нужно знать наверняка. А не угадывать каждый день какие-то крошки. И то, если кто ляпнет невзначай. Ты смотришь волком, саа. Я что тебе сделал, а? Неллет тоже о чем-то молчит, я не дурак, вижу. Теперь вот — бегает к тебе. А я там — ах, бедная Нель.

— Разумеется, дурак! Можно ли говорить с неумным об умных вещах!..

— А ты попробуй!

— … вся доблесть которого в том, что он — очередной муж нашей великой принцессы! Очередное постельное утешение вечноживущей! Не пятый, не пятнадцатый. А может быть, тысячный согревающий покрывала!

— Я… — Андрей вдруг остыл, с изумлением глядя на смятое страдальческое лицо, в котором за высушенными временем чертами вдруг проступил мальчишка, обиженный и преданный.

Даэд умолк. Не уходил, только отвернулся, так что Андрей теперь видел профиль — резкий, суровый, полный достоинства.

— Я… — повторил он, — ты не прав, элле. Какие покрывала? Ты что, думаешь, я и правда, настоящий муж? Да я медбрат, ну и как бы просто друг. Пока что. Я бы не хотел. Об этом. Черт, я думал, это титул просто такой. Погоди. Я кажется, понял. Эта легенда насчет отца-основателя Башни.

— Ты спрашивал о колодце? — Даэд поднял висящий на груди диск, проверил время, — я успею, если ты не станешь перебивать меня.

— Давай. Извини, саа элле. Я слушаю внимательно.

Даэд глянул на колодец и отошел к деревьям, становясь так, чтоб Андрей оказался спиной к поляне.

— Это колодец призванных снов. Место, где ты вступаешь в диалог, ожидая исполнения желаний. Ты сделал его.

— Снова я. Когда я успел?

Даэд пожал плечами, зашуршала жесткая ткань халата.

— Ты многое успеваешь вне сознания. Так поступают те, кто творят. А прочие пользуются созданным тобой.

— Призванных снов?

Советник кивнул.

— В списках снов призванные являются созидающими. В отличие от снов собственных, снов навеянных, пророческих, снов-откликов, снов перехода… Тебе пересказать все списки, весенний?

— Нет. Расскажи только о колодце. Он тут был? До меня?

Даэд покачал головой. Протянул руку, срывая глянцевый, почти черный листок, от которого сразу повеяло резким тревожным запахом.

— Тут было место. Оно ждало. Ты увидел свой диалог в форме колодца.

— А. Вот почему… я и думаю, что оно так на кино смахивает. Ну, движущиеся картинки, — Андрей вспомнил, что недавно уже пытался объяснять, но Даэд махнул рукой:

— Мы знаем о том, что ты называешь «кино». Наши приборы умеют записывать жизнь и движения. Только нам нет нужды создавать из пластика и дерева нечто, грубо напоминающее сны. Их у нас много и без подделок.

— То есть, я прихожу сюда. Наклоняюсь… И велю сну присниться?

— Если очень грубо и коротко, то — да.

— И он мне снится, — Андрей улыбнулся, потом нахмурился, — но я видел что-то, что не заказывал. Я видел Неллет. Которую ты вернул. А сперва разве там была она? Или — она? И разве мы сейчас во сне?

Даэд сцепил руки под широкими рукавами. Встал удобнее.

— Бедная Неллет, — произнес нараспев, — одолеваема слабостью. Вот было бы славно, если бы она — ходила. А еще — пусть она будет счастлива. Вот было бы хорошо… Это похоже на твои мысли, саа Андрей?

— Ну. Вполне.

— Призванные сны слишком послушны, в них нет лакун. И если что-то не поддается сотворению, призванный сон берет ближайшее по признакам, и использует его в построении своего куска мироздания.

— Значит… В моем желании, чтоб Неллет была здорова и счастлива, что-то неисполняемо, так? И на кой черт тогда эти сны, если они, выходит — подделка?

— Не большая подделка, чем ваше кино, — усмехнулся Даэд, — явь, перемешанная с желанием, которое выглядит явью. Тебе обязательно нужна польза от такого? Вот первая: ты учишься формулировать желания. Чем точнее твои слова, тем меньше лакун, затянутых поддельной кисеей. Тем прочнее ткань. Вторая польза: ты учишься распознавать ложное среди истинного. И так далее. Дальше подумай сам, у призванных снов множество важных достоинств. Некоторые не пощупать рукой, а иные лежат за пределами нашего времени.

— Бедная Неллет, — сказал Андрей после паузы, — ну да, значит, я увидел ее, такую слабую, но потом она пошла. И — стала счастлива? Ей стало хорошо? Ты улыбаешься, саа?

— Опосредованно, элле Андрей. Иногда мы счастливы, если счастлив кто-то другой. Но даже это счастье не может быть полным и настоящим, пока главный элемент заменен на свое подобие. Это подсказка. Прости, мне пора.

Даэд коротко поклонился и пошел за лианы, пропадая среди путаницы ветвей.

Андрей постоял еще, глядя, как исчезает фигура в распахнутом поверх рубашки и штанов халате. Повернулся, раздумывая, хочется ли ему снова заглядывать в колодец, который продержал его над собой почти всю ночь. И никакого колодца не увидел. Посреди гладкого пола ярко зеленела короткая щеточка свежей травы, почти ровным кругом. В центре — Андрей присмотрелся, подходя осторожно — смятый комок светлой ткани.

Нагибаясь, сначала пощупал ладонью траву, поднес к лицу, втягивая запах, обычный травяной, теплый. Ступил на пружинящий коврик и зачем-то взял ткань, развернул, встряхивая. Почти такая же, какой убран шатер в покоях Неллет. Свернув снова, сжал в кулаке. И пошел прочь, вспоминая на ходу. Взгляд вниз, шею тянет, будто кто-то прилип к лицу ладонями, увлекая туда, в глубину. А она, мерцая зазывными сполохами, вдруг резко отращивает гребни сверкающих белых клыков, становясь из глубины — пастью. Держась руками за каменные края, резко откинуть голову, зажмуриться, успевая заметить, как частокол зубов смыкается с бесшумным щелком.

Так было? Когда стоял там, застыв в несколько-часовой неподвижности? Да, понял, ускоряя шаги, чтоб быстрее покинуть странную рукодельную рощу. Так и еще по-всякому, наверное, долго еще будут приходить воспоминания о том, как пластилиновая реальность пыталась вылепиться в соответствии с его размытыми мысленными желаниями. Может быть, ему не хочется рисовать карты именно поэтому? И вообще…

Задумавшись, он машинально повторял путь обратно, не делая ошибок. Открыл двери в свою келью, не обращая внимания на уже утреннюю обыденную суету в коридорах. Встал, будто проснувшись, опуская руку с распустившимся к полу куском ткани.

На его постели сидела Ирка. В привычной позе, скрестив голые ноги, одна вытянута чуть вперед — такая, длинная, с четким рисунком мышц. Красивая, гладкая. И такие же красивые сильные руки обнимают колено, гладкие плечи немного согнуты, голова чуть наклонена набок.

«Она всегда так сидит. Когда я рассказываю что-то. То, что ей интересно. И именно так улыбается…»

Он шел навстречу взгляду, вдруг понимая, как же соскучился. За все эти дурацкие несколько лет, когда из влюбленных стали не друзьями, нет, а просто милыми приятелями. Кажется, так и не сумев сделаться — любящими.

Сел на края постели, не отводя глаз от улыбки. Бросая, наконец, свою находку, сказал:

— Ир? И-ра…

В голове снова мелькнули челюсти колодца, что сменяли дивные переливы света, выступая из мягких ласковых радуг. И исчезли, когда он взял ее руки, расцепляя, разворачивая ее, как разворачивают лепестки, чтоб увидеть сердцевину цветка.

Посреди головокружения проплыло в сознании имя. Неллет, шепнула ему голова. Но он не расслышал, был занят. И было это упоительно прекрасно.

Целых, наверное, пять минут…

Снаружи, вне его сердца и головы, настырно пиликала дурацкая, вовсе не отсюда, мелодия.

— Твоя пина, — с улыбкой сказала Ирка, каким-то чужим голосом, освобождаясь из его рук, — прости, элле, мне уже пора, а ты все равно выпал.

Опустила на пол босые ноги, встала, потягиваясь, напрягая выставленную ногу, потом другую. Расправила плечи, втягивая скульптурный живот. И подхватив принесенную им кисею, набросила на себя, скрывая волосы, отвернулась, проходя за штору, где прятался душ.

Пина? Андрей нашарил в кармане рубашки мобильный, глянув, ткнул кнопку, поднес к уху. В душе мирно зашумела вода.

— Мама? Мам? Что случилось? Ты чего сама звонишь?

— Андрюша. А дорого, да? Ты извини, я быстро совсем. Ирочка не пришла попрощаться, а телефон у нее отключенный. Ох, у меня, наверное, все деньги поснимают сейчас. Ладно, ты там не переживай, я подумала просто. Если тебе позвонит, ты ей скажи, все хорошо. Пусть из-за Натальи не переживает, то просто нервы. А то кажется мне, обиделася девочка.

Мать помолчала секунду. И уточнила осторожно:

— Ведь позвонит же? Тебе?

— Да, — ответил Андрей, — я…

Занавесь отошла, выпуская одетую в синее платье Тинну, та улыбалась, повязывая влажные волосы скрученной в жгут косынкой.

— Что там, Андрюша?

— Все нормально, мам.

— До свидания, сынок.

Связь прервалась. Андрей опустил руку, не отводя глаз от девушки, которая босиком присела на край постели, суя ноги в вышитые туфельки.

Уже от двери повернулась.

— Ты спрашивал про элле Даэда. Мои мысли стали точнее, спасибо тебе за опыт призванного сна. Он ее любит. И он в отчаянии. Впервые его одолела слабость.

Она улыбнулась, какой-то странной двойной улыбкой, словно за круглым лицом с ямочками на щеках высветилось лицо другой женщины, той, что открывала губы навстречу поцелую, только что, сидя на андреевой постели.

— Ты должен его понять. Ты сделал это первым.

— Я?

Но она уже исчезла, оставив на спинке тахты смятый кусок кисеи.

Андрей сел, упирая локти в колени и укладывая лицо в подставленные ладони. Черт и черт! Все это нужно обдумать, но как, если его много, и оно переплетается, движется по кругу, прыгает назад, а еще непонятно, сон или реальность. И чей сон? Он что, правда собирался заняться сексом с этой круглощекой барышней? А Даэд? Выходит, этим он и занимался всю ночь. С ней же! Но тогда почему она сказала, ты — первым?

Андрей встал, по-прежнему мрачный, и отправился на уровень Неллет. Кто-то должен подарить ему свое драгоценное время, чтоб объяснить. Пусть не все. Но хоть что-то!

Шагая по мягкому матовому покрытию и звонким полированным плитам, кивая в ответ на поклоны и приветствия, огибая углы и сбегая по спиральным узким лесенкам, он постоянно возвращался к воспоминанию о недавнем. Как Ирка, его Ирка, улыбнулась, поднимая навстречу лицо, подалась к его рукам. Да. Если бы это была она…