Глава 3

Любовь носила имя Артур. Высокий, очень изящный, с темными вьющимися волосами, за которые его любовно поругивали учителя, но дальше укоров дело не шло. Всеобщий любимец, спортивный, отличник, обаяшка, балованный благополучными родителями. Он был в девятом, а Ирка в восьмом. Влюбилась, как та кошка, увидит и сразу ноги подгибаются, ладони потеют, а уши глохнут. Артур встречался с первой красавицей класса, ее тезкой, вернее, все называли ласково — Ириша. Иринка. Иринка Самойлова. И конечно, Ирке Грец ничего не светило, с ее приземистой полноватой фигурой, обыкновенными русыми волосами, которые она зашпиливала сбоку невидимкой, чтоб не падали на глаза.

Из-за Артура она изучила себя вдоль и поперек; оставаясь дома одна, раздевалась, медленно поворачиваясь перед старым трюмо, до боли в сердце пытаясь найти хоть какой-то изгиб или линию, которая могла бы сравниться с изящной фигурой Иринки. Но ничего, ни длина ног, ни плечи, ни форма рук. Конечно, уже существовал интернет, и тратя купленные карточки, Ирка часами листала странички сайтов с красотками и рекомендациями, как сделаться из утенка лебедем. Но к неяркой внешности был ей дан от природы трезвый ум, и скоро она с печалью разобралась, что советы на сайтах и в журналах чаще пусты и противоречат друг другу. Пока однажды не увидела у подруги глянцевый иностранный журнал, в котором рядом с накачанными парнями позировали мускулистые девушки, так же поигрывая бицепсами. Спортивные девушки ей не понравились. Но на одном небольшом снимке смотрела в камеру невероятной красоты молодая женщина, в красном купальнике с глубоким вырезом и туго затянутой талией. По всему фото стрелочки и циферки говорили о чем-то, даже не на английском, журнал оказался испанским. Ирка, пересняв фотоаппаратом лист, засела за перевод, мучая хромые интернетовские программы, записанные на пиратские диски. Чутье не подвело. Краткие указания ссылались на большую статью в том же журнале. Ее тоже пришлось перевести. И через месяц Ирка стала владелицей подробного руководства по шлифовке женской фигуры при помощи упражнений на тренажерах и со свободными весами.

Теперь в ее комнате, из которой так удачно уехал учиться старший брат, в углу поселились разборные гантели, блестела привинченная к стене шведская стенка, а под кроватью жила самодельная скамейка — доска, которую Ирка самолично обила кожзаменителем поверх ватина, выдранного из старого маминого пальто.

Любовь была так сильна, что Ирка занималась добросовестно и аккуратно, вела тетрадь, куда записывала измерения и свой вес, считала калории. Стараясь не впадать в отчаяние, внимательно осматривала себя в зеркале до и после тренировок. И читала по теме, все, что попадалось на глаза. Выписывала нужное, обдумывала, пробовала и проверяла. Она и не знала, что за год трудов практически создала свой собственный учебник, в котором найденные сведения и рекомендации перемежались с собственными наблюдениями и находками. Оказалось, система работает. Во всяком случае ее — Иркино молодое тело — благодарно отозвалось на правильный режим и верные нагрузки, на пробежки по утренним улицам и плавание в городском бассейне. И расцвело. Не само по себе, а так, как лепила его хозяйка, следя и прислушиваясь, внося поправки и посылая команды мышцам.

В конце зимы девятого класса Ирку вызвал к себе в каморку физрук — одышливый толстяк, бывший боксер, щеголяющий на уроках в мягчайших замшевых сапожках с яркими шнурками. Осмотрев стоящую перед ним девочку в черном спортивном купальнике, уставился в пристальные глаза, спросил:

— Куда ходишь, Грец? И давно? Мне почему не сказала?

Ирка пожала плечами, отмечая, как мышцы напряглись расслабились, передавая движение от одной к другой, и мысленно, как привыкла, называя каждую.

— Никуда не хожу, Евгений Васильевич.

— А врать нехорошо. Учителю особенно, — физрук расставил согнутые ноги, похлопал себя по коленям, потер их ладонями.

— Я дома занимаюсь. Зарядкой. И бассейн, ну вы знаете, я справку приносила.

— Угу. Угу, — маленькие глаза снова пустились в путешествие по Иркиному новому телу, а она отмечала теперь уже их небольшие шажки (грудная мышца, дельтовидная, бицепс, плечо, а, талия, бедро, икроножная…)

— Ладно, — Евгений Васильевич задышал тяжелее, как старый пес с лишним весом, — угу… так. От школы не хочешь на соревнования поехать? По плаванию?

— Нет. Я медленно плаваю.

— Да и х… фиг с ним, Грец. Думаешь, там кто хорошо плавает? Отчитаемся, и ладно. А пусть посмотрят, какие у нас спортсменки-красавицы растут.

Ирка хотела снова отказаться. Но тут Евгений Васильевич продолжил:

— Десятые нормально, там Шепелев, Клименко, Раевских, ну и девчата подобрались. Странникова и Бойко. А с девятыми проблема.

— Я поеду, — быстро сказала Ирка, приказывая мышцам держать ее в равновесии, не шататься и не падать, не подгибать коленей. Шепелев. Артур. А Самойлову физрук не назвал.

— Да? — обрадованно удивился физрук, тяжело поднимаясь и неловко смахивая со стола пару каких-то листков, — ну, молодца, с той недели вместо уроков походишь в бассейн. Маловато, конечно, через три недели ехать, но все-таки.

Ирка изящно присела, точными движениями подбирая разлетевшиеся листки, поднялась, укладывая их на место. Кивнула на одобрительный взгляд. И вышла, плавно и уверенно ставя ноги, следя за осанкой.

В бассейн, к ее разочарованию ездили они порознь, Артур — в другие дни. Зато Ирка, выпотрошив заначку, куда складывала деньги на выпускное платье, нашла в спортмагазине дивный купальник, такой же красный, как в журнале, плотно обтягивающий фигуру. Осмотрев себя в зеркале, бережно сложила в пакет. И продолжила тренировки — дома, на стадионе, и в бассейне.


На соревнования ехали автобусом, Ирка сидела сзади, одна, отговорившись головной болью, и смотрела, как на передних сиденьях веселятся старшеклассники. Встают, покачиваясь, перебираются с одного места на другое, — автобус шел полупустым. Поют и смеются. Артур и тут был главным, душа компании. Девочки смотрели снизу вверх, с готовностью смеясь шуткам.

В большом гулком бассейне, принадлежащем огромному металлургическому заводу, все было скомканно и суетливо. Рябят провели, показывая раздевалки и душевые, познакомили с расписанием, и отправили в небольшую заводскую гостиницу — серый домик с большими окнами и длинными балконами, смотрящими на центральный проспект. Там они поужинали за круглыми столиками в пустом кафе и разошлись по номерам, удивляясь комфорту и стильности обстановки.

Ирка оказалась в номере одна. Счастливое стечение обстоятельств, от девятых классов их школы девчонок больше не было, а предполагаемая соседка по номеру не приехала, заболела накануне.

Это было чудесно. И страшно. Слушая смех в соседнем номере, Ирка повесила в шкаф курточку, разложила на свободной кровати купальник и прочие вещички. И вышла на балкон, выключив свет, чтоб ее не было видно. Оперлась на перила, пытаясь услышать в гомоне за решетчатой перегородкой, где распахнуты двери в такой же номер, голос Артура. Там поселили девочек, их голоса были слышны хорошо. И голоса парней тоже. Кажется, у них вечеринка, поняла Ирка. Кажется, они даже что-то пьют. И плевали они на призы очередной олимпиады, которые поспешно и невпопад устраивались то областными властями, то предприятиями для своих подшефных. Деньги отмывают, морщась, говорил за ужином отец, складывая газету, нет, чтоб водопровод в городе сделать или дороги, наконец, починить по Крыму, кидаются на такое, что погромче. О чем в газетках потом пропишут. Кубки, медали, тьфу.

Совал газету на подоконник. Мать кивала согласно, но после спохватывалась.

— Зачем ты, Володя! Это же для детей, для будущего! Чтоб выросли ну… здоровыми. Спортивными.

— Оля, не смеши. Спроси вон Ирку, она тебе скажет — фыр-пыр, вчера еще не знала, где те бассейны, а сегодня — честь школы, куда там.

Мать вздыхала и, забрав прочитанную газету, уносила ее в кладовку, сложить в стопку старых.

Ирка не говорила отцу, что она давно знает, где у них в Южноморске находится бассейн. Все равно найдет, что возразить, его не переспоришь. Да и в чем-то прав, она ведь не плавать на скорость туда ходила. А только для своего нового тела. Фигуры.

За завтраком народу оказалось неожиданно много. Все столики были заняты, между сидящих проталкивались ребята и взрослые с подносами, окликали друг друга, голоса сливались в общий неровный гул. В нем почти пропадал тонкий голос практикантки Машеньки, которая сопровождала южноморских школьников, из-за длинных волос и страдальческого выражения бледненького лица ее тут же окрестили девой Марией. Машенька ходила от столика к столику и перекрикивая гомон, рассказывала будущим чемпионам:

— Сегодня. Ваш заплыв сегодня. Хотели два, но второй отменили, так что в четырнадцать-ноль-ноль у раздевалок. Вы слышите меня? Потом награждение… — Машенька замолчала, пережидая репетиционное бряканье внезапного оркестра в углу, — экскурсия. Вечером праздничный ужин и утром автобус.

После девы Марии что-то рассказывала Ирке соседка по столу — круглолицая девушка с круглыми же глазами, Ирка механически кивала, не слушая. И поднявшись из-за стола, после новой суеты, перекрикиваний, хождения по коридорам и сидения в мягких креслах холла, вдруг оказалась сначала в автобусе, который вез их в бассейн, а потом сразу у раздевалки, где топтались, нервничая и смеясь, школьники. В душевой она что-то говорила в ответ на реплики старшеклассниц, кивала мокрым лицом, убирая волосы под смешную купальную шапочку. Подумав, кивнула на участливый вопрос Танечки Бойко — рослой, как грузчик, стеснительной девицы-легкоатлетки, да, боюсь, конечно. Но на деле ни капельки не боялась этого дурацкого заплыва. Был другой страх, что она, дура-дурой, уже целый день маячит вдалеке от любимого, даже дальше, чем бывало в школе на переменках. И нужно что-то совершить, чтобы это изменилось. Это вот — по-настоящему страшно.

Она не помнила, как шла босиком к краю бассейна, не помнила, как прыгнула после резкого свистка. Поплыла, просто так, не стараясь набирать скорость, коснувшись рукой бортика, повернула обратно, а на соседней дорожке мощно шлепала грудью и вырывалась из воды соперница, вся в стеклянных брызгах. А потом, когда осталась последняя дорожка и шум на трибунах сделался невыносимым, метался под куполом, бил по ушам, увидела на трибуне Артура. Сидел, наклонившись вперед, опирался руками на лавку. Смотрел прямо в глаза. Вот только глаза она и увидела. И больше уже никуда не смотрела.

Выбираясь из воды, подала ему руку, он засмеялся, наклоняясь к ее лицу, что-то сказал. Засмеялся снова и поддел пальцем ее шапочку, освобождая ухо. Ирка поспешно сорвала шапочку, встряхнула волосами.

— Грец, ну ты их сделала, просто охренеть. Я и сам охренел, когда ты из раздевалки вышла.

— Что? Я?

— Улыбочку! — рядом замигало, завспыхивало.

Артур повернул ее к камерам, накидывая на Иркины плечи полотенце, улыбнулся тоже.

Потом Ирка стояла на пьедестале, на самой нижней его ступенечке. Третье место. Областная олимпиада по плаванию, мемориальная, в память погибших кого-то там, где-то там. Первые два места завоевали спортсменки-пловчихи, и теперь несколько свысока смотрели, как на Иркину шею вешают медаль. Но после улыбнулись в камеру, демонстрируя спортивное единство. И снова уставились вслед уходящей с толпой ребят Ирке, с откровенной завистью рассматривая изгиб талии над крутыми бедрами идеальной формы и стройные ноги с плавными мускулами.

Артур шел рядом, отталкивал других, ревниво оберегая Ирку.

— Моя чемпионка, ясно? Мы все по сравнению с Иришкой бревна и куски говна.

— Артур! — воззвала сбоку дева Мария, — ну как тебе…

— Стыдно, ага, — согласился Артур, — зато мы с чемпионкой друзья. В одной школе учимся.

И он под руку отвел Ирку к раздевалке, поклонился, необидно насмешничая.

— Жду в автобусе, миледи. На экскурсию едем вместе, да?

— Я не еду, — внутри у Ирки все упало и раскатилось, не соберешь. Руки мелко затряслись, она спрятала их за спину.

— Блин. Не едешь? Жалко как. Дела, что ли?

Она пристально смотрела в прекрасное лицо с темными глазами. Такое огорченное, по-настоящему.

— Нет. Просто не хочу. На экскурсию. В номере буду. Отдыхать.

Повернулась и ушла за двери. Проклиная себя, встала под тугие струи теплого душа. Стояла долго-долго. А когда вышла, одетая в джинсы и вельветовую рубашку, таща в руке пакет, где комкался мокрый купальник, Артура уже не было.


На автобус, который вез их в гостиничку, Ирка не пошла. Из-за угла смотрела, как бегает вокруг огорченная дева Мария, выкликая ее фамилию, а в окне маячит темная голова Артура, перекрываясь другими — знакомыми и совсем чужими — стрижками, длинными волосами, спортивными кепками.

Наконец, все уехали, а Ирка ушла еще раньше, боясь, что ее найдут рядом с куполом бассейна, украшенном лозунгами и шарами. И добралась сама, идя пешком по незнакомым улицам, потом трясясь на задней площадке городского автобуса.

Дева Мария пыталась Ирку отругать, но строгие пассажи получались у нее из рук вон, и она замолчала, высказав упреки по поводу недовольных корреспондентов городской и областной газет, которые ждали Ирку для фотосъемки. Та пожала плечами и попросилась в номер, сказав еще раз, что на экскурсию не поедет. Устала.

Наконец, осталась одна. Заперла двери, бросила было пакет на пустую кровать, но спохватилась, вытащив купальник, бережно выстирала его под краном, развесила, проводя пальцами по мокрому трикотажу — с благодарностью, вроде он живой. И помог. Думала полежать, глядя в роскошный цветной телевизор, но как только переставала что-то делать, в голове закручивались картинки того, от чего сама отказалась. Вот они с Артуром сидят в автобусе вместе, слушают экскурсовода, глядят в одну сторону — вдвоем. И она незаметно кладет свою руку на его пальцы. Вот смеются, стоя рядом на смотровой площадке, наверняка же есть тут смотровая площадка, откуда — весь город. И снова она — Ирка — делает маленький осторожный шаг, еще один, чтоб касаться локтем его локтя, бедром — его бедра. Да хоть краем куртки — его черного пальто-бушлата. А вот…

Ирка села на постели, кусая губы. Все она правильно сделала! Не знала, что надо так, но правильно! А вот он? Сделает ли?

Чтоб не выскочить в тихий коридор с редкими далекими возгласами, не заметаться, полететь из гостиницы, пытаясь из-под земли откопать, найти дурацкий автобус, ворваться, кинуться перед черным бушлатом на колени, она сдернула с кровати покрывало, роняя разложенные там свои вещи. Расправила на полу, встала на него босыми ногами, расправляя плечи и сгибая ногу с напряженным носком. И-и-раз, пошел в голове привычный отсчет, заботливо оглядывая сосредоточенную Ирку, от правильно вскинутой головы, через правильно расположенную грудь, подтянутые бедра, напряженную опорную ногу, к — ступне, которая покоилась (да, именно покоилась!) на покрывале, удерживая на маленькой себе восхитительную конструкцию тела, как будто оно храм или башня, волшебно стоящая на тонком, длящаяся вверх, уходящая чем-то невидимым в небо. Держась за него… И-и-два. И-и-три.

Как всегда, работа Ирку успокоила. Мышцы, плавно перетекая из расслабления в напряжение, пели свою гармонию, им вторило дыхание, а еще — смена поз, гармонизирующих пространство — да чем бы он было без плавно раскинутых ее рук, без ноги, устремленной к потолку, без невероятного изгиба талии. Я. Как. Цветок, — в который раз восхитилась Ирка, не себе самой, а тому, что умеет обычное человеческое тело, если дать ему свободу правильно петь. Я — как дыхание. Я — поворот головы и улыбка…

Поднялась, одним плавным движением, не помогая себе руками. — На стук в двери. Пошла, с наслаждением ощущая каждое движение ступней-коленей-бедер. Открыла, тут же ступая в сторону.

— Заходи.

— А-а, — Артур засмеялся и быстро вошел, плотно закрывая двери и приваливаясь к ним спиной. В распахнутом черном пальто светила белая рубашка с расстегнутым воротом, длинный шарф низкой петлей лежал на груди.

— Я думал, ты спишь. Сказала же — отдыхать.

— Я отдыхаю, — Ирка показала ему на кресло в углу, — садись, я сейчас.

Она уже не слышала песни тела, и слова Артура еле разбирала в оглушительном стуке сердце, который почти рвал ей изнутри перепонки. Но знала, если не завершит диалог с мышцами, дальше все пойдет наперекосяк, с ощущением будто бросила себя где-то в пустыне. Без воды. Предала.

Потому снова села, так же, не помогая себе руками, перетекла вниз, сгибая скрещенные ноги, сомкнула над головой пальцы рук и легла вперед, прогибая корпус до сладкой боли.

— Ого, — негромко сказал Артур за спиной. Вернее, за напряженными ягодицами и глубоким прогибом спины.

Ирка плавно меняла позы, стараясь не торопиться и пугаясь того, что случится совсем скоро. Наконец, встала, раскручиваясь медленной пружиной, скрестила руки на подоле футболки и потянула ее вверх, пряча лицо за мягким растянутым трикотажем. Помедлила пару секунд. И с ощущением ликования (получилось!) подалась вперед, освобождая руки и голову и одновременно устраиваясь в объятиях Артура.

— Ты офигительная, — шепот прерывался поцелуями, ноги делали какие-то шаги, как в невыученном танце, туда и сюда, но каждый шажок подвигал их ближе и ближе к разобранной Иркиной постели.

— Я как увидел. В купальнике этом красном. Думал, крышу сорвет… я почему в школе тебя не замечал, а?

— Ты же не один. Там.

— Да.

Он сказал это не сразу, помедлил, но Ирка уже не могла обдумывать, как и что говорит. Слова мешались с поцелуями и движениями рук. Впервые рук было не две Иркиных, а четыре, и четыре внизу ноги, четыре коленки, две грудных клетки вплотную до боли, и два лица.

Кровать вступила в их танец, толкая Ирку под колени. И она приняла ее, плавно укладываясь и приподнимая бедра, чтоб руки стащили спортивные штаны вместе с трусиками. Расстегивала пуговицы рубашки, пока он удерживал себя над ней, опираясь руками и разглядывая замкнутое спокойное лицо. Прикусила губу, сильно-сильно, не выдержав боли, застонала коротко, но тут же закинула на его талию скрещенные ноги, не давая вывернуться и позволяя закончить начатое.

Потом лежали рядом. Ее голова на согнутой руке Артура, шея напряжена, чтоб не скатиться и не передавить ему кожу. Живот мягко пульсировал, посылая толчками ноющую боль от паха к желудку. И расслаблялся, под осторожными движениями его ладони.

— Я, — сказал Артур замолчал, потом неловко рассмеялся, чуть повертываясь и глядя ей в лицо, — черт, ты красивая такая. Выросла. Я у тебя первый, что ли?

— Я тебя люблю, — ответила Ирка, будто это все объясняло, — давно уже.

— Да? — у него был странный голос, непонятно, понравилось ли ему то, что произошло и почему.

— Да. — Ирка тоже помолчала, недолго. И тихим голосом рассказала Артуру — о нем.

Он слушал молча, о том, как делал и что, полтора года назад, и недавно. И о том, какие у него глаза, как говорит и смеется, как поворачивается. Как вывихнул ногу в прошлом году на физкультуре. И как ругался с химичкой, вступившись за Иринку Самойлову.

При упоминании Иринки тело его напряглось, застыло, но Ирка тихо продолжала, будто так и надо, все правильно, и он обмяк, расслабляясь и впитывая ее слова. Греясь в них.

Когда замолчала, кашлянул, не зная, что сказать в ответ. Она понимала. У нее было сокровище — почти два года Артура в сердце. А у него — только красный купальник в бассейне, и то, что произошло вот сейчас, с обоими.

Он поднял руку, глядя на часы. Уронил на грудь, поднимая глаза к потолку, где белел круглый плафон выключенной лампы.

— Банкет этот. Через полчаса уже. Не пойдем, да? Надо только…

Он замялся. Ирка снова понимала, почему. И покачала головой.

— Надо сходить. А то заметят, что нас нет. Ты иди сам, а я посижу отдельно. Немножко. Потом вернусь сюда.

— А я? Ты ведь одна ночуешь? Я приду опять?

«А ты хочешь?» — нет, она не спросила этого, просто кивнула:

— Конечно. Только там, на ужине, давай, ну, как бы отдельно, хорошо?

— Из-за Иринки? — спросил он после паузы.

Ирка снова кивнула, садясь и поправляя руками волосы. Артур жадно смотрел на ее грудь и плечи. Заявил с легким вызовом:

— Мы с ней поругались, вообще-то. Перед поездкой этой.

— Ну и что? — Ирка пожала плечами, встала на колени, выгибая спину и сцепляя руки на затылке, — помиритесь. Вы уже сколько вместе. Нельзя из-за одной ссоры, хлоп, и все терять.

Она видела, поняла внезапно, соврал, насчет «поругались». И милосердно давала ему шанс выбраться из вранья. Хотя, не так и милосердно. Пусть они будут. Пока что. Но чтобы была и она. А не так, чтоб ему выбирать, и кого он выберет, еще неизвестно.

— Ты иди. Мне еще голову помыть.

Он уже одевался, сидя на краю постели, сгибал светлую спину, играли на плечах аккуратные мышцы. Ирка так любила его в эту секунду, что готова была убить, выпить всю кровь и завыть, поднимая лицо к черному небу за белым потолком. Но просто сидела, подняв повыше подушку, согнув голую ногу и обхватив ее руками. Улыбалась.

— Смотри, — прошептал Артур, уже у двери, прижимая ее, бесстыдно голую, к распахнутому пальто, и целуя в глаза, губы, шею, — смотри, я приду. Обязательно. На всю ночь. Офигеть… От тебя офигеть, Ирка Грец.

Загрузка...