Карты и сновидения [СИ]

Глава 21

— А я ему говорю, ты, Пиэтка, маленький еще дурачок, не понимаешь, куда стремиться. Все умные мальчики стремятся в советники или в мужья, так повелось. Конечно, матери нелегко, ведь мужья уходят жить насовсем в другие места, а советники заняты делом, им даже жениться нельзя, но детки же будут. Подруг им можно, советникам. Оно, конечно, нескоро, но на то и мать — думать вперед.

Ойя прервалась, чтоб грозно окликнуть дочку, слегка переваливаясь, сбегала прекратить ссору на мягкой лужайке. И вернулась, стеснительно прижимая руку к животу.

— Да и детками жизнь нас не обижает. Гален у меня, не смотри, что такой молчун. Где надо он быстрый и в силе. Через полгода вот…

Она хихикнула, расцветая лукавой улыбкой.

Ирина послушно улыбнулась тоже, кивнула, ахнула, как положено всплескивая руками. Болтовня Ойи ей изрядно прискучила, но та вызвалась показать ей, как они тут живут, когда Ирина наврала, насчет того, что просмотр детских спортивных талантов перенесен на более поздние дни. А главное, сегодня на уровне игр ждали визита весеннего мужа Неллет, элле Андрея. И Ойя жаждала показать гостье, как весел, вежлив и общителен новый избранник великой принцессы.

— А то времени ему осталось всего-ничего, — сообщила доверительно, усаживаясь рядом с Ириной на вычурную белую лавочку, — кончится месяц-ноуба, за ним придет дэкбе, и светлая наша Неллет заснет, чтоб охранить Башню от страшных бедствий зимы. Зимой муж ей не нужен, и наступит его время уйти.

— Куда? — стараясь не выдать слишком явного интереса, спросила Ирина, и замолчала, мучаясь, что спрашивает, возможно, о том, что известно всем. И ей должно бы.

— Все мы так говорим, — певуче согласилась Ойя, — не печалься, саа Эйра, случайным словам. Хоть и знаем, что лучшие покидают нас, пропадая в колодцах и тканях, и что так повелось и нужно, но все же слабы сердца женщин. Ты, может, тоже дружила в классах с будущим весенним, а?

Ойя толкнула Ирину в бок, засмеялась тихонько.

— Какие колодцы? — спросила сбитая с толку гостья, — какие ткани?

— Ткани? — удивилась Ойя, — ты о чем? А что Марита не захотела пойти с нами, то понятно, она не сильно любит детские уровни.

Она прижалась к Ирине пышным боком, зашептала, вытягивая лицо поближе к уху.

— Ушельцы, они могли рожать только там, куда увелись. Так и мать родила Мариту, а когда все вернулись, тогда и сделалось ясно, что тут им детей не дают. Не сразу. Но прошел год и два…

Ойя развела руками, подняла плечи в выразительном жесте.

— Великая Неллет лучше нас, простых, знает, что нужно для равновесия Башни. Так что, пройдет еще ну… тридцать, наверное, лет, и все они тоже уйдут. Останется память, ее смоют легкие сны. Алимку вот жалко. Хороший такой парень, с мозгами. Но как привел тогда Мариту, так она ему — и свет и радуга.

— Почему же жалко? Если он ее любит?

— А дети? — возмутилась Ойя, похлопав себя по животу, — а вдвоем состариться и уйти в нижнюю дымку, держась за руки, чтоб вместе упасть в последний сладкий сон? Она уйдет, а муж ее Алим останется горевать. Или начнет искать смерти, чтоб догнать ее на пути.

Ирина слушала, кивая и временами переставала понимать хоть что-то. Слишком чужая жизнь, в которой обычные слова сплетаются в совершенно неясные ей формулировки и конструкции. И почему, кстати, язык тут совсем наш, обычный? — ухватилась она за новый вопрос.

Искоса глянула на довольную жизнью Ойю, поняла — та не сумеет ответить. Можно, конечно, пообщаться с мужчинами. У них другой склад ума, а еще оба новых знакомца Ирины — техники, они могут знать что-то о самой сути. А могут и не знать, смазывая машинным маслом какие-то отдельные шестеренки.

— О! — Ойя вскочила, одергивая платье, поправила на плече прозрачный яркий шарф, — наверное спустился! Видишь, все туда идут? Пойдем, пойдем, саа, скорее. Вдруг он не успеет посетить вас, а ты и увидишь, тут, со мной.

Ирина пошла следом за Ойей, которая выловила в гуще ребятни дочку и тащила ту за руку. Кусая губы, раздумывала, как быть. Наверное, он тут совершенно счастлив.

Она держалась немного позади, вытягивая шею в попытках разглядеть за спинами взрослых группу строгих мужчин в нарядных, похожих на восточные, халатах с высокими, под самые уши воротниками. Люди подходили, протискиваясь, матери тащили за руки детей, толкали их вперед, те смеялись, выворачиваясь.

Вдруг стало лучше видно. Они поднялись, поняла Ирина, там ступени и какое-то возвышение. Халаты расступились, и она увидела Андрея. Он стоял, наклоняясь, слушал маленького мальчишку, который отдергивая от матери руку, что-то серьезно толковал, поднимая круглое лицо, и Андрей так же серьезно слушал, кивая. Протянул руку, принимая у мальчика блестящую штучку, другую руку прижал к вышитой яркими узорами рубашке, благодаря. И поднял вещицу, показывая всем.

Женщины засмеялись, гордая мать оглядывала небольшую толпу, стоя ступенькой ниже группы советников.

Ойя отпустила руку спутницы, подталкивая вперед дочку, обернулась, приглашая за собой. И двинулась к ступеням, быстро приговаривая упирающейся девочке.

— Иди, цветик, попросим у элле радостных снов и сверкающих облаков на всю зиму. Давай, а то, когда еще…

Ирина укрылась за какой-то тумбой, обклеенной детскими рисунками. Кусая губы, смотрела, как ее муж подхватывает на руки чужого ребенка, целует в щеку, смеясь, тормошит и снова слушает, очень серьезно, что ему говорит девочка, обнимая за шею. Ойя топталась рядом, полная гордости, поглядывала сверху на слушателей.

А потом Андрей поставил ребенка, внимательно посмотрел на головы и лица, будто искал кого-то.

«Он не может знать. Что я тут. Не может…»

Всего два шага. Выйти и, миновав толпу, оказаться рядом. Поднять лицо, кивнуть. Ведь это — ее Андрей. Спокойный, не самый красивый, часто задумчивый, с медленным, немного тяжеловесным чувством юмора — ей не всегда удавалось дослушать его шутки, он начинал, а Ирка уже уходила к тренажеру или в кухню…

Но как же нелегко решиться. Он тут совершенно другой. Кажется, даже стал выше ростом. А вдруг она покажется, а он…

Но додумывать своих страхов не стала. И все услышанное в скальных лабиринтах о месте Андрея в мироздании и ее собственном месте, тоже вылетело из головы. Если честно, совсем не увязывалось в голове, что именно нужно сделать сейчас и для чего это нужно делать. Единственное, что нужно, вдруг поняла Ирина, подойти, окликнуть. А там пусть все идет…

Ее руку вдруг перехватила горячая рука, сжала пальцы, оттаскивая назад. Ирина резко обернулась. Смуглое лицо Мариты, серьезное и встревоженное, испугало ее. Та прижала палец к губам, ступила назад, таща ее за собой.

— Что? — шепотом спросила Ирина, мгновенно пугаясь еще неизвестно чего.

— Скорее!

За поворотом начинался узкий кривой коридор, шершавые стены глушили быстрые шаги. Увлекаемая женщиной, Ирина оглянулась разок, попыталась остановиться, но та дернула ее руку.

— Ты хочешь его смерти?

Марита втолкнула спутницу в узкую нишу и та, взмахивая руками, провалилась, не найдя под ногой твердой поверхности.

Взмывая и одновременно падая, успела подумать, о той самой кроличьей норе, и канула в кромешную темноту, в которой ни звука, ни проблеска, ни шевеления.

В месяце ноуба солнце превращалось в тусклый кружок, висящий в затянутом зыбким туманом небе. Дожди становились холодными, и шли часто, то унылой моросью, начинаясь под утро, то проливались тяжелыми каплями, мгновенно затопляя низины и бревенчатые основания домов.

Сидя перед очагом, Вест передернул плечами, запахивая домашнюю куртку, нагнулся, шевеля железным прутом остывающие угли. Снова откинулся на спинку удобного кресла, вытягивая ноги в мягких сапогах. Можно кликнуть Еноха, пусть парни принесут горячего питья. Но после того, что случилось во время перехода, важнее было обдумать и решить, как поступать дальше.

Повертывая голову, он с досадой прислушался к шороху за косо висящей перед постелью шторой. Совсем забыл. О девчонке.

— Эй. Как тебя?

— Нуэла, мой господин, мой сильный господин, мой прекрасный…

— Хватит. Ты поела? Иди сюда.

Штора качнулась, показывая босую ногу, потом вторую, маленькая рука придержала ткань. Девочка встала, одергивая серое платье с аккуратно заштопанным подолом.

— Возьми там, на сундуке, — велел Вест, ленясь шевелиться, — разверни. Нравится?

Она постояла, не решаясь шагнуть, но страх оказаться непослушной пересилил, и пробежав босиком за его спиной, склонилась над крышкой большого сундука, окованного полосками меди. Зашуршала, потом, после маленькой тишины, ахнула вполголоса.

— Это мне, мой господин? Мой…

— Надень. Покажись.

Через небольшое время девочка подошла, встала рядом с очагом, отводя складки прозрачного подола от языков пламени. Вест благодушно рассматривал тонкие руки, шею в вырезе нарядного платья, криво свисающий широкий подол, под тканью которого просвечивали худые ноги.

Подкормить бы, настоящей едой, была бы совсем неплоха, размышлял лениво, помахивая рукой, чтоб поворачивалась, показывая себя.

— Забирай. Скажи Гейдо, что я отдыхаю, и до утра пусть не беспокоит.

— Да, мой господин, мой сильный господин…

После паузы Вест открыл глаза.

— Ну?

Девочка переступила с ноги на ногу, руки ее затряслись, глаза наполнились слезами.

— Что еще?

— Немножко еды, мой господин…

Она опустила голову, оглаживая худыми пальцами прекрасную ткань. Закончила шепотом:

— Моя мать. И сестра. Маленькая совсем.

— Бери. Только быстро.

Он снова закрыл глаза, дожидаясь, пока она соберет со стола куски лепешек, фрукты и остатки жареного мяса. Терпел, стараясь не раздражаться. Вот уж верно, мы повелители собственных желаний, рассеянно размышлял, стараясь не думать пока что о главном. Мало мне было яростного стремления найти себе место вне Башни, где я стал бы главным. Так я пожелал мир, полный преданных мне людей. Вот они, мои люди, величающие меня господином таким и сяким. Любая из этих тощих самок с радостью уляжется в мою постель. Любой из моих парней-воинов умрет за меня. Каждый из дядьев покорно уйдет на охоту в отравленные болота, зная, что через пять или семь таких охот может стать стариком и умереть от слабости. И каждая мамка послушно рожает новых воинов, новых постельных девок, новых будущих дядьев… Вот только надо было еще просить для них сытости, телесного здоровья, умения жить. Но если сумеют жить сами, то где уверенность, что он останется их господином. Сильным, прекрасным, чудесным господином.

Да и кто знает, насколько можно ветвить яростные желания, утешил себя Вест, оставшись в одиночестве. Ничто не повисает в пустоте, не имея связей. Это Башня лишила его рассудка, маяча в сознании могучей и такой самостоятельной формой, сущностью, которая не нуждается ни в чем, кроме того, что находится в ней, все что нужно, берущей из пустоты. И в своих мечтах безрассудный мальчишка, которого родители бросили, уйдя в нижнюю дымку, равнял себя именно с Башней, полагая и желания чем-то отдельным от всего.

Оказалось, все не так.

— Но я живу, — возразил он вслух, усмехнулся, выставляя подбородок, заросший белой щетиной.

Верно. Что угодно могут сказать, охаживая его плетьми обвинений, но, если жизнь не прервалась, значит, он выбрал путь, не приводящий к ранней смерти. И значит, в главном он прав! Ошибался бы — сдох бы совсем молодым. А ему почти семьдесят. Это еще даже не старость. И как же хорошо, что он думает заранее о сроке своей жизни. Люди могут совершать ошибки, но могут и исправлять их, если получают новые возможности. Он — получил.

Вест все же поднялся, пошел к двери, задвинул засов, чтоб никто не помешал его мыслям. Марита вернется к полудню. А до того он должен снова, шаг за шагом вспомнить свой сон перехода, разговор и проверить, не допустил ли ошибок, а еще — как лучше исполнить данное королям обещание. Для себя лучше, усмехнулся Вест, стаскивая сапоги и валясь навзничь поверх шелковых покрывал, еще точащих запахи девичьего тела.

… Зелье вышло правильным, и Вест одарил училу Дакея огромной флягой фруктового вина и мешком настоящей еды. Улыбаясь жадному лицу и толстым рукам, обхватившим подарки, когда парни увозили потяжелевшую тачку с толстяком, Вест подумал с веселой злобой, а не жрал бы как бессмысленный зверь, получил бы еще пару девок, из тех, которых растит специально обученная мамка. Но девки Дакею уже ни к чему, да.

Запершись в своих покоях, Вест медленно разделся, отшвыривая ногой штаны, рубаху и легкий панцирь из роговых полированных пластин. Подошел к столу, откупорил стеклянный флакон с узким горлом. И не давая себе помедлить, сел на постель, выглотал злую, тягучую, как больная слюна, жидкость. Лег на спину, роняя флакон из ослабевших пальцев. Неумолимо засыпая, ухмыльнулся, стараясь удержать на лице это выражение.

С ним и проснулся, вскидывая поджарое тело, уперся руками в сыпучий холодный песок. Встал, расправляя плечи. Прислушиваясь, поворачивался, ища следы собеседников, и на мгновение испугался, тут же прогнав страх. Если Дакей ошибся. И сварено неправильно…

Но темнота, сгущенная в углу, куда не доставал зыбкий лунный свет, падающий через расщелины, зашевелилась, формируя черный силуэт, шагнувший ему навстречу.

Пару мгновений две фигуры стояли молча, оглядывая друг друга. Белесая фигура Веста, худая, с узлами узких мышц, вздувающихся при каждом движении, его лицо, припорошенное по щекам и подбородку белой щетиной, такие же белые короткие волосы, торчащие иголками на затылке. И — угольно-черное отражение, с резко очерченным силуэтом, в границах которого темнота клубилась, перемещаясь. Открытые на темном кромешные глаза, как морская галька без солнца. Рот, растянутый в вызывающей ухмылке.

«Он смеется надо мной» — Вест сжал кулаки, вздергивая подбородок.

Черная фигура повторила движение, опаздывая на часть мгновения.

«Нет. Он послушен. Повторяет мое»…

Кулаки разжались, Вест встал свободнее, выжидая. Но призрак молчал и тогда он начал первым.

— Я решил посетить вас сам. Не дожидаясь, когда снова поманите пальцем. И у меня получилось.

— Мы в восхищении, — согласился собеседник, голосом, похожим на шуршащее перекатывание морских камешков, таскаемых волной.

— Я и моя королева, — продолжал, размывая четкие очертания и становясь уже не отражением Веста, а самим собой — менее высоким, изящно сложенным, с темными, откинутыми со лба густыми волосами. Чернота высветлилась, будто Денну нарисовали графитом, густо затемняя нужные места.

Вест подавил желание осмотреться, понять, в каком обличьи предстанет перед ним королева Ами. Предстанет — вот правильное слово. Пусть появится сама!

И опуская голову на внезапное касание, не удержался, отдернул ногу, которую обволакивала слизь, смешанная с клочьями гниющих водорослей. С негромким смехом Ами упала, вернее, падали, отлепляясь от кожи, пласты блестящего месива, лепились, уплощая бугристые комки, будто разглаживали их еле видным лунным сиянием.

— Я тебе нравлюсь? — фигура, вырастающая из прибрежной грязи, и правда, была хороша. Блестела изгибами, подчеркивая изящество тонких щиколоток, запястий, красивой шеи — темными тенями с резким запахом гнилой соли.

Тонкая рука поднялась, пытаясь коснуться лица гостя, прошлась в воздухе, наполняя его ноздри кошмарным запахом.

— Видишь? Я могу трогать тебя. По-другому…

— Хватит игр, любимая, — предостерег Денна, усаживаясь на валун в центре песчаной прогалины, — наш гость пришел не только от скуки. У него важная беседа. Я угадал?

Вест стоял, решая, как быть. Джент слукавил, отвлек разговорами и занял его — Веста — место в этом пространстве. И теперь смотрит сидя, на него — стоящего перед ним. Король и проситель.

— А, — догадался Денна, похлопывая по валуну, — ты можешь сесть тоже. Не помешаю. Я бесплотен. Для тебя. Но не для предметов и веществ. У них своя плоть, отличная от нашей.

Он снова забавлялся. Вест, сам любитель хорошо посмеяться, смеялся часто. Издеваясь над слабыми, а еще — бросая вызов опасностям. Насмехаясь над чужими чувствами и над собственными движениями души. Смех всегда был ему лучшей броней. Но постоянное насмешливое отношение королевской четы к окружающему их миру бесило. Хотя разум Веста понимал — этот смех — от бессилия, именно он заменяет великому Денне рукопожатия, касания, похлопывания по плечу, и многое другое.

Великому? Я так подумал?

Вест шагнул ближе, но принимать приглашение, усаживаясь на камень прямо сквозь бесплотную фигуру, не торопился. Просто встал вплотную, и Денне пришлось задрать лицо, чтоб видеть глаза гостя.

— Хм, — на этот раз в ухмылке звучало пусть насмешливое, но уважение.

— Чего же ты хочешь, пришедший сам? — позади шуршало и хлюпало, обдавая собеседников резким запахом.

Но Вест не повернулся к Ами. Он пришел для мужского разговора.

— Один вопрос, — напомнил Денна, глядя угольными глазами на темном лице, — и одно желание…

Это было плохо. Но Вест смирился, еще когда часами напряженно обдумывал встречу. Заданные вопросы помогли бы рассчитать самое оптимальное желание. Но вопрос может быть только один.

— Я знаю. Скажи мне, джент Денна… Я смогу жить так же долго, как живете вы?

После паузы два голоса заговорили вместе.

— Так же, — задумчиво протянул Денна, напирая на повторенное словосочетание, — гм, так же…

— Живете? — тихо рассмеялась за спиной королева.

Вест понял, стоя обнаженным на холодном песке и сквозняк по голым плечам стал почти ледяным. Конечно, он спросил неверно. Не так же ему нужно жить, как эти двое — лишенные плоти. Которые, судя по признанию Ами, выраженному его словом — живут ли?

Но это был всего лишь вопрос…

— Если ты поможешь нам…

— Я знаю, что должен заплатить!

— Глупец! — Денна встал, и его лицо почти коснулось яростного лица Веста, но ни единого дуновения тот не ощутил, — ты считаешь нас сказочными волшебниками? Взмах королевской руки и — песни-пляски-вечность? Молчи. И дослушай.

Дождался, когда Вест кивнет.

— Мы не можем вернуться сами. На радостный остров Ами-Де-Нета, где поверь, всем была дарована прекрасная солнечная жизнь. Дарована нашей, королевской милостью! Кое-что после самовольных капризов Неллет осталось там. Остался дворец. И лаборатории в нем. Где-то там все еще живы королевский лекарь веа Саноче и молодой ученый Кассиус Монго. Мы надеемся, что это именно так. Если ты найдешь путь в потерянное королевство Ами, и, если сумеешь пройти его не один, а мы втроем отправимся туда… Скорее всего, мы сумеем восстановить рецепт и воспользоваться лабораториями. Так что, да, наш порывистый юный друг. Ты бы смог жить вечно. Ты понимаешь, да? Что в твоем случае «вечно» означает не настоящую бесконечную вечность. Это красивое слово. Но несколько веков, может быть, целый десяток, будет в твоем распоряжении.

— А… — Вест замолчал, напоминая себе, что вопрос уже задан. Но так важно узнать, сумеют ли короли вернуть себе настоящую жизнь. А может быть, не так уж это и важно? Все равно они изгнанники, потерявшие свое государство. И еще вопрос. Им выгодно отправиться на родину? Вест преследует свои цели, а что у них на уме? Но даже если он спросит, где уверенность, что ответ будет точным? Изворотливость ума осталась прежней, джент легко ответит правду, но вполне возможно, не самую главную.

— Желание, — напомнила Ами, касаясь его пальцев холодной сыростью, — или ты его уже высказал, задавая вопрос?

— Я помогу вам вернуться, если вы просите меня об этом. А мое желание вот какое: я хочу стать тридцатилетним, навечно. Ну, на тот самый длинный срок, о котором ты сказал, джент.

— Как упорно этот мужчина обращается только к мужчине, — прошелестел смех Ами, на песок упали пласты водорослей, собрались, образуя сидящую фигуру, — ты горяч и допускаешь ошибки. Мы могли бы воспользоваться ими, но королевская честь все еще при нас. Почему ты сказал, что заплатишь?

— Я? Я…

— Желание не требует платы, мой маленький горячий дружок. Оно — желание. А поможешь нам ты лишь потому, что по-другому твое желание не исполнится.

Ами потянулась, сладко зевая, тряхнула длинными волосами, они зазмеились, разрастаясь по блестящему песку.

— Славно быть долгоживущим. Мне хочется отдохнуть. Посплю, пожалуй, пару лет.

— Нет! Я… Мне скоро семьдесят. Я старик. Почти. Нужно все сделать скорее. Вам не понять, да?

— Это вопрос? — промурлыкала Ами, ложась и рассыпаясь на тонкие черные нити, переползающие с места на место.

— Нет. Я знаю, что вам не понять. Вы забыли, как это — жить, слыша утекание времени. Знать, сколько всего осталось несделанным!

Вест растопырил пальцы, протягивая вперед руки. Казалось, он видит его, время, текущее без остановок.

— А вот за это тебе и придется заплатить, — засмеялся Денна, стоя на шевелящемся пятне водорослей, как столб черного дыма в стеклянном скульптурном сосуде, — чтоб мы поторопились, поступая согласно твоему времени. А не нашему.

— Я заплачу! — выкрикнув, Вест замолчал, вдруг пугаясь, а хватит ли королям того, что он имеет.

— Услуга, — прошелестела Ами, вырастая рядом с Денной, тонкие черные нити дрожали, очерчивая лицо и плечи, будто кто-то швырнул на стекло горсть мокрых волос, — нам нужна услуга…

Вест перевел дыхание, спохватившись, вспомнил о правильном выражении лица. Даже если они понимают — он все готов отдать за новую долгую жизнь, нельзя тешить их насмешливость. Он будет спокоен и суров.

— Вы получите услугу. Говорите.

— Наша дочь… — голос Ами стихал, будто колеблясь, надо ли продолжать, но фразу подхватывал Денна:

— Маленькая вечная Неллет…

Ами кивнула, свешивая нитяные пряди, и они скрыли блестящую чернотой фигуру.

— Ты должен забрать ее.

— До начала месяца дэкбы.

— Пока она не ушла в зимний сон.

— Убить? — коротко уточнил Вест. Усмехнулся мгновенному содроганию царственной пары. Он таки сумел их удивить.

— Нет, — почти без раздумий возразил Денна, поднял руку — коснуться лба, она прошла сквозь лицо, погружаясь до запястья, — как же нелепо планировать будущее, не имея возможности сверить его с вычислениями предсказателей! Нет, малыш. Пусть она живет. Но какое-то время пусть она живет — у тебя. Отдельно от Башни. Понимаешь? Отдельно от своих людей. От последнего весеннего. И от первого весеннего тоже.

— Нельзя убивать, — голос Ами возвысился, спугивая маленьких летучих мышей, те замелькали над головами, пересекая падающий лунный свет.

Вест подумал было, что это материнское в королеве, ну да, такая же баба, как все они. Но Ами продолжила:

— Пока мы не знаем оптимального будущего, убивать — нельзя. Но если она умрет сама… Бедная маленькая Неллет.

Вест коротко поклонился, прижав руку к груди.

— Я заберу принцессу из Башни. Одну. Никто из ее приближенных не найдет великую Неллет, пока не наступит дэкба. Я…

Он замолчал, глядя на пустоту, обступившую его. Блестящий в скудном свете песок, черные тени и провалы в неровных стенах пещеры. Мерное хлюпанье воды, резко пахнущей гниющими водорослями, — вон они лежат неровными кучами, очерчивая место, где волны вливаются внутрь и утекают обратно. А еще…

Вест пошел, осторожно ступая, к валуну с выемкой на боку, будто грубо сделанное кресло. Обок валуна чернело пятно очага, забросанное обугленными кусками сгоревшего дерева — ломаные доски, тонкие стволики, круглый короткий брус. Метнулся из-за спины Веста сквознячок, словно рожденный его шагами, овеял угли, они закурились белесым дымком, смешанным с черными хлопьями пепла.

Вест схватился за виски, сильно потер их, оглядываясь в панике. Один. А вдруг его спящий мозг сам слепил собеседников, используя увиденные во сне вещи? Придал им — их же звуки и запахи. А спящего Веста заставил поверить, что это и есть королевская чета. Сон. Не тот, нужный, а просто сон. И учила Дакей сварил негодное зелье, погубив для него детей и девок.

Надо проснуться! Чтоб привели Дакея. Убить его, ударить ножом в жирное брюхо.

Вест зажмурился. Стук сердца глушил все звуки и шевеления. Проснуться!

— Великий воитель…

Сиплый шепот протек в уши, повторился чуть громче.

— Великий воитель! Я вижу тебя!

Из тени, скрывающей узкую расщелину, откуда задувал свежий ветерок, ступила тень, свет упал на нечесаные волосы, блеснул в глазах. Забелели на неясном фоне согнутой фигуры руки, сцепленные пальцами.

— Счастье мне. Я уж думал. После того. Когда ты сказал. Дождусь ли. А чуть не загребли, падлы, это ж чисто повезло, что я… повезло, что девка эта городская, молчала, не стала вонять.

— Ты… — Вест выпрямился, пытаясь быстро сообразить, что бормочет пришелец и откуда он знает его.

— Васька я, великий воитель. Василий. Же. Ты мне показался, в тот раз. Когда девка тут херню плела. Голая. Андрюхина ж баба. Помнишь?

В последнем вопросе звучала жалкая надежда.

— Красивое тело, — повторил Вест свои собственные слова, сказанные в этом же месте. Когда Денна и Ами призвали его, мимоходом, в свой сон, с непонятной для него целью. Он увидел тогда Даэда, стоящего в столбе света, услышал его просьбу. Понял правила игры. И эту, что торопилась раздеться, показывая себя. Конечно. А сбоку, невидимый никому, кроме Веста, ворочался, что-то бормоча, этот несчастный урод. Да, он тогда бросил ему пару слов.

— Во! Точно. Жопа у ней такая вот, — собеседник покрутил пальцами, — маловата, как по мне, но сиськи ничо. Ты еще мне показал, смотри, говоришь, брат, вот они — бабы-то.

«Брат»?

Но пока что Вест только молча слушал, дожидаясь, когда сон наконец, уйдет, оставляя его.

— Все из-за них, паскуд. А ты ж мне это самое тогда еще говорил, — голос Васьки понизился до сиплого шепота, — тогда-а еще, давно уж. Когда повелел чучмека того, ну это. Я молчу, великий воитель, молчу. Но тебе ж можно, да? А так я никому.

Края пещеры расплылись, лунный свет стал ломаться, сваливаясь сверху потрескивающими пластами.

— Призвал! — теперь к Весту доносились невнятные обрывки слов, — воина… мне сказ… я же тебе…

— Да, — успел сказать Вест, вздергивая непослушные руки, повисая головой, сгибая ногу в колене, будто танцор, исполняющий сложное движение, — да!

Захрипев, открыл глаза, непонимающе глядя на светлый потолок с потрескивающими световыми панелями. Потянул вниз руки, затекшие от долгой неудобной позы, распрямил ногу. И сел, снова берясь за виски и медленно оглядывая свои покои, одежду на полу, запертую на засов дверь.

Он точно совершил сон перехода? Или ему снился обманный сон о сне настоящем? Как теперь выяснить, где взять доказательства?

Вест спустил на пол босые ноги, поморщился от злого покалывания в мышцах. Дурак, какой же дурак! Нужно было оторвать прядь вонючих волос Ами. Или горсть пепла прихватить. Да хотя бы какой камешек с песка.

Он согнул ногу, рассматривая босую ступню. Хоть бы налипло что.

Вдруг все — обман? А он явится в Башню, рискуя жизнью, попробует похитить принцессу. Будет держать ее тут, потратив множество сил на маскировку селения… А после наступит дэкба, и ничего не произойдет? Разве что новый весенний явится, как некогда явился проныра Даэд. И охотники Башни снова устроят побоище и снова придется все начинать. Без всякого нового срока жизни.

Медленно одевался, думая и одновременно прислушиваясь к ощущениям. Пытаясь найти в себе хоть какие-то доказательства реальности сна. Да всех этих снов, что уводили его туда. Раньше все было проще. В запасе были десятилетия, они казались такими длинными. Но начинать все сейчас?

Размышлял, не допуская и мысли о другом варианте. Как можно опустить руки, бросить завоеванный мир? Это же значит, он слаб и не сумел. Умрет, покрытый позором, и саинчи сложат о нем насмешливые куплеты.

За пределами ограды, сложенной из старых бревен вперемешку с камнями, туман рвался клочьями, и внезапно показывались над головой размытые пятна неба, жиденько-голубые, кажется, моргни, и цвет уйдет, превращаясь снова в бледный обыденный сумрак.

К Весту, прихрамывая, торопился Гейдо, держа рукой ножны короткого меча, встал чуть поодаль, кланяясь.

— Славного тебе пробуждения, великий милостивый господин. Ждем лодку, что отправил ты в поход, ее уже видно, скоро и будет.

Из приоткрытых ворот выходили парни, становились, кланяясь, поглядывали на забитое серыми облаками неба, переговаривались тихонько. Несколько человек уже побежали к причальной мачте, неся на плечах мотки новых веревок.

Вест кивнул помощнику, рассеянно, еще полностью в своих мыслях, оглядел воинов. Прищурился на крошечную фигурку вдалеке — ребенок там, что ли. Один, без мамок и дядьев.

— И вот еще… — Гейдо кашлянул, деликатно привлекая внимание господина, указал рукой на группку парней, — прибился вот. Откуда, понять не могу, сказывает, ты повелел. И баба с ним.

Из-за спин выступил лохматый мужчина в нездешней одежде, закланялся, преданно глядя в глаза, оскалил щербатый рот в льстивой ухмылке.

У Веста мгновенно пересохло во рту, сердце глухо ударило в ребра, застучало. Без всякого выражения он скупо махнул рукой, подзывая пришельца. Тот подбежал, все еще кланяясь и спотыкаясь. Уставился с восторженным вниманием.

— Как тебя?..

— Василий, великий воитель, Васька. Как ты повелел, вот я. Тут. С тобой. И женка моя… — он быстро оглянулся на смеющихся парней, сделал рукой неопределенный жест, — тама, внутри, где твои солдаты отдыхать изволят.

Вест не стал молчать дольше положенного, заговорил, почти не слыша себя из-за радостных громких мыслей. Он был там! По-настоящему был, и даже привел с собой этого никчемного уродца, напрочь сгнившего от вина и злобы. А тот притащил свою бабу, наверняка такую же никчемную, но неважно. Главное — все состоялось, сон — правильный.

— Я рад, Василий. Пойдешь в отряд к Эникею, Гейдо покажет тебе. Парни дадут одежду. И меч.

Отвернулся. Гейдо толкнул ликующего Василия обратно к толпе. Снова обратил к Весту бородатое лицо, ожидая приказаний. А тот, щурясь, пристально вглядывался в яркое быстрое пятнышко среди матовых от сумрака луж, заполнивших бескрайний пустырь, уходящий мутной полосой к болотам.

— Там что, ребенок? Что он там скачет?

— Прости, мой господин, мой великий господин. Сеголетка одной из девок, что были тяжелы в ту весну. Я кликну кого, пусть прогонят.

Пятнышко приближалось, и стало видно — мальчишка, лет трех-четырех с виду, щеки пылают румянцем, в маленьком кулаке — горсть какой-то травы. И блестят розовым ноги под завернутыми серыми штанинами.

— Он что — босой? — Вест нахмурился, морщась. Небесная влага, попадая на землю, превращалась в ядовитую жижу, разъедающую кожу до костей.

— Да я этих девок! — рассвирепел Гейдо, забирая в руку бороду и дергая, — совсем отбились. Мало того, что рожают не в срок, так выплодки их жрут, как болотные эрзы, и растут, будто купаются в манне. Сейчас и скажу, чтоб следили за своими усерками, а то мигом пойдут на корм тварям. Эй, ты, недоносок!

Мальчик встал неподалеку, пристально глядя на Веста и не обращая внимания на хриплые вопли Гейдо.

— Подойди, — Вест брезгливо осматривал босые, распухшие от ледяной жижи, ноги, неровные пятна румянца на толстых щеках, пегие волосы, торчащие клочками на круглой большой голове.

Больше к мальчишке не обратился, помня слова помощника — сеголетка — и продолжил уже, поворачиваясь к Гейдо:

— Не упусти — как начнется немочь, их первых в болота, нечего без толку помирать.

Пошел мимо воинов внутрь, уже перебирая в голове детали плана, ведь нужно не только дождаться Мариты с задания, но и заняться Неллет. Бедной маленькой Неллет…

Мысли обдали его радостью, как свежим закатным ветерком на ступенях Башни, будто он снова — мальчишка.

И где-то на краю сознания еле заметно саднило недоумение, непонятно, от чего возникшее. Связанное с дурным отпрыском одной из местных девок. Что там сказал Гейдо? Сеголетка. Рожденный весной. А скачет, будто ему уже пять. Но разбираться с этим Весту было некогда. Сейчас важнее другое, намного важнее!

Он шел, за ним шли гурьбой его парни, красуясь панцирями. И, поправляя оружие, семенил Василий, на всякий случай кланяясь в спины.

А мальчишка, переминаясь босыми ногами в хлюпающей луже, пристально смотрел в немного сутулую спину великого воителя, славного и доблестного господина мира сытных дождей. Когда створки ворот медленно сошлись, хлопнув и загремев, отвел яркие глаза, поднял к лицу руку, сжимающую пучок болотной травы. Зашептал что-то, прикладывая к губам и позволяя острым листикам, пробуравив кожу на щеках, присосаться к сосудам, толчками несущим густую сытную кровь. Распахнув старую рубашонку, приладил сытую траву к груди, приращивая ее на место, к созвездию точек-родинок, питающих тонкие стебельки. Ковыряясь пальцами и совсем по-детски выпятив губу, с трудом стянул тряпочные завязки. И помчался обратно, шлепая и выворачивая пятками жирную блестящую грязь.