Карты и сновидения [СИ]

Глава 18

Вест дождался, когда тяжелый корабль ударится боком о причальную мачту и спрыгнул на узкий трап, спиралью оборачивающий тесаное толстое бревно. Пошел вниз, хватая рукой веревку с узлами. Следом молча торопились воины, выдерживая дистанцию.

По пути Вест пару раз кинул злой взгляд на большой поселок, почти заброшенный с виду, крайние дома щерились вываленными из стен сгнившими бревнами. В квадратах открытых крыш кое-где мерцали слабые огоньки. Спустившись в широкий коридор с каменным полом, Вест быстро пошел, придерживая короткий меч, что колотился на перевязи. В каменном зале, совсем пустом, навстречу ему двинулись, кланяясь, несколько человек, одетых в старые поношенные доспехи.

— Что тут, Гейдо? — отрывисто спросил, обходя встречающих и направляясь к ширмам, затянутыми цепями, — света больше! И пусть открывают! Ну!

Замки загремели, Вест, притопывая сапогом, кивал, невнимательно слушая привычно-нерадостный отчет воина.

— Набегали болотные эрзы, — говорил Гейдо, поглаживая рукавицей пегую бороду, — унесли мальцов, числом восемнадцать. Дакей велел матерям прислать новых девок, да совсем молоды, зачинать. Пятеро дядьев сгинули при защите.

— Да, — нетерпеливо сказал Вест.

Ширмы, скрежеща по полу, разъехались, показывая большое ложе с истлевающими покрывалами, провисшими пыльными пеленами и веревками.

— Совсем худо то, мой господин, мой доблестный господин, что манна сыплет реже — дядьям без охоты никак, а там, сам понимаешь. Надышатся. Болеют потом.

— Дай им парней.

Гейдо громко вздохнул, бросив терзать бороду.

— Давал. А много ж не дашь, мало воителей осталось у нас. Кто промышляет с дядьями, их после опять лечи. А лечил осталось — три деда, да один малый в учнях.

— Покрывала перестелить, — Вест кинул стоящему рядом воину связку ключей, — возьми в дальнем сундуке, те, что с золотом. Гейдо, пошли за Дакеем.

— Так не ходяч он, — удивился было Гейдо, но запнулся и повернувшись, махнул рукой:

— Ты и ты. Тачку берите. И у меня в сумах жареха, остатки. Чтоб не плакал.

Звук шагов стих в каменном лабиринте, уходя под прерывистые своды.

— Кто там после Игны? Была.

— Девка Вагна, мой господин. Да она ж…

Гейдо снова запнулся, на дубовом лице явилось, растекаясь по грубым чертам, боязливое изумление:

— Ты готовишь ложе, мой господин? Мой обнадежливый господин? Неужто великая Неллет, да буду сны ее с нами, вернется к оставленным сиротам?

Краснея, крякнул, понимая, снова сказал что-то не то.

— Прости. Прости неучня, мой господин.

— Прощаю, мой славный Гейдо. Неллет? Допустим.

Он повернулся, смеясь смущенному виду соратника. У ложа парни стаскивали в кучу старые покрывала, морщась от запаха и стряхивая с рук лохмотья.

— Дивное место, — задумчиво проговорил Вест, — томится в ожидании прекрасного тела, полного жизни и сильной свежей крови. Но этого мало, так ведь? Я пытался. Но есть в ней что-то такое. Хотя я сам провел ее через множество…

Теперь уже он остановился, не договаривая. Через простор зала к ним направлялась группа. Двое везли старую тачку, в которой оплыл неопрятной горой чудовищно толстый Дакей, лица его не было видно за руками с куском жареного мяса. По сторонам, кланяясь и боязливо озираясь, шли дядья, в серых штанах и подпоясанных рубахах, с морщинами на старых лицах.

— Великий мой господин Вест! — Дакей с трудом проглотил непрожеванный кусок, прикладывая руку с жарехой к жирной груди в старом парчовом халате, — прекрасный мой господин, такой молодой, такой стройный, сил мужеских полный, и полный великих планов!

— Закрой рот, учила.

— Ты сам велел мне занять его вкусным куском, — Дакей кивал, пытаясь поклониться, не вывалившись из тачки.

— Ешь, — засмеялся Вест, — а почему сказал о планах? Тебе что-то снилось, учила?

Толстяк указал огрызком на ложе. Заплывшие глазки проницательно обежали жилистую фигуру Веста, остановились на лице, полном скрытой радости и ожидания.

— А и не надо снов. Умному училе. У меня есть глаза, хоть и видят похуже, чем раньше.

Вест молчал, выжидая. Но Дакей тоже умолк, мурлыкая старую песенку с грязными словечками, которую любили распевать воины в харчевнях.

— У меня две руки, в каждую по девке, ах-эх, девки быстрые.

У меня две ноги, а меж ними палка, ах-эх, увалю не вскочишь…

Прерываясь, откусывал, жевал, продолжая петь с набитым ртом.

— В мои покои, — велел Вест парням, что держали тачку, — и пусть накроют стол. С вином.

Перед ним, низко склонясь, стояла широкая в кости рыжая женщина с бледным хитрым лицом. Сильные руки мяли штопаный передник.

— Вагна? Ты дочь старой Игны? — Вест внимательно оглядывал мужскую стать и сутулые плечи.

— Унука, мой сладкий господин, — кивнула женщина, бросая быстрый взгляд из-под растрепанной челки.

Вест ухмыльнулся, качая головой. Передразнил Гейдо:

— Де-евка. Да тебе уж за сорок, девка? Унука.

— Острый глаз у сладкого господина, умный глаз. Прости меня, мой господин, хотела, как лучше.

— Мать учила тебя держать шнуры? Знаешь, как и что показывать рукой, головой?

— Да, мой господин, и головкой, и ручками милыми, и плечьми светлыми. Ножками нежными, мой прекрасный…

— Ладно. Проверь пелены и все, что нужно. Скоро будешь в работе. Жить станешь хорошо. Девка… Муж у тебя есть?

Вагна тяжело вздохнула, понурив голову, так что растрепанные косы свесились к полу.

— Выберешь из дядьев. Отдадут.

— Воина бы, — жарким шепотом попросила та.

Вест рассмеялся, покрутил головой, восхищаясь жадным нахальством.

— Это уж как поработаешь. Унука матери своей Игны.

В своем покое он сел на лавку, стаскивая сапоги, откинулся, шевеля уставшими пальцами.

— Не к столу, — приказал парням, державшим тачку, — к стене. Идите.

Босиком прошел к двери, задвинул засов, сам уселся за накрытый стол и налил себе вина, выпил, гулко глотая, стукнул серебряным донцем. Вытирая рот, усмехнулся жадному лицу училы.

— Сперва разговор, Дакей. После набьешь брюхо.

— Сытый живот прочищает слух, мой господин, мой разумнейший господин, мой…

— Хватит. Если б ты вякнул хоть слово там, в зале покоя, жевать было б уже нечем. Знал?

— Да, мой господин, — согласился, ничуть не испуганный Дакей, рассматривая тарелки, полные мяса и резаных овощей, — потому пел грязное, ждал твоего приказа.

Вест кивнул, вертя ближнюю тарелку. Откинулся на спинку вычурного стула. Сказал буднично:

— Мне нужно зелье для переходных снов. Быстро.

Тяжелое, с посвистом, дыхание училы, после слов Веста умолкло на миг и снова стало делить тишину на равные свистящие дольки.

— Ну? — воитель качнулся на стуле, поворачиваясь вместе с ним к стене, на фоне которой учила казался большой кучей цветного тряпья. Из воротника халата торчала круглая голова в тонком пуху волос, из-под опущенных век цепко смотрели маленькие глаза.

— Оно, конечно. Так. Но быстро если…

— Разве не сможешь?

— Гейдо сказал тебе, мой господин. Эрзы унесли почти два десятка детишек. Теперь когда вернут. И — какими. Если б ты милостиво позволил варить, как положено, я бы сразу. Сегодня б и начали. С тем учнем, что слушает лечилу Хеникея. Но для быстрого зелья все нужно другое.

Вест слушал, не перебивая. Не стал отвечать. Дакей помялся, сцепляя на животе блестящие от жира пальцы. Повторил:

— Но, оно конечно… Если нужно быстрое…

После кивка Веста продолжил, перечисляя:

— Три мальца нужны, что родились в последние пять месяцев, две нетронутые девки, но чтоб созрели уже. Два учня на уваривание и наговор. Да. Еще нужны будут мамки, свободные. Чтоб после выходили мальцов. И девок.

— Получишь.

Вест кивнул и поднялся. Нажимая на ручки, подкатил тачку к столу, так что Дакей уперся животом в деревянный край. И снова сел, наливая два кубка. Подтолкнул ближе к гостю тарелку с кусками горячего мяса.

— Ешь. Скажешь Гейдо, пусть выберет сегодня. К ночи и начинай.

— Нельзя к ночи, мой смелый господин. Твари падки на теплые запахи. И чутки. Я тебе обещаю, сразу, как забледнеет ночной туман, мой храбрый господин.

— Говоришь «храбрый» а разумеешь — глупец, — усмехнулся Вест. Вытащил из кармана маленькую коробку, стал вертеть в сильных пальцах.

Дакей благоразумно смолчал, мерно таская с блюда кусочки еды и так же мерно проглатывая, еле прожевав.

— Когда будет готово?

— Если девки в соку, мой терпеливый господин, то через три дня.

— Хорошо. Знаю, справишься. И чем наградить тебя, мой беззаветный учила?

Дакей вздохнул, ворочаясь в неудобной тачке.

— Жить бы мне там, где тело мое стройно, а ноги сильны. А вокруг девушки, все меня любят. И много вкусной еды. Да разве ж есть такой мир…

— Всякие миры есть, учила, тебе ли не знать. Но в тысячу раз меньше таких, которые примут, не выплюнут. Еще меньше таких, кои… Вот, смотри.

Он надавил пальцем и крышка коробки отщелкнулась, выпуская на стол комок блестящей слизи. Полежав, комок задрожал, вытягивая себя в сосульки, и пополз, цепляясь зыбкими ножками за неровности. Дакей откинулся, скрипя тачкой и держа руки над столом. Вест засмеялся, подцепляя комок крышкой коробки и снова закрывая ее.

— Не нравится? А я там был. Хороший мир, и все там есть, как тебе по нраву. Если конечно, по нраву и воплощение.

— Нет!

— Потому ты и сидишь тут, в грязи и забытье, старик. Все вроде, есть. И голова, и мозги. А потерять свое жирное тело страшно, да?

— Прости мой господин, не я боюсь. Что-то во мне визжит и не хочет. В таком воплощении умру я.

— Не умрешь. А, ладно, что говорить. Ты наелся? Велю парням принести тебе мяса. Мы неплохо охотились в этот раз. А если б ты не ел так много, учила, то и в этом мире было б у тебя стройное тело и сильные ноги.

Он встал, готовясь позвать воинов. Дакей тронул его локоть, останавливая.

— Спрошу, мой господин, милостивый господин?

— Спроси.

— Зелье. Ты хочешь перейти в сны принцессы Неллет, мой господин? Ей парни и мамки готовят ложе?

Вест усмехнулся.

— Кому нужна принцесса Неллет. Ее век кончается, Дакей. Даже боги старятся и надоедают своим людям. А она всего лишь слабая, очень старая женщина. Старая…

Он прислушивался к сказанному слову, будто на ходу размышляя еще о чем-то. Повторил:

— Старая. Нет, учила. Я буду говорить с королевой Ами и царственным мужем ее — джентом Денной. И в этот раз я буду говорить с ними сам, а не являться послушной куклой, когда бесплотные соизволят вызвать меня для своих целей. Все. Отправляйся работать.

— Да, мой господин, — обдумывая сказанное, Дакей забыл прибавить к обращению положенный ритуалом эпитет, — конечно, мне же еще девок проверить, дать им питья, чтоб к утру текли. И мальцы…

— Помолчи. Это твое дело, как варится быстрое.

— Да. Прости меня, Вест. Мы с тобой прожили долгую жизнь, делили невзгоды и девок. Выпили вместе, наверное, тысячу бочек из тысячи разных миров, ну так говорят, да. Будь осторожен с царственной парой, а? Никто не станет нянчить старого Дакея, если с тобой что случится.

— Думаешь только о себе, да? Хорош соратник.

— Зато я честен. Другим словам ты не поверил бы. Я знаю, ты все решил, если уж даже не пожалел живых человеков на зелье. Но помни, они в силе и будут в силе, пока мироздание не распылит их на невидимые частицы. Они трудились над своей силой многие сотни лет.

— Долгую, говоришь, прожили жизнь, — задумчиво произнес Вест, — долгую и такую короткую. А они могли стараться над собой сотни лет, да. Несправедливо. Я буду помнить твои слова, Дакей.

Позже, трясясь в тачке, которую вез по извилистому коридору молчаливый сильный парень, Дакей вспоминал сказанные Вестом слова, перебирал их одно за другим, качая круглой головой. Какая странная у тебя справедливость, брат мой Вест, думал с усмешкой, кривящей тонкие губы маленького рта, ты жаден до чужого добра, не того, что в сундуках, а того, выстраданного чужими головами и сердцами. И все его жаждешь прибрать и сожрать. За то я люблю тебя, ненасытный брат мой, и понимаю.

Ворочаясь в постели, куда перевалил его с тачки воин, Дакей удобнее устроил на столике миски и свертки с подаренной Вестом едой. Мало ли, чего захочется ночью, чтоб все под рукой. И сласти, и жареха, и соленья с тающими во рту пышными лепешками. Улыбнулся последним словам, которые услышал от Веста уже ожидая сильного парня.

— Помнишь девку Мариту, Дакей? Безумную Марит, волчицу Марит?

— Как не помнить, — быстро отозвался тот, напуская на лицо сладость и причмокивая губами, в то время как глаза цепко ловили оттенки выражений на худом лице Веста, — лучшая девка была в ту десятку годов. Жаль, пропала, во времена… Ну, неважно, все равно уже старая.

— Там, — Вест покачал головой, — они, кто вернулись обратно, — совсем не стареют. Носят на пястье алую метку, что вспухает сама, и цветут, как дивные цветы иных миров. Жаль только, все равно умирают. И рано. Ладно, тебе пора.

Дакей пошарил на столе, сунул в рот сладкий шарик с пьянящим привкусом, устроил его языком за щеку. Прикрыл глаза, расставляя перед закрытыми веками услышанное и увиденное. Вест смеялся над Неллет. Но горько. Однако… Марита? Которую по велению Веста полтора десятка лет тому Дакей подвешивал на шелковых пеленах… Од-нако…

Неллет, спящей в покоях, украшенных извитыми лианами, полными птиц с тихими мелодичными голосами, снился Янне-Валга: спал в каморке, открытой ветрам и туманам, и ему снилась Неллет, парящая вместе с ним в сверкающей пустоте.

… Яннека летел, держа ее руку, ненужный страховочный шнур давно упал, отстегнутый, вился, уходя вниз кольцами, как тонкая бесконечная змейка. Янне пел, поворачивая к ней смеющееся лицо, и его Неллет смеялась радостной песне, сочиненной в ее честь. Светлые волосы облаком плыли вокруг нежного лица с большими глазами, плечи откинуты, ноги, обтянутые черным блестящим костюмом, напряженно вытянуты, с радостным ощущением силы каждой маленькой мышцы. Вот Янне крепче сжал ее руку, увлекая вверх, и под ногами заворочалась огромная туча, черная, мигающая грозовыми сполохами. А над их головами висело открытое солнце, слепило глаза, не защищенные сдвинутыми козырьками.

Они поднимались все выше, а где-то сбоку настойчиво стукало чье-то сердце, то замедляясь, то ускоряя биение.

— Янне? Яннека, ты спишь?

Неллет исчезла, оставляя память о своей руке на коже ладони. Янне сел, вертя рыжей головой и стараясь изо всех сил не забыть сон. Такой прекрасный.

— Что там? — спросил хрипло тишину за дверцей каморы, — без меня никак, да? Тьфу…

— Принцесса Неллет, великий Янне-Валга…

В то же мгновение Янне был уже на ногах, дернул засов, распахивая дверь. Втащил внутрь испуганного мальчишку, полуголого, со скинутым на пояс комбинезоном. Тот поднял темные растерянные глаза:

— Там что-то. Случилось у них. У нас. Пришел посланник, из стражей часа.

Губы мальчика задрожали, но он справился, продолжая:

— Великая Неллет. Она проснулась, чтоб вызвать весеннего. Но его нет.

— Как нет? Ну, мало ли… — Янне уже тащил парнишку по коридору, лихорадочно прикидывая, куда же теперь, если и правда.

— Элле сказал. Нет нигде. Связь порвалась. Совсем. Великая Неллет не нашла весеннего. Ни в Башне. Ни… — он сглотнул, — ни во внешних мирах.

— И что?

— Теперь она спит, — уныло закончил мальчик, топчась перед входом в пиршественные покои.

— Удивил.

— Нет, — шепотом не согласился тот, — сердце великой Неллет не бьется, дыхание умерло. Что будет с нами, Яннека?

В каменном зале сразу стих гомон, когда Янне быстро прошел к очагу, коротко поклонился посланнику и стал ждать, не садясь. Тот тоже поднялся, изучая летуна взглядом. Рядом с посланником жался к вышитому официальному халату мальчик с коробкой письменных принадлежностей.

— Я пришел говорить с великим небесным охотником Янне-Валгой. Наедине.

Янне кивнул, показывая на узкую дверцу.

— Останься тут, кен-пин, — велел советник, направляясь следом за невысокой быстрой фигурой.

За дверцей оказался прямой, как стрела, узкий коридор с пластиковыми стенами, увешанными обычными светильниками. Янне быстро шел, шаги глухо отдавались, звук угасал в шершавом покрытии пола.

— Мы, — попытался начать посланник, но Янне махнул рукой.

— Выйдем, тогда. Тут любопытный народ.

И правда, двери приоткрывались, блестя взглядами, колыхались шторы, показывая чьи-то лица.

Коридор внезапно кончился узкой лесенкой вниз, в пустоту, которая была будто врезана в окружающие ее стены витка. Внизу под ступеньками висела во всю ширину огромного колодца растянутая сеть. Янне сбежал вниз, пошел по дощечкам, привязанным к веревочным перекрестьям в самый центр сети, закачался там, усаживаясь и становясь похожим на рыжего паука. Посланник медленно пробирался, цепляясь руками за протянутые жиденькие перила. Выдохнул, садясь рядом и свешивая ноги в пустоту.

— Тут — никто, — сказал Янне, — а то они же, как дети. Говори сперва мне.

Посланник кивнул. На закраинах витка, которые окружали сеть со всех сторон, появлялись люди, стояли, всматриваясь в две маленькие скорченные над пустотой фигурки.

— Весенний муж Даэд исчез из покоев принцессы, да будут сны ее… Это случилось два дня тому.

— Делов-то, — деланно усмехнулся Янне, очень внимательно слушая.

Посланник попытался смерить его негодующим взглядом, но сеть закачалась, и он вцепился в веревки.

— Нам не дано понять, как именно великая Неллет ощущает реальность. Мы можем лишь записывать. Пытаться толковать то, что происходит впервые, вернее, произошло впервые. Так вот. Неллет проснулась и не нашла весеннего. Позвала его. И не услышала. Потом заснула снова. Потому заснула. Теперь она спит, не дышит, сердце ее молчит. А Башня…

Он оторвал руку, показывая на ряд фонарей, подвешенных вдоль края витка.

— Давно они стали умирать?

Янне повернул голову. Фонари помигивали, некоторые сильно потускнели, а пока смотрел, несколько потухли совсем.

— Я понял. Говори дальше.

— Если порвется и эта связь, никто не знает, что станется с Башней. И с нами.

— Ты хочешь, чтоб я побудил великую Неллет? Я? Почему я?

— Ты любишь, — просто ответил советник.

— Откуда знаешь? — голос Янне охрип, и он прокашлялся.

Советник пожал плечами. Зашуршала парча жесткого халата.

— Все знают о великой любви небесного охотника к нежной принцессе Неллет, о том сказывают саинчи. Их песни — забавка для народа. Но я пришел спросить тебя. Мы все спрашиваем тебя, великий охотник, любишь ли ты? Так сильно, чтобы попытаться?

— Да, — сказал Янне, вставая. И вдруг бросился в перекрестья натянутых веревок, в последний миг схватил одну рукой, вывернулся, ныряя стремительной рыбой, пролетел под другими веревками.

— Да! Я великий Янне-Валга! Я разбужу Неллет своей любовью.

Посланник сидел, держась обеими руками, вертел головой, пытаясь уследить за прыжками и полетами сумасшедшего рыжего парня.

— Условие, — Яннека оказался снова рядом с ним, сидел, оседлав дощечку, — одно. Я не пойду в сахарные покои принцессы. Не буду валяться на мягком ложе и купаться в теплой водичке ее бассейнов. Я буду будить ее тут. И после великая Неллет останется здесь, со мной.

— Это невозможно!

— Почему? — Янне вскочил, раскачивая сеть, веснушчатое лицо побледнело от ярости, — мы кормим вас, и защищаем вас. Мы что, хуже вас, откормленных, как сонные кролики агонзов? Я великий Янне и для принцессы буду устроены прекрасные покои, с мягчайшими покрывалами. Пусть что хотят, тащат сюда ваши элле. Когда Неллет проснется, будете снова стоять и ловить ее слова. Но тут, на витке небес! Я все сказал.

Он пошел обратно, прыгая через плашки и сильно раскачивая сеть.

Сердце Янне стучало, голова кружилась. Неллет. Его дивная любимая Неллет, будет летать с ним в пустоте, слушая его песни. Будет валяться на покрывалах, есть фрукты, смеяться и спать — с ним, с Яннекой. Верно говорят, нужно очень, очень сильно хотеть. И желание сбудется…

Неллет спала, рядом, лежа на животе и сунув обе руки под подушку, спал Андрей, которого сморило после долгих разговоров, и он прилег подремать на край постели, потом заснул, перекатившись ближе к уснувшей Неллет, и устроился в любимой позе. За кисейными пологами сидел на полу кенат-пина, сторожко прислушиваясь, а поодаль недреманно стоял страж первого утреннего часа.

Неллет спала, сон отметил ее лоб тревожной поперечной морщинкой, уголки губ опустились, придавая лицу выражение скорбной беспомощности.

… Во сне время сделало прыжок, и она оказалась в огромных покоях небесного витка, лежала тихо, открыв большие глаза навстречу клонящемуся к ней лицу, усыпанному яркими веснушками. Янне коснулся губами ее приоткрытого рта. И откачнулся, сутулясь, склонился, шаря рукой по полу возле постели. Не поворачивая головы, Неллет услышала гулкий глоток. Звяканье поставленного кубка.

— Они говорят, ты такая всегда. Это правда, Неллет? Я думал…

Наступила тишина, провожая собой тихий голос кенат-пины:

— … правда, Неллет? Я думал…

Яннеке подождал ответа и засмеялся. Вся горечь мира была в этом смехе. Смехе обманутой яростной надежды.

— Они сказали, я справился. Разбудил. Но я не верю! Если еще постараться, ты станешь такой. Как приходила ко мне, да? Во время тяжелых ураганов. Ты помнишь, Неллет? Ты летела, а я пел тебе свою песню. Сердце мое рвалось от счастья. Но они говорят…

— Они говорят… — вторил мальчишеский голос.

Янне вскочил и в два прыжка оказался у входа, рванул кисейные шлейфы:

— Заткнись!

— Заткнись, — послушно повторил мальчик, закрывая глаза в страхе.

«Заткнись!» — написал в свитке страж утреннего часа, помедлив секунду, поставил над словом кенаты, обозначающие свое отношение к эмоциям нового мужа великой принцессы.

Янне медленно, нехотя, вернулся к постели, сел, стараясь не смотреть в открытые глаза Неллет. Потом, скинув сапоги, прилег рядом. Повернув лицо, убрал руки принцессы с покрывала, откинул его. Конопатое лицо сморщилось от жалости с оттенком брезгливости. Проведя пальцами по тонкой шее, по ключицам, коснулся обнаженной маленькой груди, положил ладонь на впалый живот с выпирающими по бокам косточками.

Придвинулся вплотную, бережно обнимая тело, похоже скорее на тело двенадцатилетней девочки, и зашептал в ухо, стараясь не быть услышанным кенат-пиной:

— Все хорошо, Неллет, моя любимая, все хорошо. Я призову всех лекарей. И лучших поваров. Ты вылечишься. Даже сейчас, мы сможем. Да. Я ведь разбудил тебя. И Башня цела. Надо только, чтоб ты любила меня. Скажи. Скажи мне это, я ждал, знаешь, сколько я ждал? Он пошевелил пальцами, считая в уме и стараясь не думать о прохладной, почти неживой коже под своей рукой.

— Двадцать. Даже и больше уже. Я маленький еще был. Я потому стал великим Яннекой, хотя видишь, рыжий, и ростом не вышел. Всю жизнь мечтал о тебе. Скажи мне. Чтоб я…

«… сумел взять тебя как мужчина» насмешливо продолжил голос в его голове и Янне еле удержался, чтоб не проговорить это вслух.

— Даэд, — ответила ему принцесса, по-прежнему лежа на спине и глядя в наспех расписанный цветами потолок, — Даэд!

Янне упал навзничь, убирая свою руку с женского живота.

— Даэд, — прошелестел за шатром детский голос, повторил, — Даэд!

Янне вскочил, пиная ногой полупустой кубок, тот укатился в угол, расплескивая остатки гранны. И вышел, со злостью дергая полосы прозрачной кисеи.

— Даэд, — сказала принцесса.

Закрыла глаза, готовая погрузиться в новый сон, из череды тех, в которых она бродила из мира в мир, из одной реальности в другую, разыскивая черноволосого тощего паренька с узкими глазами и высокими скулами.

— Даэд, — повторил кенат-пина.

«Даэд», записал в свиток элле, положил перо на подставку. Прошел мимо мальчика в шатер, садясь, бережно приподнял принцессу, прижимая к себе и укладывая ее руку на свое плечо.

— Не засыпай, великая. Мы идем в бассейн. Янне, конечно, дурак, но сумел устроить тебя очень хорошо, не хуже, чем в твоей собственной спальне. Не ругай его. Не каждый выдерживает исполнение своего желания, ты сама знаешь, как это нелегко. Боюсь, его роль выполнена и больше ничего не сумеет сделать наш великий небесный охотник. Боюсь, он сломается.

Приговаривая слова, мужчина бережно раздел Неллет, опустил в теплую воду маленького бассейна и, сняв халат, засучил рукава тонкой рубашки, встал рядом на колени, омывая неподвижное тело намыленной ладонью.

— Ты похожа на младшую, которую родила мне подруга Рео-Иреона. Вот имя выбрала ей мать, да? Хорошо, твоему элле хватило ума назвать девочку самому. Теперь она Майла. И выросла уже.

Он улыбался, пряча тревогу. Наклонился, вынимая из воды мокрую Неллет и прижимая к рубашке. Другой рукой неловко кинул на нее банное покрывало.

— Вот теперь можешь укладываться спать. Я говорю тебе о пустяках, великая принцесса, потому что они — суть и соль жизни, все семь цветов и видов соли — земной и небесной. Ты не можешь уйти от нас. Потому что когда-то именно ты забрала нас к себе. И теперь все мы — твои дети. Если уйдешь, мы погибнем.

Он замолчал, неся принцессу мимо сидящего на полу мальчика. Уложил, вытирая, скомкал покрывало и укрыл ее свежим, сухим. Наклонился к лицу, как немногим раньше делал это Янне-Валга.

— Прости, я понимаю твою боль, но…

Неллет пошевелила губами.

— Что? — элле нагнулся совсем близко.

— Не очень. Понимаешь.

И закрыла глаза, уходя в сон.

Нынешняя Неллет открыла глаза, с трудом подняла руку, трогая голую спину спящего рядом Андрея. Он думал, что понимает, ее верный заботливый элле. Думал, все дело в женской любви, которая, в иные времена наполняя силой, тогда привела ее к слабости. Но по-настоящему все было намного проще. И страшнее. Мы двое были единым целым. И Башня умирала, не потому что я, капризная вечная девочка, жаждала вернуть себе любовную игрушку — мужчину. Она умирала, потому что весенний и одновременно вечный муж Даэд был так же важен, как я. И потеря его подрывала само существование Башни.

Но почему события из прошлого вторгаются в ее теперешние сны? Сейчас важно совсем другое.

Она смежила веки, вытягивая руки поверх покрывала. Как нелегко быть долгоживущей в мире стремительных человеческих жизней. Кажется, только несколько мгновений тому хмельной Янне плакал от беспомощной злости, сидя рядом на постели. А вот уже минуло почти сорок лет, для нее — малая капля, а для них — изрядный кусок жизни. Такой, как ее первый с рождения до пятнадцати. Когда за этот срок она успела вырасти из крошечного младенца в упрямую девочку, совершившую почти невозможное и уж точно — небывалое. А шестнадцатый год — год перехода в долгую жизнь — все изменил, отрывая ее от людей, оттаскивая все дальше от любимых, заставляя складывать скорбь об ушедших в глубины души и ждать новых привязанностей. И знать, они тоже уйдут, улетят в прошлое. Бедный Яннека, его уже нет. А был бы — ему стукнуло бы почти сотню лет. Целую, и всего лишь сотню. Дряхлый старик. Славно, что он ушел раньше, с нежностью подумала Неллет, провожая сон о Янне-Валге в прошлое. А приснился не зря, как ничего не бывает случайным.

Она снова ищет во сне человека, и снова не находит. Как искала когда-то Даэда. Правда, в этот раз она ищет не любовь. А ключ. Инструмент для изменения настоящего, и его нельзя потерять. Время скользит, забирая у Неллет те немногие годы счастья, которые останутся ей с любимым. Там, на земле Андрея, Даэд проживет еще, пусть двадцать пять. Или тридцать лет. Умрет от старости, оставляя молодую жену тосковать и ждать своего срока смерти. Но пусть так. Тем более, нельзя терять ни единого дня. Следующего совмещения Даэд может не дождаться.

Но где же она, эта сильная и красивая женщина, такая равнодушная к избранному снами Неллет мужчине? Нельзя, чтобы она помешала ему остаться. Нужно проследить, чтоб ее судьба отслоилась, наполнилась новой кровью и зажила отдельно. Иначе элле Андрей будет не готов остаться.

Неллет закрыла глаза совсем. Ее нужно увидеть. Знать, что делает.

Бледные губы тронула улыбка.

«Приходи верный сон, правильный сон, настоящий». Так шептали они в спальне пансиона, укладываясь под развешанными на стенах вассами, плетеными из грубых шерстяных ниток. Она, маленькая Агейя, высокая строгая Натен.

Приходи, верный сон. Правильный сон. Настоящий…