Княжна Екатерина Распутина

Глава 12 Первые друзья

Приезд из столицы главы рода Соловьевых, словно камень, брошенный в тихий омут, всколыхнул застоявшуюся провинциальную жизнь его семейства.

Лишь одного взгляда на мужа хватило Надежде и Софье, чтобы насторожиться. В их вымуштрованной годами совместной жизни женской интуиции проснулся хищный зверь, почуявший неминуемую бурю. Петр Емельянович одарил детей и жен подарками, бросил им дежурный, ничего не выражающий взгляд и кривую, словно прощальную, усмешку.

В этом пустом взгляде, как в зеркале, отразилась вся шаткость их благополучия. Надежда и Софья, закаленные опытом семейных баталий, обменялись настороженными взглядами. Впервые их соперничество отступило, уступив место общей тревоге. Горе, как известно, сближает. Они нутром почувствовали приближение перемен, словно надвигающуюся грозу.

— После ужина жду вас в кабинете, — небрежно бросил им Петр Емельянович, упиваясь своей властью над женами и их беспомощностью. — Яким… Следуй за мной, — бросил он дворецкому через плечо, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. А взгляд, скользнув по новому лицу в доме, исказился гримасой такой мучительной, будто его вдруг пронзила зубная боль.

Меня ошеломило отношение Петра Емельяновича. Нет, он не питал ко мне отцовских чувств, но, в отличие от Софьи, не издевался, а возлагал надежды на наш брак с его младшим сыном. Интуиция подсказывала: что-то неуловимо изменилось в его отношении ко мне.

Юркнув тенью за дверь, я помчалась в покои. Влетев в них и едва переступив порог, закричала, увидев фамильяра, развалившегося на моей кровати.

— Хромус!

Зверек подпрыгнул к самому потолку и, грациозно приземлившись на четыре лапы, принял боевую стойку, выгнув спину и распушив хвост.

— Кисс! — прошипел он недовольно. — Ты меня до инфаркта доведешь.

— Не преувеличивай, — усмехнулась я, умиляясь его комичной позе. — У тебя и сердца-то нет. Слушай новость: Петр Емельянович вернулся из Москвы, и, мне кажется, привез целый воз новостей. Смотайся к нему в кабинет и подслушай, о чем он там говорит.

— О-о-о… — протянул довольно зверек. — Подслушивать я люблю, — и тут же исчез, проскользнув черной лентой сквозь стену.

Ожидание обернулось мучительной пыткой, время словно вязло в густом сиропе, тянулось бесконечно долго. Хромус возник лишь спустя долгих три часа. Совершив замысловатый кульбит в воздухе, он вновь обернулся зверьком и, словно пушистая молния, метнулся ко мне на плечо. Едва его крошечная лапка коснулась моей головы, в сознание хлынул поток образов, звуков, обрывков фраз — вся собранная и пережитая им за это время в кабинете информация.

— Я не знала, что ты так умеешь, — выдохнула я, пораженная, когда он отнял лапку и, спрыгнув на кровать, уставился на меня своими глазками-бусинками.

— Не умел, но решил рискнуть, и, как видишь, наша спонтанная телепатическая связь оказалась весьма… успешной. Видала, старый хрыч возомнил себя молодым павлином, распушил хвост, надумал жениться в третий раз! Двух жен ему, видите ли, мало, — фамильяр захихикал, завалился на кровать, закинул ногу на ногу и состроил мину мыслителя. — Не ожидал старый кобель, что его планы на тебя накроются медным тазом. Обломал его государь знатно! Только вот одно меня мучает: какое ему дело до тебя? Мало того, что княжеский род Распутиных под корень извел, так еще и твоей судьбой вздумал распоряжаться. Но это мы еще посмотрим, чья возьмет. Чует мое сердце — строит он на тебя коварные планы. Будет теперь следить, как ящерица за мухой. Как думаешь, я прав? — спросил он и перестал нервно дергать своим лаковым хвостиком.

— Не было печали, — отозвалась я в задумчивости, перебирая в уме слова друга. — Но меня вполне устраивает перспектива пяти лет, когда никто не будет дергать. Нужно только выяснить, что за академия, какие вступительные ждут и какова жизнь в ее стенах. Не хочешь ли со мной к реке? — обернулась я к другу, но он, свернувшись уютным калачиком, уже блаженно посапывал, всем своим видом демонстрируя, что нашел занятие куда более подходящее.

Выскользнув из комнаты, я неспешно поплыла по коридору, как вдруг за спиной отворились двери, и коридор пронзили два голоса, полных яда.

— Гляди, — Василиса словно плеснула кислотой в тишину, — наша оборванка намылилась куда-то.

— Наверное, бежит оплакивать свою участь, оставшись в этот раз без подарка, — подхватила Алёна, и их едкий смех, словно стая злобных птиц, взметнулся в воздух, преследуя меня.

— Две дуры, — пробурчала я, стараясь не обращать внимания на ядовитое шипение за спиной. Сбежав по ступенькам, я рванула к выходу, но едва ступила на крыльцо, как чья-то цепкая рука перехватила меня за талию. Меня вздернули в воздух, словно мешок с зерном, и понесли прочь.

— Пусти! — прошипела я, колотя по каменной мужской руке, но мои удары были для нее не более чем комариным укусом.

Меня доставили на полигон и поставили на землю. Оглядевшись, я столкнулась с недоуменными взглядами дружинников и пронзительными серыми глазами старшего наследника рода.

— Чего надо? — недовольно буркнула я, одергивая юбку платья.

— Прощения хотел попросить, — ответил он, и я заметила тень усталости в его глазах. Вероятно, его тоже не радовала перспектива третьей женитьбы отца. — Когда я говорил, что научу тебя биться на мечах, я не лгал, — попытался он оправдаться. — Признаться, испугался, что не рассчитаю сил и ненароком отниму у тебя жизнь одним неосторожным ударом. Я ведь никогда не тренировал таких мелких девочек… Не знаю, как с вами обращаться. Хочу, чтобы ты не держала на меня зла.

— Не держу, — ответила я и попыталась улыбнуться, но ледяной осколок обиды, оставшийся после того случая, не растаял, а затаился маленьким зверьком в груди. — Я просто была под впечатлением после встречи с монстрами, вот и загорелась желанием научиться защищаться. Сейчас немного остыла и понимаю, что тебе не до меня, у тебя своих забот полно. Да и не женское это дело — мечом размахивать. Ладно, боярин, побежала я. Прогуляюсь, — и я, оставив за спиной немного озадаченные взгляды мужчин, направилась прочь.

Извинения Дмитрия смутили меня, но в глубине души я осталась к ним равнодушна. Видно, тот огонек, что некогда пылал во мне, истлел, оставив после себя лишь холодный пепел, поразительно схожий с безразличием. Именно это чувство теперь поселилось в моем сердце по отношению к Дмитрию.

К речке я не бежала, а неспешно брела, упиваясь картиной, что разворачивалась передо мной: стрекозы, словно ожившие драгоценности, искрились над цветущим лугом, а бабочки, пестрые и легкие, порхали в танце, едва касаясь головок клевера. Порой я останавливалась, завороженная, наблюдая, как складываются в изящный веер их крылья, демонстрируя миру совершенство узора. Заливистая трель жаворонка лилась с небес, а в голове роились мысли о новостях и беседе со старшим наследником боярского рода Соловьевых.

Когда я подошла ближе к реке, к нежному шепоту ее вод примешались тихие всхлипы и испуганный шепот.

— Олег… Я ведь не умру? — дрожал плаксивый девичий голосок, словно надломленный стебелек.

— Даш… ну сама же видишь, я стараюсь, — отозвался кто-то глухим, ломающимся басом.

Медлить было нельзя. Инстинкт вопил о чьей-то нужде, и я, не раздумывая, ринулась в чащу камышей. Колючие, жесткие стебли хлестали по лицу, но я, не обращая внимания на их зелено-желтую ярость, продиралась сквозь заросли, раздвигая стебли и сплевывая назойливые семена-парашютики. Бархатистые коричневые початки рогоза уже налились зрелостью и торопились отдать ветру свое семя, осыпая меня невесомой пылью.

Раздвинув жесткие сухие стебли, я замерла. Передо мной, словно в ожившей картине, предстали двое подростков. Юноша лет четырнадцати склонился над бледной, почти прозрачной девочкой моего возраста. Что-то неуловимо роднило их лица. Он бережно прикладывал к ее окровавленной ладошке сочную зеленую кашицу, а девочка, съежившись, тихонько повизгивала, как загнанный щенок.

Оттолкнув мальчишку, я перехватила окровавленную ладонь девочки. Разрез, зиявший во всю руку, безжалостно обнажал глубину раны, откуда пульсирующей струей сочилась кровь. Собрав волю в кулак, я мгновенно вызвала в памяти калейдоскоп образов ран и, не обращая внимания на ошеломленные взгляды, принялась за дело. Словно дирижер невидимого оркестра, я мысленно повелела кровеносным сосудам сузиться, усмиряя кровотечение. Высвободив армию лейкоцитов, направила их к месту сражения, где они, словно преданные воины, отчаянно ринулись очищать рану от захватчиков — бактерий и микроорганизмов. Невидимые нити коллагена начали плестись, словно паутина, сращивая разорванные ткани, восстанавливая поврежденные сосуды. Края раны, словно испуганные зверьки, стали медленно сближаться. Клетки кожи, словно крошечные строители, начали свое триумфальное шествие, перебираясь через зияющую пропасть, чтобы возвести мост новой кожи, не оставив от раны и следа.

Залюбовавшись сотворенным, я замерла, чутко вслушиваясь в шепот камышей. Оторвав взгляд от затянувшейся раны, я встретилась с распахнутыми, полными изумления голубыми глазами девочки и чуть приоткрытым от удивления ртом.

— Привет, — тихо произнесла я.

— З…здравствуй, — медленно отозвалась она, словно пробуждаясь от оцепенения. Взгляд её метнулся к ладони, затем снова ко мне. Прошептав едва слышно: — Как ты это сделала?

— Дашенька… — предостерегающе произнес молчавший до этого юноша. — Поосторожнее надобно быть со словами… Перед тобой боярыня стоит.

— Не боярыня, а княжна Екатерина Распутина, да только что с этого. У меня ни кола ни двора, я сирота, к тому же бедная, словно церковная мышь. Петр Емельянович меня в дом взял из милости. Да только случилось мне уже и прислугой побывать, так что мы с вами, почитай, одного поля ягоды, — ответила я добродушно, подметив на них надетую простую одежду.

— Как же так? — искренне изумилась девочка. — Княжна — и по дому прислуживает?

— Так я ж говорю — сирота. А таких, как я, обидеть недолго. Государь всю мою семью к смерти приговорил, меня одну лишь помиловал. Только вот дома своего больше нет, скитаюсь по чужим углам. А вы откуда будете? — скрывать правду не было смысла, скоро весть обо мне расползется по всей России-матушке.

— Мы из соседней деревни. Черпалы свои пришли проверить. Раки нынче здоровые, — ответил юноша, перехватывая руку сестры и внимательно осматривая ее ладонь. — Это ты сделала? — спросил он с внезапной настороженностью.

Холодная волна накрыла меня. Я так отчаянно хотела сохранить свой дар в тайне… и вот стою на краю пропасти, у самой грани разоблачения.

— Я… — хрипло прошептала я.

— Ты… целитель? — продолжал допытываться он.

Я почесала лоб, судорожно раздумывая, как всё объяснить. Решила довериться им, но всей правды открывать не стану.

— Давайте покинем это место, и я вам всё расскажу. Мало ли кто подслушает… — для убедительности оглянулась по сторонам и ничего не услышала, кроме сухого шелеста камышовой листвы.

Мы подошли к речке и расселись на поваленное бревно, то самое, где намедни дед удил рыбу. Я, зачарованная синим течением воды, вкратце поведала им историю своей жизни, словно вылила душу на пологий берег. Рассказала о пробудившемся целительском даре, что расцвел во мне при встрече с чудовищами, и о том, что держу это в тайне ото всех, ведь истинное проявление силы ждет меня лишь в пятнадцать лет, в стенах академии.

— Теперь вы знаете обо мне всё. И у меня к вам даже не просьба, а мольба: пусть ни единое слово из услышанного сегодня не покинет пределы этого берега.

— А покажешь нам своего фамильяра? — сгорая от нетерпения, выпалила Даша, и в глазах ее зажглись озорные искорки.

— Хромус! — позвала я, и в то же мгновение на моем плече материализовался зевающий зверек.

— Чего тебе, бедовая? — проворчал он, тут же добавляя: — Новыми знакомствами обзавелась.

— Да… Это брат с сестрой из соседней деревни. Я Даше руку вылечила.

— Ты хоть понимаешь, к чему может привести твоя доброта? — Хромус нахмурился и метнул на детей подозрительный взгляд.

Они мгновенно отпрянули, едва не кувыркнувшись с бревна, и Олег поспешил его успокоить:

— Мы никому не расскажем.

— Нет у меня веры в людей. Можете сболтнуть лишнее, а потом по деревне слухи поползут, а там, гляди, и до Соловьева дойдут. Вы должны клятву произнести, а я ее магически закреплю, — медленно проговорил Хромус, погруженный в свои мысли.

— Мы согласны! — хором выдохнули брат с сестрой и вскочили с насиженного места.

— Повторяйте за мной, — скомандовал фамильяр: — Все, что слышали и видели из наших уст, да не сойдет. А если кто начнет пытать, память об этом мигом сотрется.

Едва слова сорвались с их губ, в воздухе взметнулись две золотых ленты и вонзились им в головы.

— Ничего себе! — ошарашенно выдохнул Олег. — Даш, ты это видела… Магия!..

— Ага, — восторженно пролепетала его сестра.

Они устремили взгляды на меня. Я встала и улыбнулась им. Понятия не имела, что именно сотворил Хромус, но твердо решила выведать у него всё позже. Деревенские ребята мне понравились. Наверное, своей простотой и добродушием. К тому же у нас появилась общая тайна, а это сближает.

— А давайте дружить? — предложила я, протягивая им ладонь.

Брат с сестрой переглянулись, и по счастливым улыбкам на их лицах я поняла, что они не против дружбы. Нерешительно пожали мою руку.

— Так чем ты так руку порезала? — спросила я у Даши, а она, вновь переглянувшись с братом, весело рассмеялась.

— Да ясно чем, камышом! Много раз уже резалась, но так сильно — впервые. Испугалась, когда кровь не хотела останавливаться, думала, умру. Спасибо тебе, спасла меня!

— От потери крови ты бы не умерла, рано или поздно она бы прекратила течь. Но вот последствия были бы тягостными. Покраснение, воспаление, нагноение и всякие неприятности, которые продлились бы долгое время. Теперь всё это позади. Иди руку в речке от крови помой. — Я проводила взглядом девочку, идущую к самому берегу, и, посмотрев на ее брата, спросила: — Когда теперь еще увидимся?

— Дня через два в это же время приходи. У нас по дому много дел.

— Хорошо, — ответила я и побежала к усадьбе. Из-за всех событий у меня разыгрался зверский аппетит.

Повариха, заметив мой голодный взгляд, едва сдержала слезы. Вложив мне в руку пару румяных пирожков с мясом, она вздохнула и ласково провела рукой по волосам.

— Ступай, дитятко, к себе. У Соловьевых что-то неладное. Кричат так, словно татарва нагрянула, — усмехнулась она и, приподняв крышку огромного казана, принялась помешивать аппетитное мясо.

Жареный аромат дурманил, заставляя ноздри трепетать. Я благодарно откусила пирожок и, поблагодарив повариху, помчалась прочь, сгорая от любопытства.

Дом, этот тихий уголок, до недавнего времени наполненный умиротворением, в данный момент был затоплен какофонией воплей, рыданий и пронзительных визгов двух сестриц, доносившихся из святая святых — покоев их дражайшей маменьки. Не удостоив эти душераздирающие звуки ни единой секунды своего внимания, я триумфально ворвалась в собственную обитель и немедленно обратилась к этому источнику мудрости и всеведения — своему зверьку.

— Хромус, ты, разумеется, в курсе, что эти невинные овечки опять не поделили?

— О, да как же можно не знать, — промурлыкал он, и его благородный черный носик презрительно дернулся, будто отражая всю комичность ситуации. — Я всего лишь подложил лифчик Василисы Алене, этой непризнанной королеве моды. Стоит, понимаешь, перед зеркалом, пихает всякий хлам в лиф и воображает себя Афродитой. Глупышка, всё ждет, когда же природа соизволит одарить ее своими щедротами. А Василисе, этой тонкой ценительнице прекрасного, я подкинул колье, которое Алене папенька привез из самой столицы. Ну, ты же понимаешь, это же просто верх коварства — тайком пробираться в чужие покои, доставать из шкатулки чужую драгоценность и любоваться собой, любимой. В общем, столкнул этих голубок лбами. За их ангельские перебранки они получили, естественно, выговор от самого главы семьи, а потом и от этой мегеры — матери. Как думаешь, знатно я им отомстил за все твои страдания?

Я сдавленно хихикнула, живо представив эту идиллическую картину, и разразилась искренним, неподдельным смехом, не забыв при этом выразить свою безграничную благодарность этому гению интриг и коварства нежным поглаживанием между двумя очаровательными рожками.