Княжна Екатерина Распутина

Глава 2 Между небом и землей

Я не сразу осознала, что дышу. Память услужливо подкидывала обрывки последних минут моей жизни. Но в ту же секунду сердце в груди затрепетало, словно бабочка, вспорхнувшая на ветру, от внезапной мысли: капитан нашел способ меня спасти. Открыв глаза в порыве радости, я мгновенно поняла, что лучше бы осталась в неведении. В метрах пяти от меня застыл монстр, напоминающий саблезубого тигра, но с одним отличием — весь он был черен и худощав, будто мумия, вырвавшаяся из древнего склепа. Хвост его нервно дергался из стороны в сторону, а на кончике, словно капля яда, сверкало жало.

Никогда мне еще не доводилось видеть в живую настолько страшных существ. Горло сдавил спазм ужаса, я внутренне завизжала, а в голове билась мысль: «Мне не спастись… Не хочу умирать… Не хочу». — Не хочу! — закричала я, закрывая лицо руками, не понимая, что происходит? Я ведь на доли секунды ощутила свою смерть, ужасающая боль, а дальше всепоглощающая тьма. Затем спасательный глоток воздуха и понимание, что я жива. Только какое-то непонятное чувство во всем теле, словно оно не мое.

Я ждала, что сейчас меня разорвут на части, но чудовище почему-то не нападало. Открыв глаза, я убрала руки от лица и замерла в изумлении, глядя на детские ладошки. В первое мгновение мне показалось, что кто-то из детей держит их перед моим лицом. Но тут раздался очередной злобный рык, и пальцы перед глазами непроизвольно дрогнули. Я пошевелила ими и пришла к обескураживающей догадке: это мои руки… И в то же время — не мои. Разберусь с этим позже. Сейчас нужно бежать.

Повернув голову, увидела надвигающегося на меня монстра. «Долго он не нападал», — пронеслось в голове. Я застыла, зачарованно наблюдая, как из моей груди, совершенно неощутимо, словно багряные змеи, вырываются длинные ленты. С молниеносной грацией они бросились вперед и, словно острые лезвия, рассекли монстра. Прямо на моих глазах он развалился надвое, и во все стороны брызнула черная, как смоль, кровь. В нос ударил тошнотворный запах горелого, протухшего мяса. Борясь с подступающей тошнотой, я в испуге огляделась, пытаясь понять, где нахожусь. Незнакомое место. Высокие, покосившиеся деревянные заборы, местами сломанные. В прорехах виднелись дикие кусты и деревья, а дома… Дома были странные, словно сошедшие со старинных гравюр, которые я видела, изучая древнюю историю России.

И тут меня окатывает волной леденящего ужаса, словно из глубин подсознания всплывает тошнотворное осознание: странная субстанция, которую я видела на Антириуме, здесь… тоже здесь. Память, словно безжалостный палач, выхватывает из мрака момент, когда одна из этих мерзких «лент» проникает в мое тело. Эта тварь была во мне, когда капитан отправил мою шлюпку в небытие. Как такое возможно⁈ Все, что со мной случилось, лежит за гранью непостижимого.

Бросив мимолетный взгляд на свое тело, я понимаю с пугающей ясностью: оно не мое. Я умерла… и каким-то непостижимым образом оказалась в теле девочки лет десяти. Вернее, не я, а моя душа, потому что я помню… всё. Помню свою жизнь, родителей, друзей, учебу — помню каждую мелочь, каждую деталь своей прошлой жизни.

Я попыталась проникнуть вглубь сознания девочки, отыскать хоть искру воспоминаний, но наткнулась на звенящую пустоту. Лишь одно теплое чувство, словно слабый огонек, теплилось в груди при мысли о женщине лет шестидесяти. Настасья… так ее звали. Она окружала девочку заботой, кормила, ухаживала, была ей няней. Это всё, что удалось выудить из глубин детской памяти, и от этого открытия меня пробрала дрожь. Значит, теперь я — Екатерина. Где же мои настоящие родители? Почему они оставили ребенка в такой опасности?

Но все вопросы мигом вылетели из головы. Рядом с поверженным чудовищем стояла «лента». Субстанция обрела подобие человеческой формы: выросли ноги и руки, но голова осталась лентой, на которой проступили глаза и рот. В тонких длинных пальцах она держала какой-то камень и, склонив голову, с усердием крутила его, внимательно рассматривая. Заметив мой взгляд, «лента» засеменила в мою сторону.

Я сглотнула, силясь привстать и отпрянуть, но спина уперлась в нечто твердое. Оглянувшись, я поняла, что прижата к покосившемуся забору. Значит, я нахожусь на окраине какого-то заброшенного поселения. Людей не видно, но это и понятно — наверняка все попрятались от чудовищ. Не успела я додумать эту мысль, как ко мне приблизилась «лента».

— О! — произнесла она, протягивая мне камень.

Ее попытка заговорить повергла меня в новый шок. Я, тряхнув головой, вжалась в шершавые доски, боясь даже взглянуть на то, что она мне предлагает.

— О! — не сдавалась она, настойчиво протягивая камень. — С-с-с… Ка-а-а, — вырвалось из ее маленького рта. Затем она зажала камень пальцами и повернула его к угасающему закату.

И страх мой мгновенно отступил, когда я увидела, как камень вспыхнул, заиграл переливами неземного голубого света. Прежде, в полумраке, я не разглядела его красоты, ведь он казался почти черным.

— Какой красивый… — вырвалось у меня невольно, и на губах расцвела улыбка.

— О! Класивый, — повторила за мной «лента», извлекла из себя еще два камня, повертела их в руках и положила к моим ногам. — Ня.

Я сглотнула, осторожно взяла камни, вытерла их о подол своего старенького грязного платья и, с искренним восхищением, прошептала: «Спасибо…»

Человек, вечный пленник инстинкта выживания, всегда ищет пропитание, опору. И я, повинуясь этой древней программе, а может, старенькому платью на мне, первым делом подумала о невероятной стоимости этих камней. Они мерцали, словно осколки застывшего света, ограненные самой природой, напоминая диковинные алмазы. Странное тепло, исходящее от них, обволакивало ладони.

— Где ты их взяла? — вопрос сорвался с губ, наполненный удивлением, адресованный существу, к которому я невольно обратилась как к девочке. Быть может, виной тому ее образ — «лента», женское начало, растворенное в самом названии.

— О… Тямь, — сказала она, указывая рукой на монстра, а ее лепет был похож на разговор маленького ребенка.

Я сразу напряглась, понимая, что камней три и, значит, если бы не это загадочное создание, то меня давно бы не было в живых.

— Ты меня спасла… Спасибо, — прохрипела я, ощущая обжигающий жар слез, хлынувших из глаз.

— Ню-ю-ю, — протянула «лента», и на ее плоской мордочке, словно по волшебству, проступили брови, сдвинутые в печальном унынии и сильно напоминающего в этот момент грустного смайлика.

Обрывки человеческой речи заставили меня насторожиться, словно дикого зверька, учуявшего опасность. Сердце забилось в исступлении, смешивая страх с мучительным любопытством. На какую неведомую планету забросила меня судьба? Похожи ли местные обитатели на людей, или же здесь правят бал чудовища, подобные тем, что пали от «ленты»? А вдруг они разумны, способны к речи, как эта удивительная субстанция, впитавшая мой язык за считанные мгновения? И если мы уничтожили их сородичей, какая кара нас ждет?

— Ваше сиятельство! — мужской голос, прозвучавший совсем рядом, чуть не заставил меня вновь разрыдаться от счастья — я слышала родную речь! Но тут же чуть не вскочила, охваченная тревогой за «ленту».

— Это люди, — зашептала я, пытаясь объяснить ей. — Их нельзя убивать… Они такие же, как я. Но любой человек страшится непознанного. Тебе нужно спрятаться. Никто не должен увидеть тебя в таком обличье. Помнишь, как нас убили? Может случиться непоправимое. Люди могут испугаться и уничтожить нас. Только вот сомневаюсь, что мне подарят еще одну жизнь… А что будет с тобой, я не знаю. До сих пор не понимаю, как ты перенеслась вместе с моей душой в тело этой девочки. Она… она умерла.

«Лента» внимательно выслушала меня и, качнув своей плоской головой, растворилась во мне. Не зная, что меня ждет впереди, я сжала в кулаке добытые камни, закрыла глаза и приготовилась к неизвестности.

— Ваше сиятельство, — прозвучал знакомый голос, полный тревоги. — Поберегли бы себя. Рана-то какая на боку…

— Яким! Хватит причитать, царапина, да и кровь уже остановилась. Ты лучше скажи, куда монстры побежали? Грубый баритон второго мужчины заставлял сердце замирать, я ловила каждое его слово. — Та-а-к, — протянул он, в голосе прозвучало явное изумление. — Говоришь, монстры бежали? Да видать, добегались, — усмехнулся он.

— Это кто же их так⁈ — в разговор вмешался молодой голос, полный изумления.

Любопытство взяло верх, и я открыла глаза. Возможно, это была наивная дерзость девочки, в чьем теле я оказалась.

— Ничего себе! — не скрывал он потрясения. — Кто же это с ними так?

— Не знаю, — покачал головой крепкий мужчина лет пятидесяти. В его черных волосах и бороде серебрились первые седины, лицо было хмурым, но сосредоточенным. От него веяло силой и уверенностью.

— И живых никого не ви… — молодой человек осекся, встретившись со мной взглядом. — Хотя… Бать… Кажется, одна выжившая есть, — произнес он, направляясь ко мне. — Ты кто такая⁈ — спросил он, удивленно присаживаясь на корточки. Я молчала, не зная, что ответить. В памяти лишь мое имя и больше ничего. — Хм… Молчит? — удивился он.

— Ох и дурень же ты, Яромир, хоть и сажень у тебя в плечах, — укоризненно произнес ему отец. — Девчонка чуть жива, а ты ее расспросами донимаешь.

— Да я ж не просто так, — промолвил Яромир с улыбкой, и в темно-карих глазах заиграли добрые искорки. Он бережно отложил в сторону свой грозный меч и, достав из кармана конфетку, протянул ее мне: — Бери, малая, не стесняйся.

При виде конфеты во рту мгновенно забурлила слюна, и меня пронзило осознание, насколько же я голодна. Бедная девочка, она, кажется, забыла вкус еды. Рука взметнулась сама собой, разжалась, выпустив голубые камни, и я, словно дикий зверь, схватила конфету и, не разбирая, запихнула ее в рот вместе с оберткой.

Нестерпимый стыд обжег меня, но голод опередил разум. Слезы хлынули из глаз, рот наполнился горьковатой бумагой и тающим шоколадом. Нужно было выплюнуть эту гадость, но я не могла заставить себя. Чтобы жить, человеку необходимо питаться, иначе его ждет неминуемая гибель.

— Интересно, из какой же семьи эта девчонка? — поинтересовался отец Яромира, не скрывая презрительной гримасы. — Ее будто месяц не кормили.

— Да кто их, деревенских, разберет, у них там мал мала меньше, — проворчал третий мужчина, лет шестидесяти, а может и больше. Я поняла, что это Яким.

— Я тебя не спрашивал, — рявкнул отец Яромира. — Разыщи старосту и приведи его сюда! Розгами изобью! Где это видано, чтобы так с ребенком обращались⁈

Яромир тем временем извлёк ещё одну конфету, бережно развернул шуршащую обёртку и протянул мне шоколад. Я, словно голодный волчонок, выхватила угощение и тут же отправила его в рот. Ничего не могла поделать — детские рефлексы брали верх. Шмыгая носом, я, почти не жуя, проглотила сладость и взглянула на парня с благодарностью.

— Прости, малая, больше нет. Знал бы, что встречу тебя, целый мешок припас бы, — виновато развёл он руками.

— Ещё чего выдумал, всякую шваль шоколадом кормить, — проворчал отец Яромира, бросив на меня презрительный взгляд.

После его слов я невольно съежилась. Мне почудилось, что мужчина добрый, готов за меня заступиться, а оказалось, что он себе на уме.

— Ваше сиятельство… Пётр Емельянович! — раздался встревоженный крик.

К нам спешил какой-то человек. Подойдя, он отвесил глубокий поклон, а затем заискивающе посмотрел на грозного мужчину. Рассматривая незнакомцев, их бедную и богатую одежду, оружие и экипировку, я поняла, что всех их отличает лишь одно — статус.

— Ну, Прохор, выкладывай начистоту, что за разбой у тебя в деревне развелся? Аль я мало казны на сирот отпускаю? Говори, какая такая семья девчонку чуть до могилы голодом не довела? — прогремел Пётр Емельянович, а его голос сотрясал округу.

— Да как же так, Ваше Сиятельство… У меня всё как на ладони, ни единой полушки себе в карман не положил. Хотите, ведомости сиротские покажу? Там все семьи, где они живут, записаны. Все они в холе и сытости содержатся, — залебезил староста, чувствуя, как под ногами зашаталась земля.

— Ни полушки, значит, не взял? — процедил его сиятельство, а в голосе плескался яд. — Тогда объясни-ка нам вот что, — он ткнул острием меча, который ни на миг не выпускал из руки, в мою сторону.

Прохор, округлив глаза, несколько долгих мгновений изучал меня, словно пытаясь выудить из глубин памяти, в какой семье я росла. Но его ответ обрушился на меня, как обухом по голове.

— Ну и напугали вы меня, ваше сиятельство, — выдохнул староста с облегчением, словно у него гора с плеч свалилась. — Чуть кондратий не хватил. Так это же не наша девка… Не деревенская.

— А чья же? — удивился мужчина, нахмурив брови.

— Так княжна Катька Распутина. Всю ее семью государь за темные дела извел, а на самую младшую руку не поднялась. Она ж с рождения блаженная, умом тронутая, дару у нее никакого нет. Одним словом, ничегошеньки не разумеет. Ее к себе нянька забрала, верная душа. Денег у нее отродясь не было, на работу никто не берет, вот они и скитаются по миру, словно неприкаянные. Все у храмов милостыню просят. Что люди подадут, тем и живут.

— Княжна Распутина, говоришь? — пророкотал Петр Емельянович, задумчиво поглаживая подбородок, и взгляд его впился в меня, словно хищный зверь высматривал добычу.

— Она самая, — заюлил староста, расплываясь в приторной угодливости. — И вы, Петр Емельянович, знайте, я исправно блюду за сиротами… У меня всё подотчетно, — зачастил он, словно заведенный.

— Хорошо… — рявкнул барин, одним своим видом заставляя его умолкнуть. — А где же ее нянька? — вспомнил он, и вопрос этот, словно ледяной ветер, коснулся моего сердца.

— Так это… — пробормотал Яромир, до этого хранивший молчание. — Там, чуть в стороне… Померла она, — закончил он, отводя взгляд и опуская голову.

И тогда я поняла: бедная женщина встала на пути этих чудовищ, пытаясь хоть на миг отсрочить неминуемую гибель девочки. Но мне не дали впасть в уныние, а всё потому, что теперь уже была угроза моей жизни, а принесли ее два мужчины, подошедшие к нам.

— Что-то вы долго, — проговорил один из них. Суровый светловолосый мужчина примерно одного возраста с Петром Емельяновичем.

— Да вот наткнулись здесь на одну диковинку, — проговорил он и пересказал все сведенья обо мне.

— Зря вы над ней стоите и раздумываете, — ответил второй из подошедших. — Правильно государь сделал, что все их семейство под нож пустил. И эту нужно добить, чтоб крови Распутиных в мире не осталось.

— Так вот и я к тому же мнению пришел, — сказал он, а у меня все в груди похолодело. Где я так провинилась, что все хотят лишить меня жизни?

— Бать!.. Смотри! — вдруг воскликнул изумленный Яромир, пристально глядя на камни и протягивая к ним руку.

— О-о-о! Мои! О, — взвизгнул голос, разорвав тишину на тысячи осколков.

Я остолбенела, глядя на зверька, возникшего словно из ниоткуда. Его серо-пепельный мех казался сошедшим с моего собственного рисунка. Помимо биологии, я находила отдушину в рисовании, создавая в воображении диковинных существ и бережно перенося их на бумагу. Этого зверька я прозвала Хромус, уж больно у него получились аккуратными рожки и взвинченная кисточка хвоста, как у разумных существ с планеты Хром.

— Матерь Божья! — воскликнули в унисон Прохор и Яким, спешно осеняя себя крестным знамением.

Остальные мужчины, словно по команде, отступили, судорожно сжимая рукояти мечей. Лишь Яромир остался сидеть на корточках, с нескрываемым изумлением наблюдая за зверьком. А тот, не теряя ни секунды, принялся поочередно запихивать камни в рот. Проглотив последний, он вспыхнул ослепительным голубым светом, от которого все невольно зажмурились.

— Ты посмотри, какой прыткий! — расхохотался Яромир. — Три сафира слопал, и хоть бы что!

В ответ мой Хромус, высунув язык, с шумом выпустил воздух, передразнивая его.

Широкие плечи Яромира и мужчин, стоящих за ним, затряслись от сдержанного хохота.

— Уел он тебя, сын, — сквозь смех проговорил Петр Емельянович. — Считай, на два миллиона.

— Да я и не в обиде, — отозвался молодой мужчина, но тень недоумения тут же омрачила его лицо. — Только вот понять не могу, кто же этих тварей изничтожил?

— Убить к чертям всё это дьявольское отродье, и дело с концом! — завопил Прохор, бросая опасливые взгляды на зверька.

— Да погоди ты рубить с плеча, — недовольно проворчал его сиятельство. — У девочки магия проснулась, вот она фамильяром и обзавелась. А они те ещё затейники. Иной раз такую личину примут, что монстры из разломов покажутся божьими одуванчиками. — К тому же каждый новоявленный маг в России у Его Величества на строгом учёте. Тронем девчонку, и наши головы с плеч долой.

— И что же нам теперь с ней делать? — промолвил один из подошедших, задумчиво почесывая висок.

— Не тревожьтесь, Савелий Лукич. Я девочку к себе в дом приму, — разрешил все вопросы барон, а затем обратился к другому мужчине: — А вы, Инокентий Агафонович, себе на ингредиенты будете брать монстров?

— На этих монстров я не претендую, а вот парочку, что мы с вами вместе одолели, пожалуй, прихвачу, — ответил тот, развернулся и зашагал вместе с другом в ту сторону, откуда они пришли.

— Яким, возьми девочку на руки, — приказал Емельяныч.

Мужчина перевел опасливый взгляд с хозяина на моего зверька, вздохнул, нерешительно шагнул вперед и тут же отпрянул, словно ужаленный, заслышав яростное шипение ощетинившегося фамильяра.

— Простите, Ваше Сиятельство, хоть убейте, боюсь я это исчадие, — понуро пробормотал слуга.

А меня тем временем скрутило от боли. Не только голова раскалывалась, но и живот пронзали острые колики. Изо рта вырвался стон, я съежилась, пытаясь унять мучительную боль.

— Ох и натворил я дел. Потерпи, малая, сейчас к целителю тебя отнесу, — взволнованно выдохнул Яромир, подхватывая меня на руки. — А легкая, словно пушинка! — удивился он и, приблизившись к отцу, тихо спросил: — Отец… А не лучше ли ее в сиротский приют отдать?

— Эх, много ли ты понимаешь, — ответил барон, похлопывая сына по плечу. — Ты же знаешь, что брат твой, Михаил, умом не блещет. Девочка вырастет, я их женю, а сам опекуном над ними буду.

— Но ведь Михаилу придется отречься от рода, предать фамилию Соловьевых, сменив ее на Распутина. Да и от княжества там лишь тень былого величия осталась, шептались, будто родовое гнездо их по бревнышку растащили, — не унимался Яромир.

— Глупый ты, Яромир, жизни еще не изведал, — отрезал ему отец, в голосе звенела снисходительность. — У нас столько золота, что мы сами могли бы давно княжеский титул купить. Да вот до такой высоты нам с тобой, увы, не дотянуться. А Мишка наш целым князем станет, заставит соседей локти кусать от зависти. Усадьбу Распутиных я из руин подниму, там такие балы закатим, такие приемы дадим, что у всех язык от зависти отнимется!

Пока Петр Соловьев грезил о райской жизни, тот еще хитрый лис, я, прильнув к холодной коже кольчуги, корчилась от мучительных колик. Хромус пристроился рядом, казалось, мирно дремал, наверно, переваривал мои два миллиона. Изредка он приподнимал голову, с прищуром оглядывал Яромира и снова погружался в сон, а я обдумывала свою новую, неизведанную жизнь.

Из обрывков чужих речей, словно из осколков разбитого зеркала, я собрала картину: я в России. Но эта Россия лишь эхом перекликается с той, где я родилась, разве что диалект выдаёт общее прошлое. В остальном — это два разных мира, как небо и земля. Здесь магия сплетается с реальностью, фамильяры, а по селеньям бродят ценные монстры. А вместо президентов — бароны, князья и сам государь.

Из горьких новостей: всех Распутиных истребили, и я осталась последней, в чьих жилах течёт их кровь. Но есть и светлые пятна: меня приняли в семью, избавив от забот о хлебе насущном и крыше над головой. И ещё один огромный, жирный плюс — все считают меня, Екатерину Распутину, блаженной. Что ж, не буду разрушать их веру.